Формула любви
Шрифт:
Черт подери, почему все это происходит здесь и сейчас? Почему, когда мне что-то надо – жизненно необходимо – этого нет, наоборот: я хочу услышать – я совершенно глух, я хочу кричать – у меня отобрали голос, я хочу жить – меня успокаивают смертью, я хочу любить – она уходит от меня, я не могу любить – она возвращается, доводя до полной истерики и срыва сознания.
Так или иначе, я вижу Диану. Я помню Диану. Я знаю Диану. И почему-то я еще хочу верить в Диану. Но, кажется, сон в любую секунду может оборваться. Странный и страшный сон, играющий с моим сознанием. И он не заканчивается, он продолжается.
Нарастающая
– Что ты говоришь? Прости, прослушал, – я потряс головой, сбрасывая с себя наваждение, и делая заинтересованное лицо.
Мы сидели на крыше госпиталя, свесив ноги в бездну. А я и не заметил этого раньше. На его плечи был накинут медицинский халат, а из-под неаккуратно застегнутой клетчатой рубахи торчал и без того большой живот. Ему больше подошло бы имя Бахус – бурдюк с вином на маленьких кривоватых ножках в медицинской шапочке с красным крестом и нимбом над ней. В жизни я представлял своего ангела-хранителя совершенно в ином облике, но, оказывается, все более прозаично, порой даже более чем, и у каждого он свой.
– …это нормально, – поучительно продолжил он, – если человек уходит вот так сразу, неожиданно, оставив после себя кучу планов, тысячу книг, миллион незаконченных дел… ведь это так… – он замолчал, подыскивая подходящее слово, – по-настоящему.
Но я почти не слушал его. Я смотрел вниз. Я знал, что вот-вот стеклянные двери больницы откроются и в них покажется она – моя самая большая на свете любовь и самая большая боль моей жизни – моя Диана. Мы опять встретились. И вновь при очень странных обстоятельствах. Рок, судьба, фаталити – называйте, как хотите. Но я знаю, что должен поговорить с ней.
Когда открылись двери, мой сон – а сон ли это вообще? – продолжился. Слишком медлительный, – заевшая пленка в киноаппарате движется гораздо быстрее. И я явно застрял в этой плотной медлительности как в киселе, и не мог выбраться из нее.
Тогда я прыгнул. Оставил этого парня наверху со своей странной философией мертвых и прыгнул – что уж мне теперь – но не падал стремительно вниз с крыши со скоростью камня, я – планировал. «Эй, ты там, философ наверху, я похож на Дэвида Копперфильда?»
Себастьен продолжал говорить – только уже не со мной – сам с собой – кажется, даже не замечая моего отсутствия. До меня долетали обрывки его фраз: «В конце концов, смерть стоит того, чтобы узнать, что думают о тебе», – выдал он вслух потрясающую глупость. Ничего себе! Пожалуй, я даже был восхищен. Их что, учат этому в Раю?!
Но, отвлекаясь от него, я почувствовал, как вязкое пространство вокруг еще более замедлило мое планирование аккурат на ступеньки перед входом в госпиталь.
Сквозь стеклянные двери вышла Диана с моим желтым конвертом из плотной бумаги в руках, который прижимала к груди. В ту секунду я
ненавидел себя за то, что не только я, но и мои мысли двигаются со скоростью черепашьих шагов.«А много ли в жизни ты себя любил?» – подсказал мне кто-то из глубины. Неважно. Это сейчас совершенно неважно. Потом. Потом все мысли, все чувства к себе самому. Потом, после… Сейчас главное – она. Сейчас главное – дать понять, что я рядом. Что рука, которую сейчас сжимает Леона в больничной палате, все равно ничего не чувствует. А я сам здесь, а, значит, и все остальное тоже здесь, даже если это слишком неощутимо и невесомо.
Впрочем, теперь мне стоит как можно чаще напоминать себе о том, что и я сам – неприкаянная душа, находящаяся где-то «между»: между Небом и Землей, между Жизнью и Смертью, между Злом и Добром, между Адом и Раем. Все время где-то «между». Чаша весов пока что находится в равновесии, ожидая того самого незначительного перевеса, который и даст окончательный крен в ту или другую сторону. Прошлое призрачно, будущее неопределенно, но стоит признаться, что вариантов не так много, чтобы можно было долго выбирать.
Однако, пора как-то обратить на себя ее внимание, сказать Диане о том, что я здесь. Что я все еще люблю ее, люблю ее и буду любить всегда, даже после смерти, как и обещал когда-то. Ведь «всегда» – порой не так долго, а «бесконечность» никогда не заканчивается.
– Я люблю тебя, Диана! – Но смешно было надеяться, что она смогла бы меня услышать. Мой бесплотный дух был для нее незаметен, и, конечно же, неслышен.
Я ухватил ее за плащ, но тот незаметно проскользнул сквозь мои пальцы, я попытался было встать у нее на пути, но и это тоже было бессмысленно. Все мои попытки, как и ожидалось, были никчемны, совершенно и абсолютно.
Так ничего и не заметив, Диана остановилась на крыльце и вглядывалась вдаль, прямо сквозь меня, крепко прижимая к себе толстый желтый конверт.
– Я тебя люблю, Диана! Люблю, люблю, люблю, люблю, – своими невидимыми губами я прикоснулся к ее уху. – Как жаль, что ты меня не слышишь. Как жаль!
Сейчас я пытался наверстать упущенное секундами, но отчаянно понимал, что если за десять долгих лет после той истории я так и не смог сказать ей этого, то сейчас уже слишком поздно. Мне не удалось скомкать время. А с чего бы вдруг? В очередной раз судьба дала нам понять, что мы не можем быть вместе. Ловушка настроена таким способом, что каждый раз мы встречаемся при весьма странных обстоятельствах. И, как бы не хотели, наши дороги проходят рядом, но никогда не пересекаются.
Мы настолько же близки и далеки. Тем более сейчас, когда она в одном мире, а я по другую сторону объективной реальности – всего в нескольких сантиметрах от нее, но на самом деле в миллионах, в миллиардах милях отсюда, совсем по другую сторону времени, с другой стороны Вселенной – по другую сторону придуманного мной Зазеркалья, с обратной стороны Мира. «Вновь в погоне за Белым кроликом», – усмехнулся я сам себе.
Меж тем, Диана уже сбежала по ступеням на тротуар и быстро выскочила из ворот госпиталя, где только что подъехала желтая машина такси с черной надписью Uber на двери и на крыше. А я так и остался стоять на крыльце, не успев сделать ни полшага.