Флэш без козырей

Неожиданно воцарилась мертвая тишина; шум в толпе смолк, всё затаили дыхание, а наши моряки напряглись и плотнее сжали свои ряды. Тревожная тишина воцарилась надо всей обширной площадью, нарушаемая только отдаленным шумом джунглей. Спринг передернул плечами и пробормотал:

— Ну, самое время. Давай же, иди, наконец, проклятая свинья!

Тишина длилась по крайней мере целую минуту, а затем из улицы, пролегающей за домом мертвых, показалась кучка маленьких фигурок — то ли мальчишек, то ли карликов, это было невозможно определить с точностью, поскольку на них были гротескные маски. На бегу они крутили трещотки, наполняя воздух пронзительными звуками и выкрикивали какой-то дикий набор слов, в которых я смог ясно различить лишь «Гезо! Гезо!» Они рассыпались по площади, треща, завывая и гримасничая. Спринг повернулся ко мне:

— Они отгоняют злых духов и ищут место поудобнее, чтоб их черномазому величеству было куда пристроить свое жирное седалище. Вон там, как обычно, на пьедестале. Гляньте туда.

Два воина притащили большой резной табурет, ножки которого были сделаны в виде человеческих ног, и поставили его на помост из черепов перед домом мертвых. Танцоры в масках сгрудились вокруг, размахивая руками у табурета, и снова разбежались по краям площади. Как только они замолкли, за домом мертвых зарокотали барабаны — мерный ритмичный гул, который все нарастал и нарастал, так что толпа начала заводиться, притоптывая в такт и прихлопывая в ладоши. Они затянули что-то бессмысленное вроде «Ай-ух! Ай-ух!» Их тела извивались в резком ритме.

— Теперь откройте глаза, да пошире, — шепнул Кирк мне на ухо, и как только он сказал это, я увидел толпу черных воинов, идущих по двое в ряд, колыхающуюся в такт нарастающему рокоту барабана, в то время как крики становились все громче.

— Ну наконец-то! — хищно осклабился Спринг.

Воины прошли двумя длинными черными колоннами по обеим сторонам площади — подвижные прекрасные фигуры, покачиваясь на ходу. Нечто особенное было в их походке — что-то такое, что показалось мне странным. Я присмотрелся и был поражен, как еще никогда ранее в своей жизни. Все воины были женщинами, да еще какими!

Они были ростом почти с мужчину — прекрасно сложенные создания, черные, как ночь, и статные, как гвардейцы. Я засмотрелся на одну правофланговую, по мере того как она подходила все ближе. Девушка важно шествовала, глядя прямо перед собой — подобная большой статуе Юноны черного дерева, полностью нагая, если не считать маленького голубого передника на талии, с длинным острым копьем в руке и огромным топором на поясе. Кроме этого единственными предметами одежды на ней были широкое ожерелье, шитое бисером, на шее и белый тюрбан на голове. Когда она проходила мимо, я заметил, что на поясе у нее висели два черепа и какое-то украшение, напоминающее ожерелье из львиных когтей. Идущие за ней были одеты точно так же, за исключением тюрбана, — вместо этого их волосы были стянуты в пучок и перевязаны нитками бисера. Каждая несла в руке копье, кое у кого были луки и колчаны со стрелами, а у одной-двух — даже мушкеты. Не все из них были столь же высоки, как их командирша, но даже в Конной Гвардии я не видал таких бойцов, отлично обученных и красивых, и при этом внушающих смертельную опасность.

— Небось, никто из твоих солдат не может похвастать такой грудью, — бросил Кирк, плотоядно облизывая губы, и я почувствовал, как рука Спринга ухватила меня за запястье. К моему удивлению, его прозрачные глаза горели возбуждением, и я подумал: «Ах ты, старый развратник — ничего удивительного, что ты не захватил с собой в это путешествие миссис Спринг». Он указал на черную, блестящую линию марширующих девиц.

— Вы хоть понимаете, что вы видите, Флэшмен? — спросил он. — Понимаете? Это женщины-воины. Амазонки! О таких и писал Геродот, правда, он толком не знал, как все было на самом деле. Посмотри на них, парень — видел ли ты когда-нибудь такое зрелище?

Да уж, это были здоровенные девки и весьма активные при этом! Но когда я посмотрел на их упругие задницы, то, откровенно говоря, предпочел, чтобы они не были украшены болтающимися черепами. К тому же меня мало привлекают женщины, которые глядят на мужчину так, словно хотят побыстрее убить его и съесть, а не покувыркаться с ним на мягкой травке. Но, похоже, Спрингу они нравились — его голос дрожал, когда он на них пялился.

— Знаете, как они себя называют? «Мазангу», то есть чистые. Видите, командир каждого из отрядов носит белоснежный тюрбан — они называют их «амодозо». Ничего не вспоминается при этом из школьного прошлого? Ну же, подумайте! Как звали предводительницу амазонок в Африке — Медуза! Амодозо — медуза. Мазангу — амазонки. — Его лицо оживилось и загорелось каким-то внутренним светом, которого я никогда не видел раньше. — Это — сливки войска Дагомеи, избранные телохранители короля. В каждом рейсе я даю себе слово захватить домой хотя бы с полдюжины этих девчонок, но до сих про мне так и не удалось заставить этого черного дьявола расстаться хотя бы с одной из них. Но, полагаю, на этот раз он согласится. — Капитан пристально посмотрел на меня: — У вас способности к языкам, не так ли? За рейс мы выучим его. Мы соберем все, что только можно узнать о них, — их историю, привычки. Настоящие амазонки! Клянусь всеми святыми, я заткну за пояс всех этих недоучек, всех этих сукиных сынов из Бэллиола! Вот тогда они узнают, что такое настоящее образование!

