Флибустьер
Шрифт:
– Искусству красиво складывать слова в рифмы. А рифмы в стихи.
– Не понял. А зачем им это?
– Как же, милейший Пётр Дмитриевич? Каждый офицер, особенно артиллерист, особенно 22 артиллерийской бригады, должен разить врага не только оружием, но и силой слова. Так сказать, уметь фехтовать глаголом и рифмой. А если серьёзно, в последнее время заметил, что они мучаются бездельем. Надо было чем-то занять. Подумал, решил - пусть пишут стихи. Будет замечательно, если у кого-нибудь получится. Не получится – да и чёрт с ними. Вы в курсе, что я, с недавнего времени, являюсь владельцем московского журнала "Вестник Европы". И как собственник ощущаю полное отсутствие
– Князь поправил себя.
– Хороших стихов.
Глаза Волконского прищурились. А затем расширились до неприличия.
– Вы? Собственник журнала "Вестник Европы"? Правда?
– О-хо-хо, житие мое...
– вселенец горестно выдохнул, показывая, какая тяжёлая доля у владельцев заводов, газет, пароходов.
Князь тут же забыл о чём хотел узнать. Другие мысли мгновенно заполонили его голову.
– Кирилл Васильевич, милейший! Голубчик! Так может напечатаете мои мемуары. Мы с вами давно знакомы. Съели не один пуд соли. Сами меня консультировали и поправляли в моём сочинительстве.
Ланин улыбнулся просто, открыто, как это могут делать только честные и прямые люди.
– Конечно, любезнейший Пётр Дмитриевич. Правда, как критик, я могу забраковать ваши труды. Как главный корректор их изменить, дописать или убрать половину текста. Зато, как собственник, всё, что останется после критика и корректора, на сто процентов опубликую.
Волконский захлопал ресницами.
– И во сколько мне это обойдётся?
– Да, полно, сударь. Какие деньги? О чём вы? Разве сто тысяч ассигнациями, это деньги? Так – один смех.
– Сколько?
– глаза писателя полезли на лоб.
– Зато, гарантирую – доход от продажи журнала и тираж будет в три раза больше обычного. Вы же хотите этого?
В ответ нервно сглотнули слюну.
– Очень хочу.
…..
Утром следующего дня прапорщик Новиков нашёл на палубе одного из своих подчинённых. Строго посмотрел на солдата, грозно сдвинув брови.
– Коровин, загрызи тебя карась! Знаешь, что сегодня вечером, среди господ офицеров, состоится "Literary battle"? (Литературный батл. Англ.). На большие деньги.
– Чегось-сматал?
– моргал глазами, крупный дородный детина, из последнего набора, больше похожий на медведя чем на солдата.
– Товось, оглобля стоеросовая.
– Забава будет, вечером. Среди господ офицеров. Кто самый умный и быстрый в составлении стихов. Победителя наградят.
– А-а-а...
– парень понятливо помахал кудлатой головой, выпучив большие коровьи глаза.
– Слушай приказ. Сейчас будем тренироваться. Ты! Сказываешь слово, которое первым придёт в твою деревянную голову. Я слушаю, подбираю рифму. Опосля на эти слова быстро сочиняю стих. Уразумел?
– Не... а.
– Ты че? Дурак что ля?
– Никак нет, ваше благородие. Просто не понял. Ужо больно заковыристо.
– Объясняю. Сказал слово, к примеру - "Печка". Я подобрал под него слово в рифму – "Свечка". Потом придумал небольшой стих...
На окне горела свечка, а в углу пылала печка.
Мама булки испекла, всех обедать позвала.
– Теперяча, понял?
– Ага.
– Сказывай слово.
– Любое?
– Любое
– Любое, любое?
– Любое, любое...
– ???
– медведь наморщился и затих.
– Ну, христопродавец, чаго молчишь?
– Думаю, ваше благородие...
– Чего думать, ядрёный пень тебе в кочерыжку. Говори, давай.
Парень вспомнил что-то хорошее, доброе,
родное. Улыбнулся и произнёс – "Де... ре... венька".– "Деревенька" – "Ступенька", - тут же парировал прапорщик. И почти сразу выдал...
Утонула в снегу деревенька
В далеке от проезжих дорог.
Пухом белым покрыты ступеньки,
Из трубы вьётся лёгкий дымок.
– Так, - поэт-нагибатор довольно потёр ладони, - Хорошо пошло! Давай следующее слово. Хотя нет, подожди.
– Он заметил идущего у противоположного борта унтера Егорова.
– Егоров, мухой ко мне. Быстро назови любое слово. Не думая. Рысью!
– "Империал", - ляпнул бывший солдат на автомате.
Прапорщик начал активно чесать затылок. Старался вытащить из памяти слова для рифмы.
– Империал... риал... триал... куриал... вот, попал.
– Не получалось. Раздосадовано махнул рукой. – Давай, другое слово.
– "Государь-Император"!
Прапорщик надулся. Покраснел.
– Егоров! Иди отсюда! У меня вдохновение пропало, пока ты рядом. Коровин, давай снова, ты. У тебя получается лучше, чем у этого олуха.
– "Родное", ваше благородие.
– Молодец!
– Новиков тут же защёлкал пальцами...
– Родное, святое, голубое... Звучать будет так....
Всё родное здесь - святое,
Всюду трели соловья,
Сверху небо голубое,
А кругом цветёт Земля.
Часть 2. Глава 5.
Прелюдия 5.
Туда ехали, за ними гнались. Оттуда едут, за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!
(Фильм. Не бойся, я с тобой!)
Над морем, примерно в полумиле, впереди, от флагмана английской эскадры "Принцесса Элизабет", полыхнула широкая и длинная молния. Оглушительно прогремел гром. Через несколько секунд хлынул сильнейший ливень. Капли, подобно гороху, отскакивали от вороньего гнезда на несколько дюймов. Снова и снова вспыхивали молнии, грохотало так, что закладывало уши.
Ливень прекратился внезапно, как и начался. Моряк глубоко вздохнул, судорожно осмотрелся. Верхушки мачт горели призрачным бело-голубым светом. Из каждой в черное небо вырастала бледная свеча длиной примерно с человеческую руку. Эти столбики света излучали неземное сияние. Они то и дело пульсировали - то становились ярче, то вдруг бледнели, чтобы в следующую секунду вспыхнуть ещё сильней, словно призывая кого-то или что-то. И оно появилось: Слабое радужное мерцание, как бы световой смерч, возник из тонкого воздушного водоворота. Он быстро приближался, расширялся, наливался силой и плотью. Превращаясь в призрачный корабль старинной конструкции. Корма и нос все в дырах и отверстиях, по бортам облупившиеся деревянные украшения. Истлевшие до лохмотьев паруса. На гафеле болтается флаг, изорванный до того, что невозможно определить его национальную принадлежность. Ужас моря – "Летучий голландец" приближался всё ближе и ближе. Уже можно различить лица людей, стоящих на реях и вантах проклятого корабля. Но, это не лица, а изъеденные временем черепа! Они скалились и хищно стучали зубами, из-под своих головных повязок и сдвинутых набекрень треуголок. Размахивали руками, облезших до костей, в которых были зажаты клинки.