Формирование философии марксизма

Идеи немецкого мелкобуржуазного социализма, отвергавшего борьбу классов под флагом гуманизации общества и преодоления отчуждения, находят своих продолжателей в лице правосоциалистических теоретиков, которые охотно обращаются к ранним работам Маркса и Энгельса в особенности потому, что они получили широкое признание в движении «новых левых». Последнее обстоятельство следует настойчиво подчеркнуть: ранние работы Маркса и Энгельса нередко способствуют переходу наиболее последовательных представителей движения «новых левых» на позиции марксизма. Недооценивать теоретическое содержание и идеологическую актуальность этих выдающихся произведений – значит фактически отдавать их на откуп буржуазным и мелкобуржуазным интерпретаторам марксизма. В противовес буржуазным и ревизионистским критикам марксизма, которые изображают ранние произведения Маркса и Энгельса как враждебные действительному содержанию марксизма, следует подчеркнуть, что эти произведения представляют собой путь к марксизму. И не только в прошлом, но нередко и в настоящем.

Одной из важнейших задач исследований, посвящаемых формированию философии марксизма, должна быть марксистская оценка и анализ замечательного идейного богатства этих ранних трудов основоположников марксизма. Эта оценка должна быть свободна от модернизации, которая иногда имеет место в работах марксистов и заключается обычно в том, что в этих ранних работах пытаются найти идеи, которых там еще нет, к которым основоположники марксизма пришли позже. При этом зачастую не замечают в этих ранних произведениях Маркса и Энгельса таких идей, от которых они отказались в дальнейшем. Несмотря на благие намерения, такой подход к изучению формирования философии марксизма приводит к искажениям и ошибкам. Приведем лишь один пример. В.М. Познер, характеризуя «Экономическо-философские рукописи 1844 года», утверждал, что в них дается «глубокий анализ закономерностей капиталистической экономики». Более того, «обстоятельно и детально Маркс исследует все стороны, (курсив мой. – Т.О.) капиталистического производства и выносит беспощадный приговор капиталистической системе». А несколькими строками ниже В.М. Познер, вступая в противоречие с самим собой, правильно отмечает, что в этих рукописях «Маркс делает первые шаги к открытию общественных отношений производства» (43; 492, 493). О каком же анализе закономерностей капиталистической экономики, о каком обстоятельном и детальном исследовании всех сторон капиталистического производства может идти речь, если сделаны только первые шаги к открытию общественных отношений производства? Совершенно очевидно, что В.М. Познер находил в «Экономическо-философских рукописях» Маркса то, чего там еще нет, и, увы, не замечал того, что там действительно имеется и что характерно именно для данной стадии формирования марксизма.

Необходимо, далее, отвергнуть не только модернизацию ранних произведений Маркса и Энгельса, но и их недооценку. В.И. Ленин, как известно, показал, что в этих работах классически сформулированы отдельные положения марксизма. Таким образом, лишь при свободном от односторонности подходе можно правильно оценивать ранние произведения Маркса и Энгельса, так же как и их роль в современной идеологической борьбе.

Марксистское исследование ранних работ Маркса и Энгельса призвано противопоставить буржуазной и ревизионистской интерпретации исторического процесса формирования философии марксизма позитивное решение проблем, поставленных в этих произведениях. В первую очередь это относится к проблеме отчуждения. Необходимо вскрыть то специфическое содержание, которое вкладывали Маркс и Энгельс в это понятие, рассмотреть его развитие и переход от него к основным понятиям исторического материализма и научного коммунизма.

Поскольку Маркс и Энгельс начинают свой путь к научно-философскому и коммунистическому мировоззрению с идеалистических и революционно-демократических позиций, необходимо исследовать также процесс формирования этих исходных теоретических и политических воззрений, а не просто рассматривать их как нечто данное, готовое, что нередко имеет место в нашей литературе. Формирование марксизма есть непрерывная борьба Маркса и Энгельса сначала против либерально-буржуазной, затем против мелкобуржуазной идеологии, постоянное размежевание с временными идейными попутчиками. Внимание исследователя-марксиста должно быть поэтому привлечено не только к младогегельянству и «истинному социализму», но и к таким почти не освещавшимся в марксистской литературе концепциям, как реакционно-романтическая философия истории, политическая теория буржуазного радикализма и т.д.