До этих пор я полагал, что побывал во многих странных местах и встречался с чертовски опасными людьми, но должен признаться, что в жизни мне не приходилось видеть ничего более необычного: отряд боевых шлюх марширует по площади грязной африканской деревни, а шкипер-работорговец, получивший классическое образование, бормочет мне на ухо что-то об антропологических исследованиях. Полагаю, его переполняло вожделение при виде всех этих подрагивающих лакомых кусочков аппетитного черного мяса, но скорее вожделение чисто академическое, а не плотское. Ну, если капитан полагает, что я собираюсь возиться с этими самками бабуинов, изучая с ними грамматику, то он глубоко заблуждается.

— У них по две груди, — заметил я, — а считалось, что у амазонок была только одна.

Спринг презрительно зарычал:

— Даже Уолтер Рэйли лучше знал все по этому поводу. Но он ошибался насчет места — так же, впрочем, как Лопес Вас и Геродот. Не в Южной Америке, не в Скифии, а здесь, в Африке! Я сделаю себе имя — громкое имя — на своем исследовании про этих женщин. Посмотрим, кто тогда посмеет презирать Джона Черити Спринга! — Он вновь почти кричал, но вряд ли кто-нибудь мог его услышать из-за рокота барабанов: — Я покажу их всем, Богом клянусь — я сделаю это! Мы захватим с собой одну, а может быть и парочку. Остальные пойдут по хорошей цене в Гаване — да что там! Подумайте о деньгах, которые могут заплатить за чернокожих женщин-телохранителей где-нибудь в Новом Орлеане! Я смогу получить по две, нет, по три тысячи долларов с головы за каждое из этих созданий!

Я не прерывал этого энтузиаста, тем более что он обладал темпераментом бешеной собаки. Капитан замолчал, но все еще не отрывал глаз от этих женщин, которые к тому времени остановились, окружив всю площадь широким кольцом. Еще два таких же отряда заняли позиции ближе к дому смерти, а за ними показалась огромная черная фигура под полосатым зонтом, при виде которой телохранительницы подняли копья, салютуя, а толпа разразилась приветственными криками. [XXI*]

Гезо, король Дагомеи, был чертовски уродлив, даже по негритянским стандартам. Он, должно быть, весил стоунов [41] двадцать — с массивным животом, свешивающимся через передник из звериных хвостов, и могучими плечами, покрытыми алой накидкой. На голове у него было нечто вроде плетеной шляпы, из-под которой виднелось лицо, способное испугать даже гориллу, — огромный приплюснутый нос, вислые щеки, маленькие желтые глаза и большие желтые клыки. Он подошел к своему трону, плюхнулся на него и начал говорить резким каркающим голосом, который разносился далеко по площади.

41

Стоун — мера веса, равная 6,35 кг.

Сначала король вроде бы не обращал на нас внимания, хотя было заметно, что раз-другой он покосился в нашу сторону. Он поговорил со старшинами деревни, а затем еще с несколькими людьми, выдвинувшимися из толпы. Один из них, наверное, чем-то разгневал Гезо, так как он вдруг выкрикнул какой-то приказ и две амазонки, стоящие за его троном, выступили вперед, обнажили свои тесаки и не долго думая обрушили их на несчастную жертву, буквально раскромсав ее на куски. Толпа взревела, как бешеная, Гезо приподнялся над своим седалищем, а эти две гарпии невозмутимо оттащили разрубленное тело в сторону, окрасив помост из черепов свежей кровью. Когда с этим было покончено, за дело принялись рабы — им предстояло убрать с помоста остатки изуродованной плоти.

Несомненно, это представление было разыграно в нашу честь, так как король милостиво кивнул, чтобы мы подошли. Вблизи Гезо казался еще более ужасным — с его пожелтевшими глазными яблоками, которыми он яростно вращал, глядя на собеседника. Однако Спринга он встретил достаточно дружелюбно, хрипло смеясь и ведя с ним разговор через одного из своих приближенных, который хорошо говорил на береговом наречии. Некоторое время они говорили о рабах, присланных для нашего судна, а затем Гезо, пребывая в отличном расположении духа, приказал, чтобы подали стулья для его гостей. Мы уселись на краю помоста, а слуги расставляли блюда с угощениями — я ожидал, что мой желудок не перенесет их, но кушанья оказались неплохими: жаркое, фрукты, местный хлеб и достаточно крепкое пиво, напоминающее немецкое. Гезо чавкал и болтал; ошметки еды вылетали у него изо рта, когда он фыркал от смеха или разражался очередной тирадой, разговаривая со Спрингом и прихлебывая пиво из яркой фарфоровой кружки, на которой, между прочим, было написано «Подарок хорошему парню из Скарборо». Помнится, я тогда подумал, что эта кружка с веселенькой надписью должно быть трофей. Мы же пили из местных чаш, настоящих произведений искусства, металлических, с причудливым узором.