Физика любви

– Янковский, ты такой идиот.

Позже я выхожу из раздевалки просто зеленого цвета, когда оттягивать уже невозможно. Встречает меня Глеб.

– Воды?

Он сует мне в руку бутылку, и я благодарно улыбаюсь.

– Барышева тоже полоскает все утро, – ворчит парень, – я схожу к нему.

Я киваю. Сама с трудом подавляю рвотный позыв. Пью воду и пытаюсь успокоиться. Ладно, я же знаю, как это работает, надо просто сосредоточиться на разминке.

Перед игрой мы по обыкновению собираемся в кольцо, обняв друг друга за плечи. Ян говорит:

– Без лишних душных речей, давайте просто сделаем все, что можем.

Глеб вклинивается:

– Да, не будем много говорить. Вы же и так знаете, что в этом году мы выпускаемся, и это наш единственный шанс на чемпионство?

– Да уж, зарядил, – с сомнением тянет Света Манкова.

Мы смеемся, и вдруг Ян орет:

– Хоп!

От неожиданности я взвизгиваю. Господи, ну неужели нельзя предупреждать?!

– На-най-на! – вторит ему зал.

– Хоп! – кричит Глеб и хлопает в ладоши.

– На-най-на! – подхватывают все остальные.

Я счастливо улыбаюсь и думаю, что этот момент я запомню навсегда.

Сразу же становится понятно, что команда соперников очень сильная, их уже не обмануть так просто. Они борются за каждый мяч и действуют удивительно слаженно. Всю игру мы идем вровень, и это дико выматывает. Выигрываем по две партии и под конец пятой все так же дышим друг другу в затылок. К тому же Кузнецов получает травму, и вместо него выходит Попов, и как бы я ни любила Мишку, он слабее Вани. Напряжение зашкаливает. Наверное, поэтому я сбиваюсь и делаю ошибку. Не успеваю отойти и принимаю подачу верхом. Боль пронзает указательный палец, и я вскрикиваю.

– Яна! – Глеб срывается с места.

Сквозь слезы, прижимая кисть к груди, смотрю на него. Какая же дура!

Карась просит тайм-аут и тоже спешит ко мне:

– Петрова, ты как?

– Выбила, – резюмирую с досадой.

– Не сломала?

– Думаю, нет.

– Продолжать можешь?

– Вы с ума сошли? Она же плачет! – кипятится Янковский, обнимая меня за плечи.

Но во мне нет ничего, кроме решимости. Я вытираю щеки другой рукой и говорю:

– Ничего. Все нормально. Просто примотайте этот палец к здоровому.

– Яна…

– Делай, что говорю! – рявкаю я, и тут же пугаюсь своей вспышки. – Пожалуйста, Глеб, просто сделай, как я прошу.

И я продолжаю игру, не позволяя себе концентрироваться на боли.

Мы снова идем вровень. Отыгрываем очко преимущества. Глеб подает с прыжка, мяч летит идеально, но его все равно принимают. Они что, роботы?! Парень из противоположной команды гасит в центр поля, но туда успевает Манкова, я разыгрываю, и тут Миша Попов кричит «Я!». Прыгает, прогибается и бьет с такой силой и по такой непредсказуемой траектории, что я перестаю дышать. Клянусь, это его лучший удар за все эти несколько месяцев. Когда мяч ударяется о покрытие зала совсем рядом с белой линией, мы хором орем «поле!» и поворачиваемся к судье. Свисток и жест рукой подтверждают нашу правоту. Очко наше. Мы выиграли. Обессиленно опускаю руки и, кажется, плачу. Болельщики сходят с ума, моя команда беснуется, на поле выбегает Оливка. Как раз вовремя, чтобы Ян увлек ее за руку в нашу беспорядочную кучу на полу. Сквозь смех я слышу, как Глеб кричит: «Аккуратно с Янкиной рукой!», но мне так плевать. Я счастлива. Это ощущение такое яркое, такое чистое, такое удивительно естественное.

