Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в.

Это изучение необходимо начать с пересмотра источниковой базы, на которой держатся принятые в литературе представления о местничестве.

Основной вывод Ключевского о включении в Думу в конце XV—начале XVI в. массы княжат, выходцев из новоприсоединенных земель, был основан, как об этом уже говорилось, на дефектном Шереметевском списке боярских чинов.

Первоначально состав Думы был не широким, а узким. В 1505 г. в нее входили всего пятеро бояр и семеро окольничих. Из 12 думных людей только трое было княжат. В 1533 г. в Думе было 11 бояр, двое окольничих, причем шестеро бояр происходили из княжат. Аристократизм Боярской думы, как мы видим, нарастает к 1533 г., а не уменьшается.

Отсутствие «служилых княжат» в Думе имеет самое прямое отношение к местничеству. С Воротынскими и другими служилыми княжатами бояре не могли местничать уже потому, что они по отношению к думным людям составляли более высокую прослойку феодальной аристократии. [1502]

В тот период, когда, согласно схеме Ключевского, местнические отношения должны были устанавливаться и развиваться (т. е. в XV—первой трети XVI в.), его следы в источниках совершенно незначительны. Тогда же, когда оно должно было бы ограничиваться, о нем сохранилось множество известий (с середины XVI в.).

1502

Так, И. М. Воротынский в 1519 и 1521 гг. получал меньшие посты, чем кн. М. Д. Щенятев (РК. С. 61, 66, 67), но по рангу был выше его.

Так, для XIV в. достоверных данных о существовании местничества у нас нет. Так называемые местнические грамоты кн. Дмитрия Константиновича Нижегородского являются, скорее всего, фальшивкой XVIII в. [1503] Случай местничества Акинфа с Родионом Нестеровичем 1332 г. также относится к легендам (генеалогического характера), занесенным в летопись при составлении свода 1539 г. [1504]

От времени княжения Ивана III до нас дошло всего несколько известий, так или иначе связанных с проблемой местничества. В Устюжском летописном своде говорится, что воеводы под Казанью в 1469 г. «нелюбье держат промеж собя, друг под другом ити не хочет». Даже Маркевич, тщательно собиравший все сведения о ранней истории местничества, писал, что о достоверности этого известия «судить трудно». [1505]

1503

АСЭИ. Т. III. № 307, 308.

1504

Насонов А. И. История русского летописания XI—начала XVIII в. М., 1969. С. 355, 356.

1505

[ПСРЛ. Т. 37. С. 91]; Маркевич А. И. История местничества. С. 244.

Второе сведение также совсем глухое. В местническом деле 1609 г. кн. Б. М. Лыкова и кн. Д. М. Пожарского содержится ссылка первого из спорщиков на то, что по разрядам 1493 г. кн. И. В. Лыко был «выше» кн. Б. М. Турени. [1506] Речь, конечно, идет об интерпретации (позднейшей) ранних разрядных записей, а не о местничестве в XV в.

Наконец, во время похода 1500 г. Юрий Захарьич писал Ивану III, что ему «не мочно» быть в сторожевом полку: «То мне стеречи князя Данила». На это он получил суровую отповедь от великого князя, что «ино тебе стеречь не князя Данила, стеречи тебе меня и моего дела. . . не сором тебе быть в сторожевом полку». Здесь в строгом смысле слова местнического дела нет. Речь не шла о том, кому быть «под» кем из воевод. Юрий просто жаловался на несправедливость, играя каламбуром: в сторожевом полку он может только стеречь кн. Данилу, а не воевать. Юрий Захарьич даже не говорит о том, что ему «не вместно» быть под Щеней.

1506

Русский исторический сборник. М., 1838. Т. 2. С. 273, 278. Этот разряд есть в достоверных разрядных книгах, но никакого местнического дела там нет (РК. С. 22).

