Флибустьер

Нант расположен на самом юге Бретани, поэтому быстрее остальных ее районов избавлялся от коренного населения. Как мне сказали, особенно много бретонцев уехало отсюда в последние годы, потому что были гугенотами. Они еще попадались среди жителей Нанта, было еще кому печь блины, сладкие из пшеничной муки и соленые из гречневой, но теперь здесь преобладали католики, выходцы из других районов Франции, которые привезли сюда свои любимые блюда, значительно потеснив бретонскую кухню. Разве что вино здесь осталось все таким же посредственным, кислым. Представляю, как бы опечалился мой бывший командир Бертран дю Геклен, узнав об этом.

И мода сейчас другая. Многие ходят в очках, причем большинство имеет прекрасное зрение. Чем богаче человек, тем больше очки. Мне сразу вспомнилось, что в Москве, куда солнце заглядывает, извинившись, многие дамы носили очень дорогие солнцезащитные очки, причем используя их вместо заколки для волос. Зачем очки носили, сдвинув на лысину, московские мужчины — так и осталось для меня загадкой. Французское простонародье очков не знает и одевается примерно так же, как и пару веков назад, когда я жил во Франции: рубаха, короткие штаны, завязывающиеся веревками под коленями, колет или куртка, в холод сверху накидка или плащ и, в зависимости от зажиточности, сабо, или кожаные башмаки, или сапоги. Как и раньше, преобладают коричневый и серый цвета. Красный и синий — для праздничной одежды. Белый — цвет короля, черный — гугенотов, которых во Франции все меньше, потому что им запрещают занимать высокие посты, быть юристами и врачами. Зато богатые стали одеваться иначе. Утверждают, что французы создали моду, а мне кажется, что мода создала французов. Поражало обилие и разнообразие кружев. Куда их только не приделывали! Даже к чулкам и на мебель. В большой цене тонкие кружева с орнаментом, образованным плотным переплетением нитей на узорной сетчатой основе. У каждого свое название. Я не осмелился запомнить их. И пуговицы превратились в произведения искусства: кроме отлитых из золота и серебра и украшенных драгоценными камнями, появились хрустальные в виде ларчика, в котором хранили благовония или локон возлюбленного(-ной), стеклянные с изображенными в глубине пейзажами, фигурками людей, животных, нимф, амуров… Женская мода, как ни странно, осталась более консервативной, а у мужчин появился жюстокор, надеваемый поверх камзола без рукавов и воротника, который был короче на десять-пятнадцать сантиметров и контрастировал с ним по цвету, или короткий жилет, украшенный вышивкой. В жюстокоре впервые появились прорезные, низко расположенные карманы с большими декоративными клапанами. Верх не застегивали, выпуская на него пышное жабо или, что предпочитала молодежь, шейный платок. Подпоясывали жюстокор поясом-шарфом из дорогой шелковой ткани на уровне талии, который завязывался бантом на спине или сбоку. Носили его с кюлотами (штанами до колен) из бархата, шелка или шерсти, обычно черного цвета. Штанины внизу застегивались на пуговицу или пряжку. Шелковые чулки стали обязательны не только для благородного человека, но и для богатого. В холода их надевали по две-три пары. Туфли гармонировать по цвету с шелковыми чулками — чаще всего красными, голубыми или светло-зелеными. В распутицу поверх туфель теперь обували не сабо, а грубые кожаные башмаки на толстой подошве. Некоторые кавалеры не отличались от своих дам румянами и мушками. Гей-парадов еще нет, но это уже кажется удивительным. Кстати, гомосексуализм теперь все западноевропейцы называют итальянской наклонностью, лишь только итальянцы — османской.

Как и все народы мира, французы считают свой богоизбранным, но к другим, в отличие от остальных, относятся не с презрением, а с сочувствием: родились, бедолаги, дальтоника или глухими — какая жалость! Для этого у французов есть веский довод — чувство стиля во всем, даже в мочеиспускании. Французы ссут везде, где приспичило, но как элегантно держат и как артистично поливают! Процесс приема пищи — и вообще спектакль. У меня на все случаи жизни нет столько эмоций, сколько француз изображает на своем лице после каждого кусочка мяса или глотка вина. Даже если я ем то же, что и он, у меня появляется подозрение, что мне подсунули другое и не такое вкусное. Такой же спектакль устраивают в магазине, особенно при покупке продуктов. Товар будут долго щупать, нюхать, лизать и обязательно ругать. Что ругают, то и купят, но только после горячего торга с продавцом. Если есть очередь, то она даже не заикнется, что спешит, наоборот, вмешается в торг, причем одна половина на стороне покупателя, а вторая — продавца. При этом обе половины постараются показать себя интеллектуалами, даже если речь идет о кочане капусты. Уже через минуту разговор превратится в философский. Хорошо разбираясь только в материальном, французы обожают говорить о духовном. У русских обратная проблема. Наверное, поэтому русские так любят показывать, как они работают, нет, вкалывают, как проклятые, а французы делают больше и лучше, но при этом незаметно, словно не хотят, чтобы узнали, что им приходится зарабатывать на хлеб насущный. Видимо, мечтают быть бездельниками-дворянами.

