Фома Гордеев

...На другой день утром Фома и Саша стояли рядом на трапе парохода, подходившего к пристани на Устье. Огромная черная шляпа Саши привлекала общее внимание публики ухарски изогнутыми полями и белыми перьями; Фоме было неловко стоять рядом с ней и чувствовать, как по его смущенному лицу ползают любопытные взгляды. Пароход шипел и вздрагивал, подваливая бортом к конторке, усеянной ярко одетой толпой народа, и Фоме казалось, что он видит среди разнообразных лиц и фигур кого-то знакомого, кто как будто всё прячется за спины других, но не сводит с него глаз.

– Пойдем в каюту!
– беспокойно сказал он своей подруге.

– А ты не учись грехи от людей прятать, - усмехаясь, ответила Саша.

– Знакомого, что ли, увидал?

– Кто-то караулит меня...

Всмотревшись в толпу на пристани, он изменился в лице и тихо добавил:

– Это крестный...

У борта пристани, втиснувшись между двух грузных женщин, стоял Яков Маякин и с ехидной вежливостью помахивал в воздухе картузом, подняв кверху иконописное лицо. Бородка у него вздрагивала, лысина блестела, и глазки сверлили Фому, как буравчики.

– Н -ну, ястреб!
– пробормотал Фома, тоже сняв картуз и кивая головой крестному.

Его поклон доставил Маякину, должно быть, большое удовольствие, -старик как-то весь извился, затопал ногами, и лицо его осветилось ядовитой улыбкой.

– Видно, будет мальчику на орешки!
– подзадоривала Саша.

Ее слова вместе с улыбкой крестного точно угли в груди Фомы разожгли.

– Поглядим, что будет..
– сквозь зубы сказал он и вдруг оцепенел в злом спокойствии. Пароход пристал, люди хлынули волной на пристань. Затертый толпою Маякин на минуту скрылся из глаз и снова вынырнул, улыбаясь торжествующей улыбкой. Фома, сдвинув брови, в упор смотрел на него и подвигался навстречу ему, медленно шагая по мосткам. Его толкали в спину, навалились на него, теснили -всё это еще более возбуждало. Вот он столкнулся со стариком, и тот встретил его вежливеньким поклоном и вопросом.

– Куда изволите путешествовать, Фома Игнатьич?

– По своим делам, - твердо ответил Фома, не здороваясь с крестным.

– Похвально, сударь мой!
– весь просияв, сказал Яков Тарасович- Барынька-то с перьями как вам приходится?

– Любовница, -громко сказал Фома, не опуская глаз под острым взглядом крестного.

Саша стояла сзади него и из-за плеча спокойно разглядывала маленького старичка, голова которого была ниже подбородка Фомы, Публика, привлеченная громким словом Фомы, посматривала на них, чуя скандал. Маякин, тотчас же почуяв возможность скандала, сразу и верно определил боевое настроение крестника. Он поиграл морщинами, пожевал губами и мирно сказах Фоме:

– Надо мне с тобой побеседовать... В гостиницу пойдем?

– Могу... ненадолго...

– Некогда, значит? Видно, еще баржу разбить торопишься?
– не стерпев, сказал старик.

– А что ж их не бить, если бьются?
– задорно, но твердо возразил Фома.

– А конечно!.. Не ты наживал -тебе ли жалеть? Ну, пойдем... Да нельзя ли барыньку-то... хоть утопить на время?
– тихо сказал Маякин.

– Поезжай, Саша, в город, возьми номер в Сибирском подворье, -я скоро приеду!
– сказал Фома и, обратясь к Маякину, с удальством объявил: -Готов!..

До гостиницы оба шли молча. Фома, видя, что крестный, чтобы не отстать от него, подпрыгивает на ходу, нарочно шагал шире, и то. что старик не может идти в ногу с ним, поддерживало и усиливало в нем буйное чувство протеста, которое он и теперь уже едва сдерживал в себе.

– Человечек!
– ласково сказал Маякин, придя в зал гостиницы и направляясь в отдаленный угол.

– Подай-ка ты мне клюквенного квасу бутылочку...

– А мне - коньяку, - приказал Фома.

– Во -от... При плохих картах всегда с козыря ходи!
– насмешливо посоветовал ему Маякин.

– Вы моей игры не знаете!
– сказал Фома, усаживаясь за стол.

– Полно -ка! Многие так играют.

– Я так играю, что - или башка вдребезги, или стена пополам!
– горячо сказал Фома и пристукнул кулаком по столу...

– Не опохмелялся еще нынче?
– спросил Маякин с улыбочкой.

Фома сел на стуле плотнее и с искаженным лицом заговорил:

– Папаша крестный!.. Вы умный человек,... я уважаю вас за ум...

– Спасибо, сынок!
– поклонился Маякин, привстав и опершись руками о стол.

– Я хочу сказать, что мне уже не двадцать лет... Я не маленький.

– Eщe бы те!
– согласился Маякил.
– Не мал век ты прожил, что и говорить! Кабы комар столько время жил - с курицу бы вырос...

– Погодите шутки шутить!..
– предупредил Фома и сделал это- так спокойно, что- Маякина даже повело всего и морщины на его- лице тревожно задрожали.

– Вы зачем сюда приехали?
– спросил Фома.

– А... набезобразил ты тут... так я хочу посмотреть -много ли? Я, видишь ли, родственником тебе довожусь... и один я у тебя...

– Напрасно вы беспокоитесь... Вот что, папаша... Или вы дайте мне полную волю, или всё мое дело берите в свои руки, - всё берите! Всё, до рубля!

Это вырвалось у Фомы совершенно неожиданно для него; раньше он никогда не думал ничего подобного. Но теперь, сказав крестному эти слова, он вдруг понял, что если б крестный взял у него имущество, - он стал бы совершенно свободным человеком, мог бы идти куда хочется, делать что угодно... До этой минуты он был опутан чем-то, но не знал своих пут, не умел сорвать их с себя, а теперь они сами спадают с него так легко и просто. В груди его вспыхнула тревожная и радостная надежда, он бессвязно бормотал:

– Это всего лучше! Возьмите все и - шабаш! А я - на все четыре стороны!.. Я этак жить не могу... Точно гири на меня навешаны... Я хочу жить свободно... чтобы самому всё знать... я буду искать жизнь себе... А то -что я? Арестант... Вы возьмите всё это... к чёрту все! Какой я купец? Не люблю я ничего... А так - ушел бы я от людей... работу какую-нибудь работал -бы... А то вот -пью я... с бабой связался...

Маякин смотрел на него, внимательно слушал, и лицо его было сурово, неподвижно, точно окаменело. Над ними носился трактирный глухой шум, проходили мимо них какие-то люди, Маякину кланялись, но он ничего не видал, упорно разглядывая взволнованное лицо крестника, улыбавшееся растерянно, радостно и в то же время жалобно...

– Э -эх, ежевика ты моя, кисла ягода!
– вздохнув, сказал он, перебирая речь Фомы.
– Заплутался ты. Плетешь -несуразное... Надо понять-с коньяку ты это или с глупости?

– Папаша!
– воскликнул Фома.
– Ведь было так... бросали всё имение люди!

– Не при мне было... Не близкие мне люди!
– сказал Маякин строго.
– А то бы я им - показал!

– Многие угодниками стали, как ушли...

– Мм... У меня не ушли бы!.. И зачем я с тобой серьезно говорю? Тьфу!..