Формирование философии марксизма

Не приходится доказывать, что «Размышления юноши при выборе профессии» исходят из идеалистического представления об обществе, индивиде и выборе профессии. Прав Г. Менде, указывающий на характерное для сочинения деистическое, буржуазно-просветительное умонастроение (33; 18), которое проявляется, например, в утверждении, что «человеку божество указало общую цель – облагородить человечество и самого себя, но оно предоставило ему самому изыскание тех средств, которыми он может достигнуть этой цели» (2; 1). Но гораздо более существенно следующее удивительно трезвое и реалистическое положение: «…мы не всегда можем избрать ту профессию, к которой чувствуем призвание; наши отношения в обществе до известной степени уже начинают устанавливаться еще до того, как мы в состоянии оказать на них определяющее воздействие» (2; 3). Приводя эти слова, Мендо замечает: «Найдено понятие, которое Маркс исследовал неустанно до самой смерти: „Наши отношения в обществе“» (33; 19). Такой вывод никак не подсказывается приведенной цитатой, как и всем содержанием сочинения. Гораздо правильнее здесь предположить другое: влияние учения французских просветителей о зависимости человека от социальной среды. Кроме того, юноша Маркс не мог не видеть, что сословные перегородки, существовавшие в тогдашней Германии, неизбежно ограничивали возможности выбора профессии. Таким образом, в этом замечании Маркса, возможно, наряду с влиянием французского просвещения сказывается и самостоятельная критическая оценка немецкой действительности. Но все это весьма далеко от исторического материализма.

Некоторые рассуждения Маркса в рассматриваемом сочинении напоминают Гегеля. «Животное, – говорится в „Философской пропедевтике“, – не нуждается в образовании, ибо животное от природы есть то, чем оно должно быть. Оно лишь природное существо. Человек же должен согласовать две свои стороны, привести свою единичность в соответствие со своей разумной стороной, иначе говоря, сделать последнюю господствующей» (10; 61 – 62). Впрочем, едва ли есть основание утверждать, что именно Гегель оказал в данном случае влияние на Маркса. Подобные мысли мы находим также у Гёте, Шиллера и других просветителей; в них нет ничего специфически гегельянского. Существеннее здесь другое – выдающийся интеллектуальный уровень и высокое моральное самосознание гимназиста Маркса.

Было бы грубым искажением действительного содержания «Размышлений юноши при выборе профессии», если бы мы непосредственно связывали высказанные в нем абстрактно-гуманистические идеи с последующими революционно-демократическими, а тем более коммунистическими воззрениями Маркса [21] . Общеизвестно, что самое возвышенное, но лишенное достаточно определенного политического содержания умонастроение может сочетаться с либеральным прекраснодушием или, что еще хуже, с феодально-романтическими иллюзиями. Поэтому философские выводы, к которым в дальнейшем пришел Маркс, следует рассматривать не как развитие идей, высказанных в этом гимназическом сочинении [22] , а как их преодоление.

21

Г. Монц в специальном исследовании сопоставляет рассматриваемое сочинение Маркса с другими сохранившимися в архивах сочинениями школьных товарищей Маркса на ту же тему. Сочинение гимназиста Маркса выделяется среди других работ своим глубокомыслием, яркостью изложения, логической стройностью. Что же касается идейного содержания, то в этом отношении большинство рассматриваемых сочинений обнаруживает много сходного. Возможно, что одним из источников этих общих для большинства сочинений идей были речи директора гимназии И. Виттенбаха, впервые опубликованные в 1801 г. (119; 42 – 43).