Знать сейчас делится на три группы: высшая — титулованная, которая всегда безупречно одета, но никогда не разговаривает с теми, кто ниже, а если говорит, то фразу «Никак не пойму, что он говорит»; средняя — владельцы сеньорий, которые тоже одеты безупречно, но разговаривают со всеми знатными; низшая — владельцы шпаги и только шпаги, одетые бедно, но все равно стильно, которые разговаривают только с теми, кто согласен слушать их жалобы на что угодно, кроме отсутствия денег, потому что об их бедности знают все, но не должен знать никто. Первое, что делает бедный дворянин, заимев деньги — покупает землю, чтобы стать сеньором и получить возможность разговаривать просто так. Свой клок земли и для незнатного француза — предел мечтаний. Большая часть убийств родственников именно из-за земли. По всем остальным поводам ссора обычно заканчивается руганью и/или мордобоем, о которых обе стороны забывают на следующий день. Из-за этого у меня подозрение, что, несмотря на стильность, все французы — крестьяне, только некоторые успели разбогатеть давно, и об их презренном прошлом забыли.

24

Я остановился в гостинице под названием «Зеленый дуб». Это уже был не трактир, а именно гостиница. Располагалась она на большом острове, которого в будущем не станет, среди домов богатых купцов. Матросы на рабочей шлюпке подвозили меня прямо к каменному крыльцу гостиницы. Это и рекомендация таможенного чиновника и повлияли на мой выбор. Комната на втором этаже была просторная, с видом на реку, широкой кроватью с балдахином, темно-синим с золотыми кистями, для шевалье и узкой кроватью для слуги. На Тортуге слуги спали на тюфяках, расстеленных на ночь на полу. Это роскошество стоило в три раза дороже, чем у Старого Этьена.

Впрочем, деньги у меня теперь были. Во-первых, драгоценные камни здесь стоили намного дороже, чем в Америке; во-вторых, таможенник сразу сообщил купцам, что именно я привез — и не было отбоя от желающих приобрести весь груз оптом или по частям. Я продал все, кроме красного дерева. Оно пойдет на строительство брига, который я заказал на местной верфи. Нант сейчас считается главным кораблестроительным центром королевства, а французы — лучшими строителями военных кораблей. Они получаются элегантными, быстроходными и маневренными. Англичане в первую очередь делают акцент на непотопляемости, испанцы — на украшениях, а голландцы и португальцы — на вместимости.

Я заказал бриг с острыми обводами, длинным бушпритом, отношением длины к ширине, как почти шесть к одному (двадцать восемь с половиной метров к пяти), что пока большая редкость, осадкой в полном грузу три с половиной метра, суммарной грузоподъемностью двух трюмов в сто восемьдесят тонн и высотой мачт от верхней кромки киля двадцать семь и тридцать метров. С каждого борта приказал сделать по четыре пушечных порта, но орудий заказал всего четыре, да и те карронады шестнадцатифунтовые. Такой вид пушек тоже пока не появился, хотя уже начали вести бой на дистанции пистолетного выстрела. Я не собирался ни с кем вести артиллерийские дуэли. Карронады мне нужны для уничтожения картечью экипажа вражеского судна. Поставлю все четыре на одном борту и влуплю от души. Само вражеское судно мне нужно целым и невредимым, потому что такое стоит дороже. Мастер-литейщик выслушал мои требования и пожал плечами: твои деньги, сделаем, что скажешь. Чтобы скорее догнать добычу, заказал и две бронзовые двухдюймовки с длинными нарезными стволами, намереваясь использовать их, как погонные орудия. Корпус ниже ватерлинии будет обшит медными листами, иначе в тропиках его быстро превратит в труху всякая морская мелкая, но вредная живность. Это нововведение уже прижилось, почти у всех океанских кораблей корпуса защищены медью или изредка свинцом. Паруса купил английские. Французы пока не умеют делать такие хорошие. Канаты были рижские, изготовленные из российской пеньки. Обошелся корабль по сто девяносто ливров за тонну водоизмещения. Это без пушек, их оплачивал отдельно.