Словом, этот случай в полном смысле местничеством назвать нельзя. Поэтому прав Маркевич, считающий, что отказ Юрия «не имеет даже местнического характера». [1507]

Четвертый случай — грамота Ивана III (около 1490 г.) Ивану Судимонту, который был наместником на Костроме вместе с Яковом Захарьичем. Оказывается, Яков бил челом великому князю, что обоим наместникам «на Костроме сытым быти не с чего». Поэтому Иван III пожаловал Якова городом Владимиром, а Судимонту придал вторую половину Костромы. [1508] И здесь местнического дела нет, не говоря уже о том, что сама грамота сохранилась в списке конца XVII в. и имеет весьма странный характер (о Иване Судимонте нам вообще ничего не известно).

1507

РК. С. 30; Маркевич А. И. История местничества. С. 246.

1508

АСЭИ. Т. 3. С. 248.

От времени правления Ивана III до нас дошли два документа местнического характера. Помещены они в составе местнического дела 1504 г. П. М. Плещеева с П. Г. Заболоцким. Один из них — суд Ивана III по делу В. Ф. Сабурова и Г. В. Заболоцкого (60-е—первая половина 70-х годов XV в.). [1509] Суть дела сводилась к жалобе Сабурова на Заболоцкого, который на пиру у великого князя «не дал... места выше себя сести». Сабуров ссылался на то, что его отец Федор «сидел выше Григорьева отца Василья за многое бояр». Это показание было проверено боярским «обыском», в результате чего Иван III «оправил» Сабурова и «обинил» Заболоцкого.

1509

Р. С. 81—86. Датируется по упоминанию дьяка Алексея Полуектова, который фигурирует в источниках 60-х—первой половины 70-х годов XV в. (Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV—XVII вв. М., 1975. С. 420—421; Зимин А. А. Дьяческий аппарат в России второй половины XV—первой трети XVI в. // Ист. зап. М., 1971. Кн. 87. С. 261—262).

В 1504 г. П. М. Плещеев жаловался на П. Г. Заболоцкого в связи с тем, что тот отказался с ним ехать в посольство в Литву, а «я, — писал Плещеев, — Лобана местом более». На основании грамоты В. Ф. Сабурова (а М. Б. Плещеев был «больше» Ивана Сабурова) спор был решен в пользу Плещеева. Документ 1504 г. был настолько важен, что его подлинник хранился в Государственном архиве («правая грамота Петра Плещеева на Лобана на Заболотцкого»). [1510] Местничество в обоих грамотах рисуется еще неразвитым. Определялось оно не родовитостью, а службой.

1510

ГАР. С. 77 (ящик 178), 393. В грамоте есть неясность. В мае—сентябре 1503 г. в Литву с Плещеевым был послан К. Г. Заболоцкий, а не Петр Лобан (возможно, он поехал вместо брата) (Сб. РИО. Т. 35. С. 412—439). Дело происходило в 1504 г., т. е. после возвращения из посольства. Иван III предписывал послам: чтобы «розни бы меж вас ни в чем не было» (Там же. С. 428).

В Типографской летописи и разрядных книгах помещены две «памяти» местнического характера. [1511] Одна — «Память Генадья Бутурлина да Михаила Борисовича: князь Юрьи Патрекеевич приехал, а заехал бояр Констянтина Шею» и др. Эта «Память» повторяет список бояр первой духовной Василия Дмитриевича 1406 г. и не имеет иных источников. [1512] Составлена она в 30—50-х годах XV в. Другая — память Петра Константиновича. В ней рассказывается, что жена кн. Юрия Патрикеевича «сидела выше» жены тысяцкого Василия Михайловича (Морозова), под которою сидела жена Ивана Морозова, и т. д. [1513] Этот документ связан с именем П. К. Добрынского, т. е. относится к 30—40-м годам XV в. В поздних списках родословных книг встречается очень испорченное челобитье Геннадия Бутурлина Федору Давыдовичу (нач.: «Господину Федору Давыдовичю Генадей, господине, Бутурлин челом бьет на великом жалованьи, что, господине, жалуешь, печалуешься о своем брате о молодшем, о Ондрее Бутурлине»). [1514] В челобитье есть ссылка на память Геннадия Бутурлина и Петра Константиновича («То память Петрова Константиновича да и наша»). Содержание челобитной сводится к установлению местнических отношений между Бутурлиными, Колычевыми, Заболоцкими, Морозовыми и Сабуровыми. Геннадий — инок Троице-Сергиева монастыря. Типографская летопись также связана с Троицким монастырем. [1515] Возможно, первая память Геннадия связана с его деятельностью, но о втором документе ничего определенного сказать нельзя.

