Флешмоб

— Женщина-соцработник, уже немолодая. Дом убирает, воду приносит, в магазин за продуктами ходит, с дровами помогает разобраться. В общем, дела много. Ещё я бываю. Валентина Васильевна полицию вызывает через два дня на третий. То ли бабушка умом тронулась, то ли ей просто скучно. Последний раз сообщила, что кто-то к ней в спальню подземный ход прорывает.

— И как, поймали копателя?

— Ага. Экскаватор дренажную канаву углублял, а старушке помстилось невесть что.

— Соцработник, которая в ней ходит, кто такая, как зовут?

— Это надо в правлении спрашивать, они знают.

— Тогда вы с правлением свяжитесь, а я съезжу с Валентиной Васильевной поговорю.

— Вместе доедем, а то вам одному она может и не открыть.

Надо бы было снять бессмысленно установленную глушилку, но Афанасьев решил, что и без того носился с ней, что дурак с писаной торбой. Действовать надо, а не переставлять технику с места на место. В проверке нуждается подозрительно пустой дом, гражданка Полякова, женщина, которая ухаживает за ней и, кстати, участковый инспектор, регулярно бывающий у Поляковой. Так или иначе, иметь в виду нужно всех.

Уже в автомобиле участковый спросил:

— Вы полагаете, женщина-соцработник может быть причастна…

— Я ничего не полагаю, пока нет фактов. Так что, поговорим о чём-нибудь другом. Вот вы любите Шекспира?

— Это который «Муму» написал?

Увидав, как дрогнуло лицо следователя, полицейский сыграл ретираду.

— Да шучу я. Что я не знаю, что «Муму» Пушкин написал. А Шекспир, он же иностранец, что его любить?

— Шекспир сочинял трагедии, и в каждой куча трупов, почти как у нас здесь.

Участковый задумчиво почесал щёку.

— Вот оно как… Даже не знаю, что сказать. Кто в посёлке выпивает, я знаю всех, а кто Шекспиром балуется — это не по моей части.

— Найдём! — Афанасьевым овладел злой азарт. Как ни вертись, а скрываться флешмобщику уже негде. Если дом Поляковой окажется чист, выпишем ордер на обыск и досмотрим пустой дом. Может там, в подвале проходят сборища секты, а никто не подозревает. С жилым домом сложнее. Если виновна соцработница, то почему флешмоб проявляется только здесь? Выходит, это не случайность, а точно рассчитанное преступление. Старуху со счетов тоже сбрасывать не стоит, случается, что столетние старожилы такими бодрячками бегают, что иззавидуешься. Как там, «внучку этому идёт только сто десятый год…» Тьфу, пропасть, привязалось. И всё-таки, кого убили в одном из этих домов и куда дели труп? Флешмоб совершается напоказ, труп должны видеть все.

Дом был обычный, дачный, обит вагонкой. Участок не разработан, но трава подстрижена. Тропинка от калитки к крыльцу чуть обозначена, сразу видно, что ходят здесь редко. Участковый нащупал в траве брошенную палку и несколько раз с силой ударил в дверь.

— Бабка глухая, ни черта не слышит.

На стук долго никто не отзывался, потом за дверью зашебуршало и невнятный голос спросил:

— Кто?

— Милиция, — ответил участковый и шёпотом пояснил: — Старорежимная старуха, полиции не признаёт. Может и не открыть.

Загремел засов, дверь отворилась. Мадам Полякова и прежде была не особо высокой, а теперь, когда годы сгорбатили её, смотрелась карлицей. Морщинистое лицо складывалось в мордочку, морщинистые руки тряслись. Эта не сможет убить, даже если дать ей пистолет. С двух шагов промажет, с таким-то тремором.

— Валентина Васильевна, — произнёс милиционер, — вот товарищ приехал из города по поводу ваших заявлений. Пожалуйста, расскажите ему всё, а я побегу, у меня ещё дела.

— Капитан Афанасьев, — представился следователь.

— Почему не в форме? — строго спросила старуха.

— Так я же не патрульный. Следователям форма не обязательна.

