Формула успеха

К величайшему моему изумлению, эти условия, за исключением последнего, были приняты. Работа в мастерской началась в феврале 1943-го и закончилась в сентябре 1944 года, с освобождением юга Голландии. За это время мы сумели обеспечить сносные условия существования бесчисленным заключенным, а некоторым даже спасти жизнь. Последнее, безусловно, касается тех евреев из числа филипсовских служащих, которые были отправлены в «Собю». Слово «Собю» наполняло евреев, содержавшихся в лагере Вюгт, одновременно и ужасом, и благодарностью, свидетельством чему до сих пор получаемые мной письма. «Собю» — это одна из многих появившихся в те дни аббревиатур. У нее двоякий смысл. По-нидерландски «Собю» — сокращение от «Отдела специальных работ». По-немецки — от «Sonderburo», что означает «особый отдел».

Вскоре после оккупации немцы ввели множество дискриминационных мер, направленных против наших сотрудников-евреев, и меры эти все время ужесточались. У нас был выбор: либо наотрез отказаться их выполнять, либо попробовать приспособиться. Выбери мы первую линию поведения, мы бы ничего не достигли. Выбрав вторую, мы, по меньшей мере, смогли спасти людям жизнь. В Эйндховене, а позже и в Хилверсюме наши сотрудники-евреи были выявлены и к концу 1941 года попали в «Собю». Наконец в августе 1943 года их всех переместили в Вюгт, где они работали в специальных бараках. Тесная связь с «Филипсом», однако, не прерывалась. Мы систематически привлекали их к сбору радиоламп, к ремонтным работам и другим важным, связанным с войной задачам, что позволяло обеспечить им относительную защиту.

Филипсовская мастерская скоро стала наиболее значимой частью лагеря. Заведовал ею управляющий нашим заводом аппаратуры Ламан Трип. Он регулярно наведывался в лагерь. Один из моих друзей, ван Кетвих-Верхюр, в то время лагерный заключенный, присматривал там за административной картотекой. Он точно знал, что за люди поступили в лагерь, и, посоветовавшись с Ламаном Трипом, решал, кто из новоприбывших будет работать в филипсовских мастерских. Так что отбирали они тех, кто находился в большей опасности — политических заключенных, а не деляг с черного рынка, не уголовников.

Время от времени мне звонил кто-нибудь из знакомых и в отчаянии сообщал, что сына арестовали и направили в Вюгт, так что не смогу ли я сделать так, чтобы его приняли в мастерские? Будучи уверен, что телефон мой прослушивается днем и ночью, я отвечал: «Дорогой друг, я не имею к этому никакого отношения. Вы обращаетесь не к тому человеку. Мастерская полностью в руках немцев. Желаю вашему сыну всего самого доброго», — и тут же бросал трубку, а сам быстренько записывал имя молодого человека, и по прошествии нескольких дней он сказывался у нас в мастерских. В делах мастерской я больше всего сотрудничал с моими старыми друзьями по Делфту, уже упомянутыми выше Ламаном Трипом и Гансом ван Кетвих-Верхюром. Кто бы мог представить себе такое в беззаботные студенческие времена?

В конце концов мастерская в Вюгте превратилась в настоящий завод. Люди работали там с радостью, поскольку это делалось не из-под палки немцев, а наш персонал предоставлял возможность поддерживать связь с внешним миром. Что там делалось? Ручные фонарики, электрические бритвы, радиолампы. Ремонтировались измерительные приборы. Проводились лабораторные расчеты. На пишущих машинках копировались утраченные в результате авианалетов документы. Восстанавливалось поврежденное пожаром сырье. У меня по сей день перед глазами эта картинка: бывший министр правительственного кабинета Бельгии стальной щеткой пытается отчистить от ржавчины старое трансформаторное полотно и, заметив меня, любезно роняет: «Ах, господин Филипс, все прекрасно!»

В наших мастерских работали такие выдающиеся нидерландцы, как профессор Бен Тельдер. Мы смогли предоставить ему работу в области патентного законодательства, в которой он был авторитетом. В чертежной я часто встречал де Вриса, управляющего нашим станкостроительным заводом.

Через десять лет после освобождения Ассоциация политических заключенных в благодарность за эту работу преподнесла нам окно-витраж, которое мы установили в главном управлении.