1511

ПСРЛ. Т. 24. С. 232; РК. С. 17; ср. также: Веселовский. С. 22.

1512

Веселовский. С. 23. В Типографской летописи после памятей идут списки бояр.

1513

РК. С. 17.

1514

ЦГАДА. Ф. 196 (Собр. Мазурина). № 240. Л. 115; ср.: ЛОИИ. Собр. Археографической комиссии. № 249. Л. 198 об.; ГБЛ. Румянц. № 252. Л. 386—386 об. Опубликовано: Коркунов М. Памятники XV в. СПб., 1857. С. 18—19; Веселовский. С. 23—24.

1515

Род. кн. Ч. 1. С. 338; Насонов А. Н. Материалы и исследования по истории русского летописания // Проблемы источниковедения. М., 1958. Сб. VI. С. 249—252.

В упоминавшейся уже правой местнической грамоте 70-х годов XV в. есть ссылка Василия Федоровича Сабурова на Геннадия Бутурлина: «отец мой, господине, Федор Сабуров (т. е. Сабур. — А. 3.) сидел выше Григорьева отца (Заболоцкого. — А. 3.) Василья за многое бояр, а ведома, господине, бояром старым — Генадью Бутурлину да Михаилу Борисовичю Плещееву». [1516] Эта ссылка странным образом повторяет имена авторов памяти, составленной по духовной Василия I. Геннадий был дядей Михаила Федоровича Сабурова. [1517]

1516

Р. С. 85—86.

1517

АСЭИ. Т. III. № 230.

Четвертый документ местнического типа — «Места боярские при великом князе». Нач.: «Приехал к великому князю князь Юрьи Патрикиевич, Наримантов внук, а князю Ивану Булгаку да князю Данилу Щеняти дед. И в ту пору бояре у великого князя сидели: Борис Данилович (Плещеев. — А. 3.). А под Борисом сидел Никита Иванович Воронцов» и т. д. [1518] Судя по упоминанию последних двух лиц, «Места» составлены не ранее конца XV в. К этому тексту примыкает «Память»: «которой боярин которого был больше и выше сидел. Федор Сабур больше был Никиты Ивановича Воронцова» и т. д. [1519] В тексте мы находим еще одного Сабурова (Данилу Ивановича).

1518

ЛОИИ. Собр. Лихачева. № 495. Л. 115-а; ЦГАДА. Ф. 135 (Государственное Древлехранилище). № 184. Л. 253; ср.: ЛОИИ. Собр. Археографической комиссии. № 249. Л. 198. Издано: Коркунов М. Указ. соч. С. 20 (начала до слов «сидели» — нет); Веселовский. С. 24 (по рукописи ЦГАДА. Собр. Мазурина. № 240. Л. 35).

1519

Веселовский. С. 25.

Наконец, последний документ также связан с именем Федора Сабурова («Память Федора Ивановича. Сабура [1520] Федор сидел выше Никиты Воронцова»). [1521]

Изучать все эти документы можно только в тесной связи с судьбой родословных и разрядных книг, в которых они помещаются. Пока это не сделано, наблюдения Веселовского могут считаться только предварительными. Все приведенные «памяти» являются записями местнических отношений по воспоминаниям, если не плодом генеалогических размышлений. Кроме первой из них, не видно, чтобы они опирались на какие-либо письменные документы. Примечательно, что споры идут между старомосковскими боярами. Княжата в них (за исключением Юрия Патрикеева, который считается выше их всех) совершенно не участвуют. Этого для нас пока достаточно.

1520

Описка. Надо: Сабур.

1521

Коркунов М. Указ. соч. С. 21; Веселовский. С. 25 (тоже по рукописи из Собр. Мазурина. № 240).