22

Утверждение, что в «Размышлениях» Маркс закладывает основы коммунистического мировоззрения, искажает не только действительный смысл этого школьного сочинения, но и содержание всего учения Маркса, которое, таким образом, рассматривается не как научная теория, подытоживающая реальный исторический опыт, а как развитие субъективной моральной интенции. С этой точки зрения мы оцениваем риторический вопрос М. Рюбеля, интерпретирующего марксизм в духе правосоциалистической системы взглядов: «Является ли простой случайностью то, что его юношеское сочинение излагает уже основной постулат, который станет принципом и ведущей темой всего жизненного пути Маркса? Конечно, нет» (107; 438). Согласно Рюбелю, учение Маркса возникло вне связи с освободительным движением рабочего класса. «Маркс, – пишет он, – пришел к пролетарскому движению через этическое призвание» (107; 114). М. Рюбель противопоставляет моральное решение научному исследованию, результатом которого являются положения марксизма. Получается, что исследование играет служебную роль: оно-де призвано придавать научное выражение, субъективному видению социальной действительности.

3. Письмо Маркса к отцу. Сближение с младогегельянцами. Проблема должного и сущего и идеалистическая гегелевская диалектика

Важнейший документ этого периода духовного развития Маркса – письмо к отцу от 10 ноября 1837 г.; других писем Маркса, относящихся к этому периоду, к сожалению, не сохранилось. Поэтому следует со всей обстоятельностью рассмотреть этот единственный в своем роде документ.

В начале письма Маркс говорит, что в жизни человека бывают такие моменты, которые представляют собой поворотные пункты. Письмо Маркса фиксирует такой поворотный пункт, указывая тем самым новое направление. В нем Маркс с величайшей самокритичностью подводит итоги целого года учебы в Берлинском университете. «Этот замечательный документ, – писал Ф. Меринг, – показывает нам в юноше уже цельного человека, который боролся за истину, отдавая этой борьбе все свои душевные и физические силы. Он обнаруживает ненасытную жажду знаний, неиссякаемую энергию, беспощадную самокритику и тот воинственный дух, который умеет заглушить голос сердца, когда оно заблуждается» (34; 38).

Прежде всего Маркс самым резким образом осуждает свои поэтические опыты, проявляя столь редкую у начинающих поэтов трезвость в оценке собственных произведений. Он называет свои стихотворения чисто идеалистическими, имея в виду романтическое противопоставление субъективного идеала действительности. Такого рода «идеализм», с точки зрения Маркса, бессодержателен именно потому, что он оторван от жизни. «Все действительное расплылось, – говорит он о своих стихах, – а все расплывающееся лишено каких-либо границ. Нападки на современность, неопределенные, бесформенные чувства, отсутствие естественности, сплошное сочинительство из головы, полная противоположность между тем, что есть, и тем, что должно быть, риторические размышления вместо поэтических мыслей…» (2; 7). Этими словами Маркс характеризует не только свои стихи, но в определенной мере и свои философские воззрения. Он уже начинает осознавать необоснованность абстрактного противопоставления должного существующему, противопоставления, составляющего отличительную черту идеализма Канта и Фихте.

Как видно из всего содержания письма, критика концепции субъективного долженствования непосредственно связана с изучением философии Гегеля, весь пафос которой, несомненно, направлен против кантианско-фихтевской морализующей критики действительности, не соглашающейся с представлением о должном [23] .

Рассказывая отцу о своих занятиях юриспруденцией в течение года учебы в университете, Маркс подчеркивает, что он не мог ограничиться простым изучением Гейнекция, Тибо и других видных представителей немецкой юридической науки. Стремясь теоретически разобраться в основных правовых понятиях, Маркс сделал попытку построить «систему философии права», введением к которой должна была служить «метафизика права». В последней, указывает Маркс, излагались «принципы, размышления, определения понятий, оторванные от всякого действительного права и всякой действительной формы права» (2; 8). Таким образом, и здесь, в «метафизике права», так же как и в поэзии, «оказалась серьезной помехой та самая противоположность между действительным и должным, которая присуща идеализму» (там же).

23

«Если некая идея, – писал Гегель, – была бы слишком хороша для существования, то это было бы скорее недостатком самого идеала, для которого действительность слишком хороша» (9, X; 204).

