Флот решает всё

Вз-з-з-виу!

Снаряд с «Примогэ» провыл над головой. Гимназист невольно втянул шею в плечи, и тут же обругал себя последними словами: во-первых, стыдно показывать товарищам свой страх (хотя — поди, не испугайся, когда эдакие стальные дуры,т начинённые лучшим французским бездымным порохом, едва не задевают макушки!), а во-вторых — за очевидную глупость этого поступка: пролетевший снаряд или пуля уже не смогут причинить вреда, опасаться надо тех, которые ещё не слышны…

Гр-р-рахх! Гр-р-ахх! Вз-з-з-виу! Вз-з-з-виу! Вз-з-з-виу!

Новая порция пушечных раскатов с моря, снова смерть визжит над головой — но не задевает ни Матвея ни остальных, притаившихся возле замаскированных орудий. Всего их было четыре — две скорострелки калибра семьдесят пять миллиметров, стреляющие чугунными пятнадцатифунтовыми гранатами в медных гильзах, и две револьверные пушки системы «Гочкис» с изогнутыми приводными ручками, бронзовыми, в виде цилиндров, казённиками, и вращающимися связками из пяти стволов калибром тридцать семь миллиметров.

Молодцы Осадчего сняли их с затонувшего авизо, и целую ночь, день, и ещё одну ночь они надрывались, копая на берегу укрытия, сколачивая из брусьев и досок платформы для орудийных тумб, а потом тщательно пряча малейшие следы своей деятельности. Матвей с Остелецким даже выходили в море на лодке — оценить эффективность маскировки. Результат штабс-капитана вполне удовлетворил: ни одна из позиций не была заметна с расстояния, превышающего два кабельтова — а на такой дистанции, как заметил Остелецкий, делая пометки в записной книжечке, будет уже неважно, заметили их, или нет. Орудия всё равно откроют огонь — и непременно поразят идущие к берегу шлюпки с десантом. Конечно, после этого «береговая батарея» откроет своё положение, и пушки крейсеров смогут смешать людей и орудия с песком. Но опасаться этого не стоит, во всяком случае — не сразу; берег тут низкий, и, стреляя по батарее, неприятель рискует накрыть и собственные шлюпки.

Место для позиции было выбрано с умом. В полуверсте по берегу от крепости в море под острым углом вдавалась длинная песчаная косая, намытая приливными течениями, в этом месте особенно сильными. Между отмелью и берегом образовался крошечный, четверть версты в поперечнике, заливчик, глубина которого позволяла отстаиваться здесь даже не слишком большим паровым судам — именно там при каждом своём визите в новую Москву боцман Семикозов ставил свою посудину. В основании косы, там, где она соединялась с берегом, буйно росли колючие местные кусты, и именно под их защитой Остелецкий велел устроить батарею.

Матвей оглянулся. Стена крепости вся была затянута густым дымом и пылью, поднятой взрывами французских снарядов. Кое-где старинная кладка обрушилась, большая квадратная башня зияла свежими пробоинами. Останься там люди, как настаивал Ашинов — многие из них наверняка погибли бы, убитые разлетающимися во все стороны чугунными осколками и каменной шрапнелью, образующейся при взрывах. Те, кто наблюдают результаты обстрела с крейсеров, наверняка уверены, что защитники несут огромные потери и, конечно, не смогут оказать серьёзного сопротивления высаживающимся войскам.

