Флорис. Любовь на берегах Миссисипи
Шрифт:
— Я хочу, чтобы ты был моим… это любовный напиток!
Чтобы доказать, что питье не отравлено, она выпила половину, потом приподняла его голову и помогла ему выпить сладкий и очень крепкий напиток. Жидкость пролилась на небритый подбородок Флориса. Острым язычком Юлия быстро осушила терпкие капли. Флорис не очень-то верил в разную колдовскую чепуху, однако стоило ему проглотить этот так называемый «любовный напиток», как ему показалось, что кровь его закипела и превратилась в жидкий огонь. В кожу его впились тысячи иголок: ощущение это было сладостным и мучительным одновременно. Его возбужденная плоть жаждала обладания этой женщиной. Кровь стучала в висках, сердце бешено колотилось в груди. Он больше не был человеком, он превратился в самца, учуявшего вожделенную самку.
«Черт побери, впервые
Юлия победоносно расхохоталась. Она вновь легла на него, плотно прижавшись к его животу, и принялась томно раскачиваться.
— Признайся, что твои придворные жеманницы никогда не доставляли тебе такого рода удовольствий… разве это не наслаждение — быть изнасилованным слабой женщиной…
Флорис был готов признать все, что угодно. Он закрыл глаза. Его напрягшееся, словно натянутый лук, тело отдавалось неведомым доселе ощущениям. Он отрешенно стонал, упиваясь лаской дьявольских губ.
Юлия Менгден ласкала Флориса с неторопливой ловкостью, свидетельствовавшей о ее богатом опыте в подобного рода занятиях. Ее губы безошибочно находили источники поистине невообразимых наслаждений. Она не ошиблась: несмотря на свою долгую и блистательную карьеру соблазнителя, Флорис впервые испытывал столь острое и мучительное удовольствие. Внезапно Юлия вскочила, глаза ее пылали. Напиток подействовал и на ее извращенные чувства. Подобное положение ее больше не устраивало. В ее руке вновь блеснул золоченый кинжал. У Флориса даже не было времени подумать о том, что, быть может, уже через минуту он будет хладнокровно убит. Веревки, стягивавшие его, рвались одна за другой. Наконец он был свободен. С радостным ревом Флорис схватил Юлию в охапку и опрокинул ее.
21
— Сукин сын! Мразь! Скотина!
Юлия пыталась сопротивляться. Собрав все свои силы, Флорис с трудом удерживал ее на лежанке. Одной рукой он пытался заткнуть ей рот, а другой крепко связывал. Глядя на содрогающееся обольстительное тело Юлии, он испытывал острое желание изо всех сил поколотить ее.
Она корчилась в бессильной злобе, не понимая, каким образом он сумел преодолеть действие возбуждающего напитка, который она заставила его выпить.
Теперь они поменялись ролями: Флорис склонился над Юлией. Взгляд ее серых глаз был красноречив: если бы он мог превратиться в дула пистолетов, Флорис был бы уже убит.
— Ты ядовитая гадюка… но я не могу убить тебя, потому что ты слишком красива! — прошептал Флорис, вспомнив насмешливые слова, брошенные им некогда Юлии в спальне регентши.
— Рррраааа хххооооо! — От переполнявшей ее ярости Юлия Менгден потеряла сознание.
Флорис задул фитиль и выскользнул из хижины. Снаружи все было спокойно. Он спрыгнул с помоста и устроился между сваями, чтобы оглядеться и немного прийти в себя. Флорис чувствовал себя слабым, как дитя, ноги его нервно дрожали, перед глазами плыли красные пятна. От неутоленного желания по телу разливалась томительная боль. Усилие, с которым он подавил свою страсть и заставил себя связать Юлию, было лучшим доказательством его любви к Батистине.
Однако страшные обвинения, брошенные злобным созданием в адрес Батистины, огненными буквами отпечатались в его мозгу. Вдыхая полной грудью свежий ночной воздух, он попытался изгнать их из головы. Несколько глотков сумеречной прохлады принесли ему облегчение. Он осторожно пополз к соседней хижине. Возле нее выстроились кувшины для сбора дождевой воды. Флорис взял один из них. Он пил большими глотками, надеясь ослабить вредоносное действие возбуждающего питья. Кожа его горела. Он с наслаждением умыл лицо, заросшее двухдневной щетиной. Приведя себя в порядок, он продолжил свое продвижение к площади.