— Вот с этого всё и начинается, — наставительно произнесла Валентина Васильевна. — Раньше, бывало, дети в школу бегут, у девочек платьица коричневые, одинаковые для всех, передники в будни — чёрные, в праздники — белые, у мальчиков пиджачки строгие — всё по форме. Потому и дисциплина была. А сейчас не поймёшь, то ли они в школу собрались, то ли на танцульку.

Продолжая ворчать, старуха проковыляла в комнату, тяжко опустилась в ротанговое кресло, указала Афанасьеву на венский стул.

— Вы были учительницей? — осторожно спросил Афанасьев.

— Сорок пять лет стажа.

— Младшие классы?

— Нет. Русский язык и литература.

«Оп! Тихо! Главное не делать поспешных выводов. Старушка действительно дышит на ладан и убийцей быть не может».

— Так о чём вы хотели рассказать?

— А сами не видите? Ведь ворьё кругом и жульё. Вор на воре едет и вором погоняет. Вот тут, неподалёку пустой дом. Купил его в прошлом году какой-то тип и ни разу не появился. Зачем, спрашивается, покупал? Спекулянт! Ждёт, пока цена на землю поднимется, чтобы перепродать. А вы куда смотрите? Его бы за ушко, да на солнышко!

Афанасьев кивнул, но возражать не стал.

— А по правую руку от меня семья живёт, — продолжала старуха, — так владелец дачи на иномарке раскатывает. Я узнавала, кем работает — оказывается, сварщик. Не знаю, что он варит, но если честно работать, то ему бы на Москвич скопить или на Запорожец. Я, вот, за сорок пять лет ничего не скопила.

— Сейчас Москвичей не выпускают, да и Запорожцев, кажется, тоже, — заметил Афанасьев, благоразумно умолчав, что и сам катается на иномарке.

— Вот то-то и оно! Разорили страну, олигархи проклятые! При Сталине они бы все под расстрел пошли, а при нынешней власти — жируют. И простой народ развратили, люди за ними тянутся. Дисциплины никакой не осталось. Телевизор лучше не включать, одни убийства на уме. Чему учат людей? Книги, которые новые, раскрыть страшно — мат на мате. Вот у меня книжки в шкафу, их читаешь, и душа радуется. От проблем писатели не прятались, но умели жизнь показать без грязи. А нынешних — всех бы под расстрел, никого не жалко. Ведь это они, нынешние властители дум, так народ воспитывают. Тут неподалёку пара живёт, с виду приличные люди. Вечерами под ручку ходят гулять. Вроде бы, дело хорошее. Так они не просто гуляют, а встанут посреди улицы и целуются на глазах у всех. Откуда такое бесстыдство берётся? Они женаты чуть не двадцать лет, дома им места мало целоваться? Нет, им на людях надо развратничать. Я бы таких своими руками поубивала!

Бывают в жизни мгновения, когда прежде непонятное разом становится очевидным, словно высветило его прожектором. Ну, с чего он взял, будто провокатор, создавший флешмоб, сам в этом флешмобе должен участвовать? Известны случаи прямо противоположные. Вот пример, тоже с участием учительницы. Она воспитывала на глазах у всего класс обормота, катавшегося по перилам, а тот, как обычно, гундел: «все катаются». Педагогическая дура возьми да и ляпни: «Если все начнут в окна прыгать, ты тоже прыгнешь?»

— Прыгну, — ответил великовозрастный Митрофан.

— Давай, прыгай! — и классная дама распахнула окно, не заклеенное по случаю тёплого мая.

Балбес, не умеющий соразмерять степень опасности, прыгнул с третьего этажа, а за ним сиганули ещё человек десять. Училка металась, орала, но флешмоб, если он вошёл в силу, так просто не остановишь.

Третий этаж. Кажется, никто до смерти не убился, но ног наломали довольно. А в основе флешмоба обычная педагогическая провокация. По всему видать, что и Валентина Васильевна поднаторела в таких провокациях. Немощная старуха сидит и истекает злобой. Отблески этой злобы падают на унавоженную почву садоводческой коммуналки. «Своими бы руками поубивала!» — а зачем своими? Так ещё удобнее, никакой ответственности, никакого наказания законом не предусмотрено. На её совести девять трупов и множество искалеченных судеб, а она продолжает пыхать ядом.