Нежелательные визитеры

Поступившее в январе 1944 года сообщение, что в лагерь с инспекцией прибудет Гиммлер, вызвало, без преувеличения, ажиотаж. Было понятно, что это один из самых отвратительных персонажей нацистского режима. Именно на его совести массовое истребление евреев, лагеря смерти и многое тому подобное. И при всем при этом, что за человека видел перед собой Ламан Трип, когда показывал ему мастерские? Маленького, дружелюбного, напоминающего школьного учителя, который смотрел на все сквозь маленькие стекла очков, внимательный и дотошный. Его заинтересовало, в порядке ли туалеты. Весьма толково он изучил, как работают мастерские, выразил большую удовлетворенность организацией производственного процесса и тем, что делается в «Собю». Прощаясь с Леманом, сказал, что, если будет в чем-то нужда, пусть звонит прямо к нему в Берлин. Загадочная двуликость!

В 1940 году я столкнулся практически с той же ситуацией, когда наши заводы в Эйндховене посетил немецкий правитель Нидерландов Зейс-Инкварт. Можно было бы сказаться больным, но тогда «вервальтеры» представили бы ему дело так, что все это их заслуга. Этого мне не очень хотелось. Более того, оставалась возможность, что со временем может понадобиться обратиться к нему по какому-либо вопросу, кто знает? Так что я решился принять его сам. Провел по цехам, показал наши сборочные конвейеры и все это время старался сохранять самое серьезное выражение лица. Мне совсем не хотелось, чтобы фотокамера запечатлела меня смеющимся в компании с Зейс-Инквартом (в самом деле, один из опубликованных снимков добрался-таки до Лондона). Я боялся, что люди скажут: «Посмотрите, как Фриц Филипс подлизывается к Зейс-Инкварту!» Но до чего же трудно было ходить по заводам с постным лицом, особенно если учесть, что австриец Зейс-Инкварт держался дружелюбно и выказывал явный интерес!

Но все это были пустяки по сравнению с моей встречей с Робертом Леем, главой молодежной нацистской организации. Эта знаменитость также не обошла Эйндховен своим вниманием. Думается, это произошло потому, что именно представители рурской индустрии привели Гитлера к власти. Видимо, этот факт приучил нацистских лидеров с уважением относиться к тяжелой промышленности, потому что едва кто-нибудь из них появлялся в Голландии, как тут же выражал желание посетить «Филипс». Таким образом, Лей и его сопровождение оказались в Эйндховене. Его интересовали условия жизни рабочих и особенно жилье. Делегация прибыла колонной странных на вид машин. Перед тем как нам направиться в район жилой застройки «Филипса», Лей приглашающе указал на одну из машин: «Господин Филипс, не угодно ли?» Это был «Фольксваген», автомобиль, которым Лей откровенно гордился. Я уселся с ним рядом, и мы поехали по окрестностям «Филипса». Он с интересом все рассматривал и выражал свое восхищение, я же сидел как на углях. Деваться мне было некуда, оставалось одно — сохранять на лице застывшую мрачную маску. Ни за какие миллионы не согласился бы я, чтобы филипсовцы видели, что я сижу в машине с нацистским главарем и дружески объясняю ему, как работает наша схема жилищного обеспечения!

Глоток свободы

В марте 1943 года я столкнулся с любопытной проблемой. Мы все еще вывозили свою продукцию из Эйндховена в филипсовские дочерние компании, работающие в некоторых нейтральных странах, и немцы вдруг стали настаивать, чтобы мы усилили свой контроль над этими подразделениями. Особенно их интересовала Швейцария. Им хотелось, чтобы щвейцарцы отчитывались перед Эйндховеном, как раньше. Те отказывались. Немцы в ответ грозили приостановить наш экспорт в Швейцарию. Но тамошняя компания без поставок просто прекратила бы свое существование.

Понимая, что на самом деле немцы ничуть не хотят прекращать экспорт в страну, расплачивающуюся твердой валютой, я направился к «вервальтерам» и сказал, что сумею найти компромисс, если мне позволят поехать в Швейцарию и переговорить с руководителями компании лично. Им эта идея понравилась, несмотря на то, что я выдвинул несколько условий. Я сказал, что в первую очередь хочу соблюсти интересы «Филипса», пусть даже это и не приведет автоматически к выгоде немцев. Далее я потребовал, чтобы мне позволили передвигаться по Швейцарии так же свободно, как настоящим швейцарцам. Немного подумав, они согласились, в свою очередь выдвинув условием, что поеду я в сопровождении двух «вервальтеров». Так я получил пропуск.