Представление еще не закончилось. Надо отметить, оно было не лишено определенной живости. Пьяные воины, вооруженные луками и томагавками, кружились вокруг догоравшего костра. Юноши и девушки выделывали невообразимые па, повинуясь странному ритму, заданному музыкантами, исполнявшими свою мелодию на сухой ореховой скорлупе, наполненной мелкими камешками. Усевшись в кружок, старики беззубыми ртами с аппетитом жевали мясо, время от времени оглашая воздух громкими
радостными возгласами.Флорис вздрогнул от ужаса. Батистины у столба не было. При мысли о том, что дикари могли ее съесть, он чуть не сошел с ума. Стелящийся по траве дым разъедал глаза. Флорис заполз за ближайшую хижину и привстал, чтобы лучше разглядеть всю картину. Надежда вновь вернулась к нему: падуки доедали остатки жареного лося. Но напрасно Флорис внимательным взором многократно обшаривал площадь Батистины нигде не было. Великое Солнце также покинул праздник.
— Черт побери, неужели Пилон Шери уже здесь!
Пират и его гнусный прихвостень Жопорез наверняка уже вступили в сговор с вождем индейцев, и тот, быть может, успел отдать им девушку в обмен на оружие.
Флорис огляделся. Еще будучи привязанным к столбу, он заметил неподалеку хижину, высотой и размерами значительно отличавшуюся от окружавших ее строений. Скорей всего, это и был «дворец» Великого Солнца. Сейчас в ней горел слабый огонек Флорис тотчас же пополз на этот свет Индейцы продолжали праздновать победу. Флорис на секунду заколебался: может, лучше сначала освободить товарищей, а уж потом отправляться на поиски Батистины? Однако, страх прибыть слишком поздно и не успеть спасти ее побудил молодого человека действовать незамедлительно. Если Батистина еще была жива, она, несомненно, подвергалась большей опасности, нежели остальные беглецы. Флорис обогнул большую хижину. Вокруг царила тишина.
Внезапно за сплетенными из веток и обмазанными глиной стенами раздался серебристый смех. Флорис замер на месте. Ужасные слова Юлии теснились в его голове.
«Этот скот будет пользоваться ею всю ночь… а потом одолжит ее Жопорезу! А может, они вдвоем позабавятся с ней… впрочем, твоя маленькая шлюха обожает подобные игры, я ее знаю…»
Флорис вытер мокрый от пота лоб. Он не поверил, что Батистина могла уподобиться распутной и похотливой Юлии Менгден… Смех возобновился — совсем рядом, и вскоре сменился неразборчивым воркованием. Этот голос Флорис узнал бы среди тысячи голосов. Первым его желанием было с ходу ворваться в хижину. Однако он поступил иначе: найдя в стене просвет между прутьями, он приник к нему и принялся наблюдать. Сознавая, что поступает низко, он был не в силах оторваться от своей щели. Он должен был узнать, на что в действительности способна Батистина. Флорис прекрасно видел все, что происходило в просторной хижине, и от ярости то и дело сжимал кулаки. Великое Солнце сидел на корточках перед двумя наполовину опустошенными мисками. Он уже успел вынуть перья из волос и смыть краску с лица. Обнаженный по пояс, без боевой раскраски, вождь казался гораздо более юным; он с нескрываемым интересом разглядывал сидящую напротив Батистину.
— О, Великое Солнце! Клянусь, я еще никогда так не смеялась!
Батистина удобно устроилась на шкуре дикой козы. Вместо разорванной рубашки и столь же рваных штанов до колен на ней теперь было надето платье индейской женщины. Только красноватые пятна от солнечных ожогов на ее лице напоминали о том, что сегодня она пережила не самый лучший день. Сейчас же, похоже, она была в превосходном настроении и, словно игривая кошечка, аккуратно приканчивала блюда и напитки, расставленные возле ее ног.
— Женщина с золотистыми волосами должна понимать, что охота для воина не всегда бывает удачной.
— О! Великое Солнце… все, что вы говорите, так забавно! Вы превосходный рассказчик… При французском дворе вы бы имели бешеный успех… Ах, как бы мне хотелось поохотиться вместе с вами на койотов! — томно произнесла Батистина, награждая индейца ослепительной улыбкой.
Флорис чуть не задохнулся от возмущения. Волна гнева едва не захлестнула его. Он спешил, опасался самого худшего, а нашел ее вовсю кокетничающей с индейским вождем. Как и все страстно влюбленные мужчины, Флорис был несправедлив: вместо того чтобы обрадоваться, что Батистина здесь, рядом, здоровая и невредимая, он упрекал ее за то, что она жива, а не позволила себя замучить или принести в жертву; а еще лучше было бы, если бы она умерла с его именем на устах! Ему страшно хотелось наброситься на Великое Солнце и как следует проучить его, но вождь падуков встал с циновки и приблизился к Батистине. Взяв длинную светлую прядь, он начал нежно перебирать ее своими смуглыми пальцами.