Форпост. Тетралогия

Эта была прибыль. Причём немаленькая. На первый, второй и третий взгляд за этот 'ножик' можно было купить дом на любом из хуторов вокруг Лесозаводска. А уж если добавить монету…

— Оля, — Иван сидел, привалившись спиной к мачте, и с интересом копался в сундучке с женскими вещами, — Оль, а эта монета… большой серебряный, это много?

Свирепый взгляд покрасневшей женщины Маляренко не заметил — чистые тряпочки ему были по барабану, а вот монета — это да…

— Много!

Сундучок с громким стуком захлопнулся.

— Сколько? — Ваня включил 'голубые' глаза.

— А ты не знаешь?!

— Не-а.

Монету Иван, конечно, узнал. Вся штука была в том, что при нём имела хождение только медная копейка и самая маленькая серебряная монетка.

Капитан корабля только вздохнула.

'Навязался на мою голову'

Кто этот Иван Ольга уже поняла. Оставалось только разобраться ОТКУДА он и кто за ним стоит.

'А он симпатичный. Жаль его. Старается то как. Даже здесь. На лодке…'

— Ну, слушай. Самая маленькая монета — это копейка. Медная. На неё только на глухих хуторах что-нибудь стоящее купить можно. В больших посёлках, а тем более в Крыму это мелочь. Стакан кваса.

Ваня мысленно присвистнул.

'А когда-то на одну копейку можно было столько купить!'

— Дальше идёт серебряный рубль. Это сто копеек. Потом идёт десятирублёвая монета. Она меньше этой. Это — четвертак, понял? И запомни, это — крымская валюта. У всех общин есть свои деньги, но эта — ходит везде.

— Понял. А на четвертак что можно купить?

Оля восхитилась. Этот казачок засланный так мило и так правдиво бутафорил, что она сама чуть было не поверила.

'Стоп. Играем дальше. Надо узнать, кто всё это затеял'

— На четвертак? У нас, в глубинке, хозяйство целое можно взять. Среднее. Или в Гранд-отеле в немецкой слободе пару дней в люксе пожить.

— Слобода? Нет. Дальше. Про деньги, пожалуйста.

'Ай да Франц, ай да сукин сын!'

— А дальше три золотые монеты. Я их не видела. Полтинник, стольник и пятисотенный. Дом в Севастополе, на набережной, как раз полтинник стоит, а за сто рублей, говорят, можно усадьбу выстроить и закупных себе купить.

Брови Вани поползли вверх.

— Закупных?! Это крепостные, что ли?

'Ну и ну!'

— Да. — Ольга не знала, с какой стороны подступиться к Ивану, этот здоровенный мужик, её, если честно, пугал. Справиться с ним она не смогла бы ни при каких обстоятельствах, а вопрос, который вертелся на языке, уже назрел. За два дня их совместного путешествия Оля почти сломала себе мозги, пытаясь решить 'КТО'.

'Спрошу прямо — убьёт'

Женщине было очень страшно, но такая информация это… да за неё…

'Озолотят. И к чёрту море! Нет. Проклятье! Жизнь дороже. Или рискнуть? А…'

— Ладно, Иван, ложись спать. Завтра утром — Крым. В Севастополь я не пойду — мне там лучше не показываться. Высажу тебя раньше, ладно? Спи.

Ольга оправила домотканую рубаху, подтянула широкие штаны и, неожиданно для самой себя, сорвалась.

— Ваня!

Голос женщины так сильно изменился, что Маляренко поднял на неё глаза.

'Волнуется. Интересно, почему'

— Не делай этого! Тебя казнят. За это — казнят.

'За это?'

Иван понял, что он чего-то не понял. Женщина, стоявшая над ним, явно имела ввиду нечто другое. Не то, о чём думал Ваня.

— А хочешь, — Ольга вдруг рухнула на колени, — не пойдём ТУДА? А? Давай в Новоград, или к нам, в Лесозаводск. Я не знаю, откуда ты, но… мы найдём, где спрятаться! Не делай этого, Ваня, пожалей себя!

Расслабон исчез, как дым на ветру. Ольга говорила о серьёзных, очень серьёзных вещах — Маляренко это чувствовал шкурой. Но спросить напрямую он не мог, потому что тогда новости о 'жирной' группе из прошлого, одиноко сидевшей на острове посреди моря, моментально расползутся по всему Причерноморью.

— Иди. Рули.

Иван цедил сквозь зубы, а глаза его стали… никакими. Мёртвыми. Олю отнесло на два метра назад.

'Убьёт. Сейчас убьёт!'

— Иди. Рули.

Женщина встала, отвернулась, всхлипнула и тоненьким голоском попросила.

— Не делай этого, Ваня. Послушай меня. И… я. Тебе. Пригожусь.

Маляренко закрыл глаза и лениво сплюнул через губу.

— Уйди.

'Пригожусь' говоришь? Завтра утром — Крым. Если ночью эта Мата Хари лесозаводского разлива припрётся меня ублажать — выкину её за борт'

Ваня решил, как он будет действовать, зевнул и, завернувшись в шкуру, заснул.

Ольга не пришла.

От Босфора до Крыма парусная лодочка добежала всего за трое суток, что, по мнению Ивана, было просто-напросто выдающимся результатом. Правда пришлось изрядно попотеть с парусами, но дело того стоило. Последнее утро экипаж провёл в молчании. Говорить было не о чем. Вернее — было о чём, но…

'Молчание — золото'

Уважение Маляренко к этой до черна загорелой, босоногой и стриженной под мальчикаженщине, чёрт знает почему, резко выросло.

'Умна, зараза. Ну да. Тупиц на такой работе не держат. На такой службе… вернее'

Лодка шла на северо-запад вдоль берега острова на пределе видимости, а капитанша без остановки вертела головой на все триста шестьдесят градусов. Так, в тягостном молчании прошёл почти весь день. Уже глубоким вечером, когда солнце начало клониться к горизонту и зависло над морем, Оля спустила парус и лодка остановилась в полусотне метров от берега.

— Дальше на север не пойду. Опасно.

Женщина говорила отвернувшись, глухо и неразборчиво.

— Прощай, Иван.

— Прощай, Ольга.

Маляренко осмотрелся. Кроме сандалий, ножа, фляжки с водой и старого заношенного камуфляжа Пятакова у него ничего не было.

— Спасибо за всё.

Ваня зажал нож в зубах, неуклюже плюхнулся в воду и по-собачьи поплыл к недалёкому берегу.

'Господи! Как же он… да он же плавать не умеет толком, а туда же…'

— Иван! Иван! Запомни! Если вдруг ты выживешь… В полночь с первого на второе ноября я буду ждать тебя. Напротив маяка. Пока, Ваня!