Замысел штабс-капитана в том и состоял, чтобы встретить шлюпки с десантниками продольным фланговым огнём у самого берега — и, прикрываясь ими от огня эскадры, нанести как можно больший урон. После этого орудия предполагалось бросить и бегом отступать на запасные позиции, отрытые на флангах старой крепости. В ней самой Остелецкий никого размещать не стал — поставил только на стенах обе старинные пушки, заряженные каменной картечью. «Крепость» станет первой целью для бомбардировки — объяснял он Ашинову, настаивавшему на том, чтобы собрать всех, способных носить оружие, на стенах, — оставлять там стрелков, значит обречь их на скорую и бессмысленную гибель. А когда французы высадят-таки десант и пойдут на штурм — а это рано или поздно случится обязательно, — вот тогда и можно занимать руины, вполне способные укрыть защитников от огня стрелкового оружия и лёгких десантных пушек. Пусть они лучше займут заранее отрытые траншеи в тылу, позади крепости, а когда французы полезут на берег — наблюдатели подадут сигнал, и вот тогда придёт их время. Прочих же поселенцев, включая женщин и детей, а так же домашнюю скотину и кое-какой скарб, ещё раньше укрыли в двух глубоких оврагах в стороне от крепости — туда французские снаряды не должны долететь в любом случае.

План был вполне разумным и Ашинов, поворчав что-то насчёт «шибко учёных выдумок» согласился. Сам «вольный атаман», однако остался в крепости вместе с десятком казаков — и там, в «казарме», в очередной раз ставшей залом для дипломатических приёмов, встретил посланца адмирала Ольри. Результат переговоров предсказать было несложно: Ашинов отверг все требования, матерно обругал парламентёра (проявив при этом недюжинное знание французского бранного лексикона), а когда тот удалился, кипя от негодования — удалился в окружении своей свиты на оборудованный специально для него в соседней рощице «командный пункт».

Матвей же ожидал исхода переговоров возле своего «Гочкиса» — Остелецкий настрого запретил им не то, что бегать туда-сюда, но даже носа высовывать из укрытия. Наводчиком «Гочкиса», к которому его прикомандировали, стоял один из «морских пластунов». Накануне появления французской эскадры Остелецкий вкратце рассказал, кто такие на самом деле унтер Осадчий и его подчинённые. Сделано это было, чтобы хоть чем-то поднять боевой дух «рекрутов», изрядно посмурневших, едва пришло осознание того, с каким противником придётся иметь дело. В самом деле — куда проще идти в бой, когда рядом с тобой не обычный человек, пусть и владеющий оружием, а профессионал, боец экстра-класса, каких во всём свете раз-два и обчёлся…

Делом самого Матвея было заталкивать в расположенный сверху, на казённике, приёмник обоймы с медными, длинными, как карандаши, унитарами. Была у него и ещё одна обязанность, секретная, с орудиями никак не связанная. Знали о ней только трое — он сам, Остелецкий, да землемер Егор, помогавший ночью, в темноте готовить сюрприз для французов, если те всё же решатся на высадку и сумеют, сбив береговые посты и подавив батарею, приблизиться к стенам крепости. Молодые люди уже успели проделать все нужные операции «вхолостую», в порядке тренировки — и теперь с нетерпением ждал возможности применить полученные навыки на практике.

И вот, кажется, и дождались… Не прошло и десяти минут после того, как шлюпка с парламентёром пристала к борту «Примогэ», на мачте крейсера взвилась гирлянда пёстрых сигнальных флажков, и африканское небо содрогнулось от орудийного грома — впервые с Крымской кампании 1854-го — 55-го годов снаряды, выпущенные из французских орудий, полетели в русские укрепления.

Эскадра адмирала Ольри открыла бомбардировку крепости Сагалло.

* * *

— Вперёд! Вперёд! — дробно грохотали барабаны, в такт им тонко, по-птичьи, свистела военная флейта. Капралы рвали глотки, подгоняя легионеров к свисающим с борта крейсера верёвочным трапам. — Вперёд, скорее, крепче держи винтовку, помогай товарищу, в шлюпки, в шлюпки!

Капитан Ледьюк наблюдал за посадкой десанта с мостика. Время от времени всю это какофонию криков, топота, барабанного боя перекрывали гулкие орудийные залпы — эскадра бомбардировала крепость Сагалло. Это будет продолжаться, пока шлюпки с десантом не приблизятся к берегу — тогда огонь придётся прекратить из опасений, что лёгшие недолётами снаряды могут угодить в шлюпки.