Сознавая сложность и многообразие задач, стоящих перед марксистом – исследователем процесса формирования диалектического и исторического материализма, мы были бы удовлетворены, если бы это второе, существенно доработанное издание нашей монографии внесло свою лепту в их разрешение.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОТ ИДЕАЛИЗМА И РЕВОЛЮЦИОННОГО ДЕМОКРАТИЗМА К ДИАЛЕКТИЧЕСКОМУ МАТЕРИАЛИЗМУ И НАУЧНОМУ КОММУНИЗМУ

Глава первая. Формирование революционно-демократических воззрений Маркса и Энгельса и их философское обоснование

1. О некоторых особенностях первого этапа формирования философии марксизма: идеализм и революционный демократизм

Возникновение марксизма исторически связано с эпохой утверждения капиталистического способа производства и завершения буржуазно-демократических преобразований в странах Западной Европы. Промышленный переворот, начало которого в Англии относится к концу XVIII в., в 30 – 40-х годах XIX в. захватывает Францию, Германию и другие западноевропейские страны; его необходимым результатом является возникновение крупной индустрии и образование промышленного пролетариата. Первые кризисы перепроизводства, развитие забастовочного движения, антагонизм труда и капитала, первые политические выступления рабочего класса – таковы основные социально-экономические предпосылки возникновения марксизма.

В рамках настоящей работы нет необходимости специально останавливаться на исторических условиях возникновения марксизма, поскольку в уже упоминавшихся выше исследованиях Ф. Меринга, Г. Майера, О. Корню, М.В. Серебрякова и ряда других авторов столь обстоятельно обрисована историческая обстановка и интеллектуальная атмосфера эпохи формирования марксизма, что мы считаем возможным сосредоточить свое внимание на изучении процесса становления диалектического и исторического материализма.

Маркс и Энгельс создают свое учение, критически перерабатывая выдающиеся достижения предшествующей общественной мысли, теоретически обобщая исторический опыт капиталистического развития. Эта громадная исследовательская работа осуществляется с определенных социальных позиций – вначале революционно-демократических, далее (что, конечно, имело решающее значение) пролетарских. Марксизм возникает в эпоху, «когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела», – указывает В.И. Ленин (5, 21; 256). Маркс и Энгельс первыми поняли, что буржуазная демократия, во всяком случае в капиталистически развитых странах, уже исчерпала себя как революционная сила, что лишь пролетариат – последовательно революционный борец не только за социализм, но и за демократию. Они увидели в его первых революционных выступлениях тенденцию перерастания борьбы за демократию в борьбу за социализм. Основоположники марксизма, отмечает В.И. Ленин, «сделались социалистами из демократов, и демократическое чувство ненависти к политическому произволу было в них чрезвычайно сильно» (5, 2; 13).

В своих первых публицистических произведениях Маркс и Энгельс выступают как революционные демократы. В это время они являются сторонниками идеализма. Разумеется, не идеализма вообще, а определенной идеалистической теории – диалектического идеализма Гегеля, истолкованного в духе его левых продолжателей, младогегельянцев [13] .

Раскол гегелевской школы на левое и правое крыло стал очевидным фактом, когда в 1835 г. вышла книга Д. Штрауса «Жизнь Иисуса». Опираясь на Гегеля, Штраус отверг не только ортодоксальную, но и рационалистическую интерпретацию евангельских рассказов, согласно которой сверхъестественные события, о которых повествуют евангелия, должны быть поняты как субъективные восприятия отнюдь не сверхъестественных событий. Не подвергая сомнению историческое существование Иисуса Христа, Штраус доказывал, что евангельские рассказы о нем являются мифами, сложившимися в недрах первых христианских общин. Мифы, писал он, представляют собой «не сознательное и намеренное измышление отдельного лица, а продукт общего сознания целого народа или религиозного общества… В мифе идея возникает лишь вместе с рассказом, существует лишь в виде рассказа и в своем чистом виде непонятна самим рассказчикам…» (55, 2; 113).

