Фламандская доска

— У него есть несколько возможностей, — уклончиво проговорил он. — Какие-то из них более интересные, какие-то — менее… Первые также и более опасны. Начиная с этого момента партия разветвляется, как дерево; имеется как минимум четыре варианта. Одни из них грозят впутать нас в длинную и сложную игру, что, возможно, входит в намерения нашего противника… Другие могли бы решить исход партии в четыре-пять ходов.

— А каково ваше мнение? — спросил Сесар.

— Свое мнение я предпочел бы пока держать при себе. Сейчас ход черных.

Он собрал фигуры, сложил доску и опять сунул ее в карман плаща. Хулия смотрела на него с любопытством.

— То, что вы недавно говорили, весьма странно… Я имею в виду чувство юмора убийцы. Вы сказали, что начали даже понимать его… Вы действительно находите во всем этом нечто юмористическое?

Шахматист ответил не сразу.

— Можете называть это юмором, иронией или как вам будет угодно… — произнес он наконец. — Но любовь нашего врага к игре слов бесспорна. — Он положил руку на лежащий на столе листок бумаги. — Видите ли, есть нечто, чего вы пока еще не поняли… Убийца, используя знаки Ф:Л, устанавливает связь между гибелью вашей подруги и ладьей, съеденной черной королевой. Ведь фамилия Менчу была Роч, не так ли? А это слово, так же, как и английское rook [36] , может быть истолковано как roca — скала, но, кроме того, еще и как roque — тура: так иногда в шахматах называют ладью.

36

Rook — ладья (англ.).

— Утром приходили из полиции. — Лола Бельмонте смотрела на Хулию и Муньоса так, словно лично на них возлагала ответственность за это событие.

— Все это просто… — Она поискала подходящее слово, но, так и не найдя его, обернулась к мужу за подсказкой.

— Весьма неприятно, — произнес Альфонсо и снова вернулся к прежнему занятию — откровенному разглядыванию бюста Хулии. Было очевидно, что полиция полицией, а он только что поднялся с постели. Темные круги под припухшими со сна веками придавали ему вид потрепанного бонвивана.

— Не просто весьма неприятно! — Лола Бельмонте наконец нашла соответствующий термин и даже подалась вперед на стуле всем своим сухим, костлявым телом. — Это был просто позор: знаете ли вы такого-то, знакомы ли вы с такой-то… И все это с таким видом, как будто мы и есть преступники.

— А мы вовсе не преступники, — с циничной серьезностью вставил ее муж.

— Не болтай глупостей! — Лола Бельмонте метнула на него злобный взгляд.

— У нас тут серьезный разговор.

Альфонсо издал короткий смешок сквозь зубы.

— У нас тут треп и пустая потеря времени. Единственная реальность заключается в том, что картина пропала, а вместе с ней — и наши деньги.

— Мои деньги, Альфонсо, — заметил Бельмонте со своего инвалидного кресла. — Если ты не против.

— Ну, это просто я так выразился, дядя Маноло.

— Тогда выражайся соответственно.

Хулия помешала ложечкой в своей чашке. Кофе был холодный, и она подумала: интересно, Лолита подала его таким нарочно? Правда, они с Муньосом явились к Бельмонте неожиданно, незадолго до полудня, якобы для того, чтобы поставить дона Мануэля и его семейство в известность о случившемся.

— Вы полагаете, картина найдется? — спросил старик. Он встретил их в домашнем свитере и тапочках, однако с искренней любезностью, несколько компенсировавшей недоброжелательство и холодность его племянницы. Теперь, сидя с чашечкой кофе на коленях, он выглядел подавленным, просто убитым. Известие об исчезновении картины и смерти Менчу было для него настоящим потрясением.

— Делом занимается полиция, — ответила Хулия. — Они найдут картину, я уверена.

— Насколько мне известно, существует черный рынок, где торгуют произведениями искусства. Фламандскую доску могут продать за границу.

