Фитиль для керосинки

– - Нет. Не получится.

– - Почему.

– - Потому,что топор еще хуже, чем ножницы. Когда жив был Шлема, он относил курей резнику. А теперь некому носить и нечего...

– - При чем здесь Шлема? Ну, причем?
– - Они обе беспомощно опустились на табуретки и сложили руки на коленях.

– - Дай мне этот чертов фитиль, -- сказала, наконец, Песя.

– - Ты опять пойдешь на станцию?
– - Испугалась Агаша.

– - Нет. Я больше никогда не пойду к этому шлимазлу, дай мине фитиль, я пойду к Смирнову, у него есть ножовка...

– - Если про тебя говорят "мишугене" -- это не значит, что ты дура...

– - Так что, у него нет хорошего ножа , если есть ножовка?..

– - Чисть рыбу!

– - Встала Агаша.
– - Я сама пойду. Это быстрее.

– - Если он дома, возьми к нему керосинку!
– - Крикнула ей вслед Песя.

– - А если нет?
– - Донеслось уже от калитки.

– - Так ты принесешь ее обратно!..
– - Она снова опустилась на табуретку.
– Неугомонная.
– - Соображала она.
– - Как была. Ничего ей не делается. Отца забрали. Мать умерла через полгода от слез. Маленького братишку в детдом забрали, он там от тифа умер, -- так сказали. Ее родная тетка забрала... и тетка померла, а мужа ее на войне убили. И Агашиного убили... а дети?
– - Она стала вспоминать, куда делись Агашины дети, но почему-то всплывали лица своих. Она не хотела и не могла их прогнать, и забыла про Агашиных... потом лица девчушек испарились, и она тут же вспомнила, что, слава богу, у Агаши детей не было...

– - Ты знаешь, что он тебе сунул?!
– - Внезапно прервала ее мысли Агаша. Песя молча смотрела на нее.
– - Он толще -- не влезет!

– - Откуда ты знаешь? Ты же не взяла керосинку.

– - Смирнов сказал. Он знает.

– - А, фарбренен зол эр верн, дер кнуйт!45

– - Нит фарбренен!
– - Напирая на "р", ответила Агаша.

– - Давай по нему постучим, как по мясу, так он станет тоньше.
– - Предложила Песя. Агаша посмотрела и ничего не ответила. Потом взяла верх от керосинки и попыталась всунуть фитиль на место, но щель была явно тоньше, чем плотная ноздреватая материя.

Обе старухи стояли, опустив руки, и думали совершенно одинаково, хотя, конечно, не сговаривались и не знали об этом. Они думали, что если бы жив был Шлема или Иван, то уж наверняка бы что-нибудь придумал. Им показалось это настолько реально возможным, что обе заплакали одновременно тихо и горько, как только плачут в детстве или в беспомощной старости. Потом Агаша схватила верх от керосинки, второй фитиль и так быстро исчезла, что Песя не успела ничего произнести.

Она вернулась минут через двадцать, когда вокруг Песи все было в рыбной чешуе, молча установила --принесенную деталь на поддон, полный керосина, и загремела спичечным коробком, вынутым из кармана. Огонек нехотя мигнул несколько раз сквозь закопченное окошечко и уверенно повзрослел. Агаша поставила приготовленную кастрюлю на огонь, огляделась вокруг и безнадежно сказала: "Какая же ты неряха, боже мой, ты, когда что-нибудь делаешь... даже лицо..."

– - И что он сказал, этот шлимазл, -- прервала ее Песя.

– - Это я ему сказала.
– - Возразила Агаша.
– - А ты лавровый лист не забыла? Ты всегда забываешь лавровый лист. Я ему дала его фитиль!
– - Добавила она угрожающе!
– - Так он вернул мне его обратно!
– - И она протянула Песе фитиль.

– - Зачем мине этот фитиль?
– - Поинтересовалась Песя.

– - Я ему тоже сказала. Так он велел тебе передать, чтобы ты его положила за притолоку, а к Пасхе он сделает подарок.

– - К Песах?
– - Поправила Песя. Но Агаша не обратила никакого внимания.
– - Он в лавку внутрь сказал и думал, что я не поняла.

