Форпост. Тетралогия
Шрифт:
'Ах-ххаа, ах-ххаа, ка-ко-го, блин, маяка?'
Плыть с котомкой за спиной и с ножом зубах, было очень тяжело.
'Ах-ххаа, ах-ххаа'
Маляренко выбрался на берег на пределе своих сил — такие заплывы он всегда не любил. Как не любил плавать в принципе. Бултыхаться в бассейне возле бортика одно дело, а рассекать по волнам открытого моря — совсем другое!
Ваня выполз с мелководья на чистый жёлтый песочек и со стоном рухнул на пляж.
— Да ну на!
Мужчина, заполошно дыша, перевернулся на спину и уставился в вечернее небо. Было ещё светло.
Только в ушах шумел ветер — свежий, бодрящий, сентябрьский морской бриз, да издалека доносился подозрительно знакомый шум. Иван задержал дыхание и, запрокинув голову, кое-как посмотрел назад.
'А. Ну да. Клумбы'
Пятна тёмно-зелёного кустарника колыхались под порывами ветра и…
Ванька сел, очумело посмотрел на уходящую в открытое море лодку и громко расхохотался. В полный голос. Истерично, зло, с подвыванием.
— А-ах! Блять! … ты… и …! Ну, ты, Ваня и …пок! Сколько лет прошло? Раз, два, три, — Маляренко сидел на песке в мокрой одежде и ржал, — ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ! А ты ни…я не изменился, дебил!
До крошечного (по определению самого Ивана) мозжечка Маляренко только сейчас дошёл тот простой факт, что он опять сидит в одиночестве почти на том самом месте, куда его забросило много лет тому назад, и у него опять ничего нет. Даже дедовой 'Волги'.
Ваня снова завалился на спину и расхохотался уже по-хорошему, без злобы и истерики.
— Ну, придурок! Пять лет готовился, готовился, запасался, запасался и что?
Иван скосил глаза — нож имелся. Фляжка на поясе была. Брезентовый пояс был мокрый и холодный, как и вся остальная одежда. Ещё раз, напоследок, беззлобно матюгнувшись, Маляренко принялся раздеваться. Как назло, с наступлением сумерек с моря подул довольно прохладный ветер, и Ивану пришлось всё делать на бегу.
Содрать с себя одежду, прополоскать её от песка в воде, выжать и нестись к ближайшей клумбе, чтобы развесить своё барахло на ветвях. От беготни Ваня согрелся и стал способен обращать внимание на окружающее пространство.
'Саванна, как саванна. Дедово место. Ага. Недалеко где-то'
Иван представил, как он плутает по темноте в поисках места своей высадки и резко передумал искать могилу таксиста.
— Раз-два-три-четыре…
Маляренко махал руками, приседал и растирал плечи руками. Тело постепенно согрелось и холодный бриз стал восприниматься, как тёплый осенний ветерок.
— Нормально! — Повеселевший Иван собрал слегка подсушенные вещи, свернул их в один большой узел и потопал по плотному, утрамбованному песку пляжа, на север.
Снова, как и двенадцать лет тому назад, в тёплой ночи пела птица, над головой мириадами звёзд блистал Млечный путь, а из ближайших 'клумб' раздавался хор цикад.
'До дюны отсюда, если я не путаю, километров десять-пятнадцать, потом сама дюна и от неё до Севастополя… эээ… ещё десяток?'
Прошагав час по пляжу и, порядком, озябнув от ветра, Ваня нацепил на себя влажный камуфляж и перешёл на лёгкий бег, решив не останавливаться на ночёвку.
— Успею отоспаться ещё!
Звук собственного
голоса придавал уверенности и сил. Даже ночная тьма, кажется, расступалась, а многочисленные ужасы, прячущиеся в темноте, замолкали и разбегались кто куда. Впрочем, Маляренко справедливо полагал, что все эти страшилки прячутся не в ночной степи, а у него в голове.— Раз-два, три-четыре! Ваня, а куда ты, собственно, так спешишь?
Иван представил себе 'радушную' встречу его жён и невольно сбавил темп. Реакции Маши на его появление он откровенно побаивался. Невольно вспомнилась тихая и нетребовательная Надя.
Маляренко остановился, скрипнул зубами, постучал себя по голове кулаком и, неторопливо поплёлся на север.
Глава 8
В которой у Вани сползают розовые очки (продолжение)
— Эй, мужик! Мужик!
Сначала в голову пролез грубый и хриплый голос, а потом по ноге увесисто прилетело.
— Подъём! День уже. Проспишь всё.
Маляренко продрал глаза и сел. 'Ежа', который закрывал вход в убежище, не было. Вместо него в узкой просеке маячили три рожи.
Ваня навёл резкость.
'Нет. Всё-таки это лица'
Три паренька лет шестнадцати-семнадцати с любопытством разглядывали незнакомого человека, который барахтался спросонья среди кустов, пытаясь сесть на пятую точку.
— Э, мужик. Ты кто?
Над лопоухими пацанами возникла лошадиная голова, а над ней — ещё одна… рожа. Хмурое опухшее лицо принадлежало мужчине лет сорока. На голове его был кожаный шлем, а из-за его плеча торчал ствол автомата.
Иван, наконец, сел.
— Да я это…
Молодежь разглядывала его, словно какую-то картину, не проявляя ни малейших признаков агрессии и даже улыбки, которыми пацаны сопровождали попытки Вани подняться, не были злыми.
— … в Севастополь иду.
'Дядька' причмокнул, лошадка прянула ушами и увезла своего наездника за плотную стену кустов, оставив Маляренко наедине с парнишками.
'Педагог, блин!'
Парень, стоявший в центре, приосанился и ломающимся баском поинтересовался.
— А зачем? А откуда? А кто ты такой? А…
За кустами досадливо сплюнули.
— Курсант Лужи-и-и-ин…
Парнишка запнулся, а Иван во все глаза уставился на парня.
'Точно! Как же я сразу то не признал? Копия — отец! Наверное, это младший…'
Маляренко широко улыбнулся, выбрался из 'клумбы' и протянул сыну друга свою руку.
— Здравствуй…
Всё изменилось в долю секунды. Лужин-младший ухнул и отпрыгнул на два шага назад, а 'дядька', сидевший на лошадке и лузгавший семечки, вдруг оказался на земле и с автоматом в руках.
— СТОЯТЬ! Ни с места!
Курсанты тоже даром времени не теряли: Лужин уже стоял с шашкой в руке, второй парень встал за его левым плечом и приготовил дубинку, а третий — оказался справа и сбоку от Ивана.
Маляренко отмечал всё это автоматически, мало задумываясь над тем, что вокруг происходит. В голове крутилось только одно: 'что-то я сделал не так'. Когда Ваня увидел, что 'дядька', присев на одно колено, внимательно изучает сквозь прицел степь за спинами ребят, ему совсем поплохело.