— Да. Но полиция располагает подробным ее описанием. Да и я сама передала им несколько фотографий. Так что вывезти ее из страны будет нелегко.

— Не понимаю, как этим людям удалось войти в вашу квартиру… Полицейский сказал мне, что у вас там стоит решетка и электронная сигнализация.

— Может быть, Менчу сама открыла дверь. Главный подозреваемый — это Макс, ее жених. Имеются свидетели, видевшие, как он выходил из подъезда.

— Знаем мы этого жениха, — буркнула Лола Бельмонте. — Они на днях заходили вместе. Такой высокий красивый парень. Я тогда еще подумала: уж чересчур красивый… Надеюсь, его скоро поймают, и он получит по заслугам. Для нас, — она взглянула на пустой прямоугольник на стене, — эта потеря просто невосполнима.

— По крайней мере, мы сможем получить страховку, — сказал Альфонсо, улыбаясь Хулии, как лис, обхаживающий курятник. — Благодаря предусмотрительности этой очаровательной девушки. — Тут он вспомнил кое о чем и поспешил придать своему лицу соответствующее выражение: — Хотя, конечно, это не вернет к жизни вашу подругу…

Лола Бельмонте сердито взглянула на Хулию.

— Ну, знаешь ли, если бы картина еще и не была застрахована… — Она говорила, презрительно выпячивая нижнюю губу. — Но сеньор Монтегрифо говорит, что по сравнению с тем, что за нее можно было выручить, эта страховка — просто курам на смех.

— Вы уже говорили с Пако Монтегрифо? — поинтересовалась Хулия.

— Да. Он позвонил рано утром. Практически он вытащил нас из постели своим звонком. Поэтому, когда появилась полиция, мы были уже в курсе событий… Монтегрифо — настоящий кабальеро. — Она бросила на мужа взгляд, исполненный плохо скрытой укоризны. — Я же говорила: это дело с самого начала пошло не так, как надо.

Альфонсо жестом дал понять, что он умывает руки.

— Предложение бедняжки Менчу было вполне приемлемым, — сказал он. — Я не виноват, если потом все осложнилось. Да и, в конце концов, последнее слово всегда оставалось за дядей Маноло. — Он преувеличенно уважительным полупоклоном-полукивком указал на инвалида. — Не правда ли?

— Об этом будет отдельный разговор, — отрезала племянница.

Бельмонте взглянул на нее поверх чашки, которую в этот момент подносил к губам, и Хулия уловила в его глазах знакомый сдержанный блеск.

— Картина пока что является моей собственностью, Лолита, — проговорил старик, аккуратно вытерев губы вытащенным из кармана мятым носовым платком. — Хорошо ли шло дело, плохо ли, украли картину или нет, это касается меня. — Некоторое время он молчал, как будто размышляя над этим, потом его глаза встретились с глазами Хулии, и в них была искренняя симпатия. — Что касается этой девушки, — он ободряюще улыбнулся ей, словно это она нуждалась в поддержке, — я уверен, что ее поведение и действия в данной истории безупречны… — Он повернулся к Муньосу, который еще ни разу не раскрыл рта. — Вам не кажется?

Шахматист сидел в своем кресле, вытянув ноги и сплетя пальцы под подбородком. Услышав вопрос, он заморгал, точно не сразу сумел оторваться от каких-то сложных размышлений, и склонил голову набок.

— Вне всякого сомнения, — ответил он.

— Вы по-прежнему считаете, что любую тайну возможно разгадать, руководствуясь математическими законами?

— Да.

Этот короткий диалог кое о чем напомнил Хулии.

— Что-то сегодня не слышно Баха, — заметила она.

— После того, что случилось с вашей подругой, а также после исчезновения картины, думаю, сегодня музыка неуместна. — Бельмонте словно на несколько мгновений унесся мыслью куда-то далеко, потом загадочно улыбнулся. — Как бы то ни было, тишина, молчание ничуть не менее важны, чем организованные звуки… Как вы считаете, сеньор Муньос?