Формула любви

– Холидэй Инн! – Бросила она водителю и, продолжая крепко прижимать конверт одной рукой, другой захлопнула дверь авто. Такси тут же двинулось вниз по улице, удаляясь от здания госпиталя. Диана даже не обернулась. И я вновь почувствовал, что тону в каком-то киселе. Мое погружение было очень медленным, и только бурчание Себастьена помогло мне избавиться от подступившего наваждения и тошноты. Я же не вступал с ним в диалог, хотя именно этого он и ждал от меня.

Кажется, я так и не избавился от кармы неудачника, и права была Диана, говоря об этом в том своем последнем письме.

Я думал, что посвящу жизнь одному Ангелу, но мой Ангел сменил лик. «Жизнь во имя» – слишком большое наслаждение для того, для кого живут. Я же растерял всю любовь по крохам, мечась то туда, то сюда, в надежде, наконец, опять обрести то, без чего я не могу физически, не могу в принципе, без чего я задыхаюсь каждую минуту и жду, что мир провалится в Тартар – без Любви.

Осколками разлетелась и не собрать. Готов ли я воспринимать это так? Никто не говорил, что будет просто. Господи, но ведь не должно же быть это все и так сложно!

Почему в ту секунду, когда кажется, что все получилось, все опять рушится, ломается, разбивается – уходит в полный дестрой? Приходится покупать новую колоду карт, чтобы построить очередной домик для Ниф-Нифа, предпочитая все же каменный как у Нуф-Нуфа. Или, может, единственный правильный ответ в том, что цель жизни в поиске? Хотел бы я в это поверить. Поверить, и, наконец, найти, чтобы стать счастливым. И не говорить о том, что я счастлив, а чувствовать это и молчать. Счастье любит тишину.

Я ведь знаю, что мне для этого надо – лишь быть с ней рядом, когда она говорит, когда молчит, когда спит. И ощущать это до дрожи. Чтобы, наконец, после всех этих продолжительных поисков сказать ей просто: «Я тебя люблю!», согревая в своих объятьях. Потому что, если вчера я понимал, как трудно влюбиться, сегодня я понимаю, как трудно любить, а завтра, наконец, пойму – как сложно удержать всю эту переполняющую любовь.

И это тоже шутка жизни: в тот самый момент, когда мне нужна любовь – ее нет, а тех, восемнадцатилетних, кто даже толком не умеет ее чувствовать, кто не умеет любить, постоянно путая ее с влюбленностью, она накрывает с головой. Так почему же? Почему так происходит?

Я поднимаю руки к небесам и застываю словно картинка в старом кино. Осталось только крикнуть со всей мочи: «Неееттт!» – и будет стандартный голливудский эпизод. Но я молчу. Молчу и молюсь про себя. Молюсь неистово, до хрипоты и до слез. Я прошу Его помочь мне. Ведь я ее уже нашел. Ведь я ее уже даже держал за руку однажды. Я просто прошу Его, чтобы она не ушла, не потерялась во времени. Но это так сложно!

Так или иначе, пришло время осознать, что реальность поменялась местами, и теперь я оказался с другой стороны зеркала, чтобы однажды быть спасенным, а Диана – страх, боль, ненависть и самая большая любовь – если ты захотела повторить мой путь безумия, через который я когда-то прошел, показать мне дорогу в настоящую реальность – с той самой другой, настоящей.

Но не слишком ли рано я обмолвился об этом – впереди еще слишком много, да и будет ли готова она пройти все то, что выпадет ей? А, может быть, нам?

Я знаю, насколько это сложно, почти неосуществимо. Приговор – не больше и не меньше. И как странно получается – каждый человек однажды должен получить свою часть души другого. И справиться с этим не всем дано.

Где рождается любовь, в каких смыслах и действиях? Как подтверждается она, и нужно ли это подтверждение, ежечасная подпитка эмоциями, чувствами? Что нужно пройти, чтобы удостовериться в ее «настоящести», в реальности? Какой долгий путь нужно пройти, чтобы оказаться у цели своего путешествия и принять ее такой, какая она есть? И не упустить, ни на секунду не разочаровать.

Но не слишком ли много я возомнил о себе? Ее право – бросить все, уехать и забыть. И она это сделала, не смогла простить меня. Не смогла, не может, да и не должна. И я понимаю ее. Мне даже не за ее прощать. Слишком много я ей должен.

Может быть, в тот момент я слишком переживал за себя? Вполне разумно. Для живого человека. Но разум мой спал в больничной палате гражданского госпиталя на окраине Манхэттена. Или только часть его спала, а другая готовилась пересечь Млечный путь, уготованный мне судьбой? Хотя, подождите, о каком пути речь, если я все еще жив или, по крайней мере, мне так хочется думать. Лично себе я кажусь не очень мертвым – просто мой разум сильнее смерти.

Думаю, мой путь – не самый худший. Я знал и других, в чьей жизни были взлеты и падения, рождения и смерти: кто знает правильный путь – мудрец, кто не знает – человек. И быть «человеком» – участь большинства.

– Да ладно тебе, хватит убиваться! – Себастьен тоже спустился вниз и теперь стоял, прислонившись к стеклянным дверям, глядя вслед уезжающему такси. – Ты и так ей много сказал. И если она не понимает, что творится в твоей душе, на кой черт она тебе сдалась? Подумай над этим! Если человек не стремится к тебе, зачем тратить на него свое драгоценное время.

Я развел руками.

– Вот-вот. Ты искал любовь, нашел ее и что? Где она теперь? Самое главное, где теперь ты?!

– Я умер. – Подсознание выдало ответ, с которым мне не хотелось мириться.

– Ха-ха. – Хохотнул он. – Не торопись, это ты всегда успеешь. Знаешь, даже несмотря на то, что я патологоанатом – последний агент жизни на Земле перед тем, как оказаться пред Вратами Божьими, я еще не покинул тебя, как это бывает обычно, и, что еще важнее, пока не констатировал факт твоей смерти и не передал в руки апостолов. Поэтому стоит ли говорить об этом?

– Тогда что?

– Думаю, ты в коме, – он задумчиво почесал небритый подбородок. – Да, мой друг, ты в коме. А выберешься ты из нее или нет, зависит только от тебя самого. Ну, конечно, может быть еще и она тебе поможет, твоя подруга, но уж очень сильно ты на нее не рассчитывай. – Он приложил руку ко лбу козырьком, высматривая уже пропавшее за поворотом такси. – Девчонка вздорная, хотя и милая. Но таких знаешь сколько? – Теперь у него в руках появились счеты с костями – древнегреческий абак, – я удивился, а он подмигнул мне.

– Порядка миллиарда. – Сказал он, постучав ими немного, подвигав костяшки туда-сюда. Потом поправил круглые очки на носу. – Порядка миллиарда вздорных и милых – одна шестая населения этой странной планеты.

– Не многовато ли для одной планеты или ты шутишь? – Я уставился на него.

– Нет, думаю, в самый раз. Ведь кто-то должен быть таким, чтобы понравится еще одному миллиарду. Вспомни, как тебе было тяжело.

* * *

Тусклый свет ночника освещал небольшой гостиничный номер. Раскрытый желтый конверт валялся на журнальном столике поверх глянцевых журналов, любезно оставленных горничной гостье. Диана, держа в руках толстую пачку исписанных мелким почерком листов, сидела в кресле, подперев голову кулачком.