– - А ты поняла?

– - Конечно, поняла! С кем он там сидит в темноте в лавке?

– - Я знаю? Как это ты поняла?

– - Поняла? Я уже столько лет с тобой ем фиш по субботам...

– - И что он сказал?

– - Что тебе надо подарить керогаз, так ты его достала с этими фитилями, будто их варишь вместо макаронов.

– - И ты столько поняла?

– - Нет. Я поняла только про керогаз... Но фитиль спрячь... может, правда, пригодится...
– - Агаша грузно поднялась и на ходу сказала в полоборота.
– - До первой звезды я вернусь, не волнуйся, и сама на стол накрою... ОСКОЛОК

"Бобе, ты правильно говоришь -- ты, действительно, осколок прошлого. Но очень любимый". Он подсел к бабушке и положил голову ей на плечо. Оно было костлявое, кофта пахла жареным луком и валерьянкой, а сползавшие на лицо седые пряди нежно щекотали и напоминали, что счастье все же есть. Счастье у каждого свое.

Он помнил, как мама любила усадить его рядом, положить книгу на колени себе и ему, так, чтобы лучше было видно картинки, и читать, читать... ее рука обнимала его и не дотягивалась до страниц, тогда она обхватывала его локоть, а пряди сползали ему на лицо и пахли "Серебристым ландышем". Он специально спросил, как называются ее духи, и своей первой девушке потом купил такие же. Бабушкины пряди пахли старостью, но это не был гнетущий запах -- это был запах времени.

Когда маму забрали, ему только-только исполнилось семь. Отец не вернулся из командировки полугодом позже, и он сначала никак не связывал это с арестом мамы... бабушка не плакала, никуда не звонила и не хлопотала. Она надела черную юбку, черную шаль, положила в черную сумку какие-то бумаги, отцовские золотые часы, закрыла дверь на ключ, и его тоже опустила в сумку.

– - Ты забыла положить ключ под коврик, -- возразил он.

– - Швайг! Унд гей гихер!46 -- Бабушка подтолкнула его к лестнице, и они пошли на вокзал пешком. Это оказалось недалеко. Потом двое суток в поезде, и новый город. Без вещей, без сумок и чемоданов -- словно они отправились на денек к друзьям на именины. На самом же деле никто не знал, куда они делись, где затерялись в стиснутой страхом и лагерями огромной стране... давно это было. Он закрыл глаза и не убирал голову. Отчего это сегодня на него накатило? Может быть, он почувствовал, что настала его очередь подтолкнуть единственного родного на всем свете человека и сказать ей: "Фрег нит мир горништ, унд их бет дир- гей гихер"!47

Он знал, как им трудно придется, и единственно за что волновался, чтобы бабушка выдержала. Собственно говоря, он постарается, конечно, чтобы жизнь ее не переменилась... и то, что она дала согласие... это чудо... без ее согласия ничего не делалось в его жизни, сколько он помнил... она и тогда сначала не соглашалась жить у своей подруги времен первой мировой, с которой с тех пор не виделась и у которой остановилась. Не соглашалась, потому что боялась ее подвести. Машеньке больших трудов стоило уговорить ее, вернее переубедить, что так безопаснее -- жить у нее на окраине в домике на скате оврага... Огонек будто тлел под жестяным колпачком, надетым на прямо на лампочку, и, когда бы он ни проснулся, -- две седые головы с двух сторон склонялись над этим огоньком и тихо говорили, говорили... но он не мог разобрать ни слова...

– - Ты уже это сделал?
– - Бабушка чуть повернула к нему голову. Он ответил не сразу...

– - Ты же тоже тогда не положила ключ под коврик.

– - Я знала, что они не вернутся...

– - Ты знала???

– - Это было не трудно, поверь мне...

– - Да, да...
– - как бы подтвердил он, -- а я, чтобы не передумать... но ты же сказала, что меня не отпустишь одного...

– - Да. Я хочу лежать в земле, где чтят могилы даже через пять тысяч лет... ты не дашь им шанса... не попрешься на Красную площадь и не будешь фарцовщиком...