Фомка-разбойник (сборник)
Шрифт:
А дяденька все посмеивается:
– Ошибся, милок: не моя это собачка. Собачка эта вовсе бесхозная. А вот скоро, надеюсь, будет моя. Пойду ее искать.
Сам мешок с себя снял, на спину перевесил, штаны закатал выше колен, взял ружье в руки и прямо в ручей да в лес.
Я только спросить у него успел:
– А что же, дяденька, охотницкие сапоги себе не заведете? В сапогах способнее.
– А на что они летом-то! – ответил. – Вода теплая. А в сапоги-заколенники попадет вода, потом мучайся с ними. Летом, брат, охотнику обувь нужна, как решето:
Целый день я все про этого щеночка думал: неужто волчонка принесет?
Долгий тот день показался мне. Уж солнце зашло, смеркаться стало; тут только пришел дяденька.
– Обманул, – говорит, – я тебя, Ваня: нет щеночка.
И замолчал. Так, молча, поужинал и спать лег.
Я вижу: расстроенный – и уж спрашивать у него ни о чем не стал.
На другое утро он ушел до света, я еще спал. И к ночи вернулся – пустой опять. И уж о щеночке ни слова.
Задумчивый. Что-то под нос себе бормочет. Некоторые слова я разобрал:
– Ошибка, ошибка… Все может быть… Экая хитрая бестия!
Стали спать укладываться. Вдруг он говорит:
– Ванюшка! Никак завтра воскресенье?
– Воскресенье и есть, – говорю.
– И в школу тебе не идти?
– А как же: выходной ведь.
– Так слушай, милок! Помоги мне. Пойдем со мной завтра с утра. А то там, понимаешь, такой чертов переплет в ивняке-то – никак мне не пробиться. А ты ростом невелик – пролезешь.
Хорошо – мамки в избе не было. Сейчас бы заругалась:
«Что, – мол, – ребятенка на какое дело подбиваете! Разорвут его волки, не пущу!»
Мы с ней ведь догадывались, что Федькина-то собачка волк была.
Я и говорю ему:
– Только мамке не сказывайте. Я будто за пёстышами пойду с ребятами.
– А что это – пёстыши? – спрашивает.
– Хвощ по-ученому. На ржаном поле его много. Головки больно вкусные.
– Ладно, – говорит, – помолчу. Только ты не бойся: опасности никакой и ружье у меня.
– Я не девчонка.
Утром я нарочно первый ушел. Круг дал – и к пастухам. Туда и дяденька подошел. Федька, хоть ему и невдомек, кого по правде мы разыскиваем, тоже с нами увязался.
Совсем немного мы отошли по ручью, – покрыл нас с боков и сверху густой ивняк. Как в нору попали.
– Ну вот, – говорит дяденька. – Отсюда начнем. Лезь, Ванюшка, на правый берег. А ты, Федя, на левый. Ищите щенят. Найдете – меня крикните. Я вперед пройду, там не так крепко. Близко буду, услышу. А не найдем ничего – опять здесь в полдень сойдемся.
Полезли мы с Федькой: он в одну сторону, я – в другую. Лист на кустах еще небольшой: видно все-таки впереди, особенно понизу. Только ничего такого не приметно, никаких волчьих следов или еще там чего.
Ну, трудно лазать: кочки, между ними вода, как чай густой, коричневая. Ветки по лицу то и дело хлещут. Где тут волкам жить! Утку одну видел да маленьких каких-то птюшек болотных. Трещат: верно, гнезда у них тут на кустах.
Дальше суше стало. Тут, слышу, сороки стрекочут. Увидели меня – еще
пуще закричали. Да таково их много – не меньше десятка собралось. И такая у них тут вонь – тошно даже. Ну вас, думаю. Совсем оглушили!Устал я шибко. Хотел присесть – отдохнуть. Гляжу: солнце уже прямо над головой стоит – полдень.
Я скорей назад.
На ручье уже дяденька и Федька меня ждут. Уж кричать меня хотели. Дяденька говорит:
– Мы с Федей ничего не нашли. Не приметил ли ты чего-нибудь?
– Никаких следов, – говорю. – И искать в этой стороне не стоит: там одни сороки, целая куча их, и запах там тоже нехороший – вонько пахнет.
А дяденька-то обрадовался.
– Да ну, – говорит, – неужели сороки? И дух тяжелый? Веди меня скорей туда!
Трубку он курил – и трубки не докурил: выбил ее о приклад ружья, огонь в воду посыпался. А мне неохота опять в эту гущину лезть: весь обдерешься и устал как собака.
И что, думаю, он все шиворот-навыворот делает. Придумали волков искать, где их никто и не видел! А теперь сорокам обрадовался. Сорока – птица осторожная: человек ли, зверь ли – сейчас затрещит и улетит.
Ну уж, думаю, все равно. Представлю его сорокам, а там недалеко пробраться по кустам до бора. Скажу – мне недосуг, сам бором – и домой.
Повел его. Федька не пошел: говорит, дед заругается, коровы разбредутся, – надо иттить.
Сороки на том же месте оказались. Как затрещат!
И вот поди же ты: всего мне было шагов с полсотни еще податься – и сам бы я нашел волчье логово!
Горушка там дальше, и в ней нора – совсем неглубокая, под корнями сосны. А по склонам все кости белеют: птичьи, заячьи, овечьи, собачьи. От них и дух такой тяжелый.
Волчата лежали в норке клубком.
Дяденька развязал мешок и начал хватать щенят одного за другим за шиворот. Шесть штук их оказалось, шесть штук он поклал в мешок. Серенькие они, хвостик веревочкой, глаза еще только прорезались.
А я все больше по сторонам поглядывал: вдруг да вернутся волк и волчица? Жутко все-таки…
– Ну! – весело так дяденька говорит. – Тут нам делать больше нечего.
– А волчицу хотели убить?
– Ни волка, ни волчицы мы с тобой не увидим, хоть они и рядом тут оба, в кустах сидят и нас слышат. Волчицу взять – это особое дело. Идем, идем скорей, Ванюша.
За горушкой опять были кусты, но уже не так много. Скоро мы поднялись в гору, а там – чистый бор.
Тут дяденька остановился. Покрутил головой и говорит:
– Ну, нам с тобой сюда. Вот этой тропкой пойдем.
– Что вы, дяденька, – говорю. – Совсем наоборот: нам вон куда надо. Тут до деревни рукой подать.
А он так сердито на меня поглядел. Брови сдвинул.
– Ты, – говорит, – меня не учи, мальчик. Ученого учить – что мертвого лечить. Делай, что я тебе говорю, и помалкивай. Не все против ветра ходить: иной раз и по ветру надо.
Зло меня взяло: опять он наоборот делает! Ведь этой тропой, что он хочет, половину бора обогнем, а потом назад полями шлепай – по жаре-то!