Трудности, с которыми столкнулся Маркс при попытке философски осмыслить проблемы права, упорная, не считающаяся со временем и здоровьем работа, хроническое переутомление – все это привело к тому, что Маркс заболел и вынужден был выехать в пригород Берлина для отдыха и восстановления здоровья. В Штралове он основательно изучал Гегеля и некоторые работы его учеников, познакомился с членами так называемого «Докторского клуба», объединявшего берлинских младогегельянцев. «Здесь, – пишет Маркс отцу, – обнаружились в спорах различные, противоположные друг другу взгляды, и все крепче становились узы, связавшие меня самого с современной мировой философией (так именуется философия Гегеля и его последователей – младогегельянцев. – Т.О.), влияния которой я думал избежать…» (2; 14).

С Гегелем Маркс познакомился еще до поездки в Штралов. Однако тогда, как указывается в письме, гегелевская философия не привлекла, а, напротив, оттолкнула его: «…мне не нравилась ее причудливая дикая мелодия» (2; 12). Гегель понимал право, государство и все другие общественные отношения как формы самосознания сверхчеловеческого «абсолютного духа». Не удивительно поэтому, что, познакомившись с гегелевской философией, призывающей уважать действительность как воплощение абсолютного, Маркс вначале отвернулся от нее. Консервативная сторона философии Гегеля его не привлекала.

Проблема должного и существующего вставала перед Марксом в связи с изучением юридических установлений, законов, правовых норм. В каком отношении они находятся к реальной жизни людей? Поскольку вначале Маркс исходил из представления о непреодолимой противоположности между должным и сущим, он отвергал не только идеалистическое положение Гегеля относительно имманентного действительности разума, но и присущие его философии реалистические тенденции [24] . Когда же Маркс убедился в том, что дуализм должного и сущего ничего не дает для понимания сущности права, он обратился к философии Гегеля. «Снова для меня стало ясно, что без философии мне не пробиться вперед» (2; 11). Речь идет о философии Гегеля; именно об этой философии Маркс с горечью говорит в письме: «…приходится сотворить себе кумира из ненавистного мне воззрения…» (2; 13). Поворот к Гегелю был мучительным процессом: необходимо было расстаться с убеждением о возможности подчинить социальную действительность моральному долженствованию.

24

Это отношение Маркса к Гегелю получило свое выражение в эпиграммах. В одной из них Маркс приписывает Гегелю следующее признание:

Слову учу я, ввергнутому в демонически запутанное движенье, И каждый думает тогда так, как ему нравится (58; 41).

В этих словах, очевидно, осуждается спекулятивный способ изложения, присущий Гегелю. В другой эпиграмме Гегель изображается как мыслитель, погруженный в прозу повседневности:

Кант и Фихте охотно блуждают в эфире, Жадно там ищут далекие страны, Я же хочу познавать только дельное, То, что я нахожу на улице (58; 42).

Из письма Маркса к отцу видно, что он расстался с мыслителями, которые «охотно блуждают в эфире», и примкнул к гегелевской. философии именно потому, что она ближе к реальной, прозаической действительности.

Маркс вполне уже сознает, что философию Гегеля нельзя просто отбросить в сторону, что она в несравненно большей мере, чем предшествующие ей учения, помогает понять право, не как нечто извне противостоящее эмпирической действительности, а как ее порождение. Маркс красноречиво говорит о своем «возвращении» к Гегелю: «Я захотел еще раз погрузиться в море, но с определенным намерением – убедиться, что духовная природа столь же необходима, конкретна и имеет такие же строгие формы, как и телесная; я не хотел больше заниматься фехтовальным искусством, а хотел испытать чистоту перлов при свете солнца» (2; 12).

Изучение Гегеля сразу же показало Марксу несостоятельность кантовского и фихтевского понимания отношения самосознание – эмпирическая действительность, понимания, которое, с одной стороны, обедняет действительность, а с другой – опустошает самосознание. Осуждая правовой и этический субъективизм, Маркс пишет: «От идеализма, – который я, к слову сказать, сравнивал с кантовским и фихтевским идеализмом, питая его из этого источника, – я перешел к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землей, то теперь они стали центром ее» (2; 12). Совершенно очевидно, что «искать идею в самой действительности» означает здесь становиться на точку зрения объективного идеализма Гегеля. Это не отказ от идеализма вообще, а осуждение определенной идеалистической концепции.