13

Нельзя согласиться с Э. Боттиджели, который полагает, что не младогегельянцы, а Гегель является отправным пунктом развития идей Маркса и Энгельса (см. 71; 9, 10). Э. Боттиджели исходит из мысли, что возникновение младогегельянского движения совпадает с началом теоретической деятельности Маркса и Энгельса. Но это относится лишь к группе Б. Бауэра. Д. Штраус выступил уже в 1835 г., а такой видный левый гегельянец, как Э. Ганс, был любимым профессором Маркса в Берлинском университете. О. Корню цитирует следующее место из книги Э. Ганса, опубликованной в 1836 г.: «Подобно тому как прежде друг другу противостояли господин и раб, позднее патриций и плебей, потом сеньор и вассал, так теперь противостоят бездельник и трудящийся… Разве это не рабство, когда человека эксплуатируют как животное, даже если он и свободен в противном случае умереть с голоду» (22, 1; 103). Правильно, на наш взгляд, подчеркивает Л. Альтюссер: «Гегель, с которым, начиная со своей докторской диссертации, спорит Маркс, не есть Гегель, взятый с библиотечной полки, Гегель, о котором мы сейчас размышляем у себя в кабинете. Это – Гегель новогегельянского движения, ставший уже настоятельной потребностью для немецкой интеллигенции сороковых годов, Гегель, посредством которого она осмысливает свою собственную историю и свои надежды. Это Гегель, уже поставленный в противоречие с самим собой, апеллирующий против самого себя, вопреки себе» (61; 62).

Сочинение Штрауса показало, что развитие идей Гегеля приводит к несовместимым с его системой выводам. Штраус исходил из гегелевского убеждения о том, что в христианстве, правда в неадекватной форме представления, содержится абсолютная истина. В евангельских рассказах Гегель видел не описания действительных событий, а аллегории, мифы, выражающие «субстанциальную», еще не достигшую самосознания фазу развития «абсолютного духа». Однако при ближайшем рассмотрении гегелевский «абсолютный дух» оказывался человечеством, взятым в полном объеме его исторического развития. Адекватным самосознанием «абсолютного духа» является, по Гегелю, философия, которая характеризуется как истина религии.

Правые гегельянцы, взяв в качестве отправного пункта гегелевскую идею о единстве философии и религии, стремились доказать в борьбе против мифологической концепции Штрауса, что философия не может вершить суд над религией, поскольку она основывается на ней. Однако против Штрауса выступили не только консервативные сторонники Гегеля, но и перешедший на левогегельянские позиции Б. Бауэр. Он подверг критике как выводы, к которым пришел Штраус, так и лежащую в основе его анализа евангельских рассказов философскую концепцию, согласно которой развитие религии и всего человечества есть «субстанциальный» бессознательный процесс. Но субстанция, согласно Гегелю, есть развивающаяся действительность, которая в конечном счете становится субъектом, самосознанием.

Б. Бауэр, так же как и Штраус, опирался на Гегеля, утверждая, что всемирная история (а значит, и история христианства) есть продукт развивающегося самосознания, сознательной творческой мощи человечества, которая получает необходимое выражение в деятельности его выдающихся представителей. Отсюда следовал вывод, что евангельские рассказы представляют собой не передаваемые традицией предания, а вымыслы, посредством которых выражает и утверждает себя самосознание на известной ступени своего поступательного развития. «Традиция, – писал Бауэр, – не имеет рук, чтобы писать, вкуса, чтобы отсеивать все чуждое и сводить воедино родственное. Только субъект, самосознание, поскольку оно приобщилось к всеобщему и преданно ему, способно осмыслить все единичное и принять решение, так или иначе завершающее труд, чтобы оно могло в меру интенсивности своего духа в той или иной степени перейти во всеобщее» (63; 71).