Глава 31

Я натягиваю на влажное тело свои серые джинсы, когда в дверь душевой кто-то начинает барабанить и глухо кричать:

– Яна! Они меня пустили первым, прикинь! Я мылся первым! Выходи пить шампанское!

Узнаю радостный голос Попова и смеюсь. Накидываю легкую рубашку в полоску, беру кеды в руки и выхожу к своим друзьям. Можете представить? К своим друзьям. К своему парню. Своей команде. Отмечать нашу победу. Чувствую себя просто на вершине жизни.

Когда мы толпой спускаемся по лестнице, шутливо рассуждая, где будем праздновать (вариантов нет, конечно, мы идем в «Котов»), я вдруг хлопаю себя по карманам:

– Я телефон забыла, подождете меня внизу?

– С тобой сходить? – спрашивает Глеб.

– Да нет, я быстро.

Я чмокаю его в губы и не подозреваю, что это мое последнее беспечное действие.

Бегу в раздевалку, отыскиваю телефон, который оставила на бортике раковины. Хватаю его, быстро оглядываю помещение на предмет других забытых вещей. Но нет, я единственная растяпа в команде.

Тогда я быстро сбегаю по лестнице вниз и вижу большую толпу у расписания. Это странно, потому что обычно, когда мы спускаемся, в холле уже никого нет. Но сейчас школьники, которые были на игре, толпятся у расписания и гудят, как улей.

Вдруг ощущаю смутное беспокойство. Подхожу ближе и вижу надпись маркером поверх листов с названиями предметов – «выставка искусств Яны Петровой».

Делаю шаг, второй, но не чувствую пола, просто иду наугад. Плыву. Не хочу верить, не хочу смотреть, но все равно проталкиваюсь вперед, как во сне. Там, к коричневой пробковой доске кнопками прикреплены листы из учебника по физике. На них мои рисунки. Те самые. Ян, его портреты, бесконечные сердечки, строчки из песен, но перед глазами все плывет, я даже не вижу, какие. Могу сфокусироваться только на одной надписи – «Ян, душа моя», она выведена каллиграфическим почерком черной ручкой. Старательно, жирно, ярко.

Я поворачиваюсь, беспомощно шаря глазами вокруг. Вижу растерянного Яна. Вижу Глеба, на котором лица нет. Вижу Оливку. Ее бледное лицо становится последней каплей. Волна тошноты подкатывает к самому горлу, и я бросаюсь к выходу. Путь мне преграждает Янковский, но его я хочу видеть меньше всего.

– Нет! – не отдавая себе отчет, толкаю парня в грудь.

Кажется, он этого не ожидает, и у меня получается юркнуть мимо него. Ноги горят, пока я бегу, сердце бьется у горла. Это конец. Не знаю, чему именно, но это точно конец. Хочется скулить и плакать. Все внутри разорвано, разбито, позорно выставлено напоказ и безнадежно испачкано. Я держусь из последних сил, чтобы не зарыдать в голос. Чтобы не упасть замертво. Чтобы не разорваться на беспомощные, бестолковые клочки. Ну пожалуйста, только не сейчас, только бы сбежать.

И тут передо мной с визгом притормаживает серебристая иномарка. Не разбираюсь в машинах, поэтому замечаю только цвет.

Стекло сзади опускается, и выглядывает Вадос:

– Яна! Поехали с нами кататься? – он просовывает в окно бутылку вина. – Отметим вашу победу.

Я оборачиваюсь назад. Вижу, как на крыльцо выскакивает Глеб. Вид у него бешеный. За ним выбегает Ян. Нет, только не он. Только не они вдвоем. Причина всех моих несчастий. И как я могла подумать, что у такой, как я, все может быть хорошо?

Будем честными, если бы сам Сатана выглянул из машины, я бы все равно в нее села. Все, что угодно, только бы сбежать от этих рисунков, от этих парней, от этого позора.

Я хватаю бутылку вина, рывком открываю дверь машины, бросаю:

– Подвиньтесь!

И ныряю внутрь.

Янковский видит, что я делаю. Кричит:

– Яна! Не надо!

Парень за рулем, которого Вадос когда-то представил как Стасика, дает по газам.

Ну вот и все.

Глава 32