Пока строилось судно, я завел взаимовыгодное дело с другом барона Жана де Пуансе, командиром драгунского полка, сеньором де Буэр, Батистом де Буажурданом. Драгуны — это пехота на лошадях. Пока что их используют чаще, как кавалерию, но по идее они должны на лошадях добираться до места боя, спешиваться и сражаться в пехотном строю. Насколько я знаю, в русской армии драгунов не жаловали. По крайней мере, утверждали, что драгуны используют своих лошадей в первую очередь, как женщин. И во вторую очередь то же. Во Франции драгуны были в моде. Говорят, их уже сорок три полка. По приказу короля драгунские полки на всякий случай разместили во всех провинциях, где живет много гугенотов, разрешив напрягать последних по делу и даже без. Командир драгунского полка был совершенно не похож на губернатора Сен-Доминго. Худой, длинный, с узким костистым бледным лицом, словно в кожу впитывается мука с парика, довольно скромного, отчего казалось, что это собственные, но зачем-то напудренные, волосы командира драгунского полка. Одет тоже скромно, в черное, хотя и не гугенот. Единственная дорогая деталь — золотые часы-луковица на толстой золотой цепочке. Подозреваю, что это подарок от благодарных жителей города, чтобы Батист де Буажурдан поменьше их напрягал. Складывалось впечатление, что у сеньора де Буэр шило в заднице. Присядет на мгновение и тут же подскочит, будто укололся, а затем начинает метаться по своему кабинету, довольно просторному, расположенному в Испанской башне замка бретонских герцогов, которым он теперь не принадлежал. В будущем этой башни не будет. Что с ней случится, пока не знаю, поэтому старался не задерживаться в этой башне. Вдруг в ее подвале склад пороха, а я летать не умею. Проверить мне не дали, потому что там теперь квартировала часть драгунского полка. Даже пройти, как в будущем, по дозорному ходу не разрешили.

— Барон рекомендует тебя, как очень надежного человека, на которого можно положиться в любом деле, — сделав ударение на слове «любом», известил меня Батист де Буажурдан. — Это очень лестная рекомендация, мой друг мало кому дает такую. И она очень важна для меня. Ты даже не догадываешься, как важна! — носясь по кабинету, продолжил он выстреливать фразы. — Что ты думаешь делать со своим старым судном?

— Пока строится бриг, попробую на тендере добыть немного деньжат. Почти все накопления ушли на постройку, — ответил я. — Наверняка здесь есть грузы, которые надо отвезти в Англию или Голландию. Дальше не хочу удаляться, чтобы не застрять там надолго.

— У меня есть для тебе интересное предложение, — на мгновение остановившись передо мной и заглянув в глаза своими темно-карими и тусклыми, сообщил командир драгунского полка. — Сейчас в Англии высокая цена на золото и низкая на серебро, а у нас наоборот. Ты грузишься здесь каким-нибудь товаром на Лондон, и мы, я и некоторые влиятельные горожане, дадим тебе золото на продажу. Там отдашь его в монетную мастерскую, из него наштампуют монет, на которые купишь серебро в слитках и привезешь нам. Мы в городской монетной мастерской наштампуем из серебра монет и купим немного больше золота. Как мне сказали, каждая такая операция приносит пятнадцать-двадцать процентов прибыли. Само собой, часть прибыли пойдет тебе. И еще, в Англии ты можешь купить овес и привезти сюда. Я заберу его весь и по очень выгодной цене для лошадей расквартированного в городе, драгунского полка. Часть навара ты вернешь мне. Что скажешь?

— Скажу, что надо попробовать, — ответил я. — Если все будет именно так, то почему бы и нет?!

— Не сомневайся, это уже отработанная операция, обогатимся все, если не случится ничего чрезвычайного, — сказал Батист де Буажурдан.

— А что может случиться? — поинтересовался я, чтобы понять, почему передумал обогащаться мой предшественник, существование которого не вызывало у меня сомнений.

— Судно может утонуть — и мы все потеряем, — ответил командир драгунского полка.

Потеряют, конечно, все, но кто-то всего лишь жизнь, а кто-то заработанное чужим трудом. Впрочем, я тоже потеряю только деньги и другое имущество, а не жизнь, как члены моего экипажа.