Фотография

Хорошо, хорошо, я согласна, что красивая девушка может преуспеть в твоем бизнесе. Ну и что это доказывает?

А потом она встретила Глина. Знаешь, я до сих пор понятия не имею, почему она вдруг решила за него выйти. Я хочу сказать, он ведь был ученым, а она никогда не интересовалась ни наукой, ни учеными. Сперва с ним познакомилась мама — уж не знаю, как и где. Нет, конечно, не совсем ботаник — Глин не такой. В свое время он снимался на телевидении, знаешь, в таких документальных фильмах — лазал по всяким древнеримским развалинам и рассказывал, как и что. Вообще, когда я стала постарше, он произвел на меня определенное впечатление. Всякие интересные рассказы — в духе Ричарда Бертона. [6] Ричард Бертон с наружностью романтического злодея, какого-нибудь Хитклиффа. [7] И наверное, вцепился в Кэт мертвой хваткой, стоило ему ее увидеть. Но не он первый. Как бы то ни было, на сей раз она сдалась. Наконец решилась на долгие отношения.

6

Бертон, Ричард — английский авантюрист и путешественник, исследователь некоторых стран Азии и Африки.

7

Хитклифф — персонаж романа английской писательницы Шарлоты Бронте «Грозовой перевал».

И все получилось. Во всяком случае, получалось до того, как она… до того жуткого дня. Они поженились и долго жили в браке. Имей в виду, они не постоянно жили вместе — Глин был очень занят на работе и постоянно в разъездах, а она общалась со своими многочисленными друзьями и занималась своими делами. Кэт была не из тех, кто станет сидеть дома и изображать хлопотливую домохозяйку. Она почти о нем не говорила. Так, упоминала вскользь: «Глин уехал на какую-то конференцию, так что я свободна. Слушай, поехали в город…» И мы устраивали кутеж. С Кэт всегда было весело.И знаешь что — даже посреди всего этого я не могу думать о ней иначе. Я о чем… ведь вся эта суматоха началась из-за нее, ну, из-за нее и папы, если быть объективным. А для меня она осталась прежней Кэт. Она и все это — в голове не укладывается.

Ладно, завтра поговорим. Вообще-то, не так уж и поздно, но ничего страшного. Я очень-очень беспокоюсь за родителей, вот и все. И теперь мне интересно, насколько ты меня понимаешь в этом, Дэн.

Элейн уносит телефон в оранжерею — там Соня не сможет ее услышать. Вежливая напряженность Сони начала немного раздражать ее — она определенно пытается притвориться, что все в порядке. Аппарат дребезжит все время, пока она его несет, устраивается и смотрит в окно на беседку — ага, глициния начинает зацветать. Возбуждение Полли отдается в ее ухе — полчерепа тут же начинает неприятно зудеть.

— …и столько лет прошло! — Полли с трудом удается остановиться.

— Не так уж и много, — говорит Элейн.

На самом деле времени прошло всего ничего. Каких-то пятнадцать лет или около того — в контексте ее жизни сущий пустяк. Когда ты становишься старше, со временем происходит странная штука. Оно точно спрессовывается. Когда-то оно было категорией растяжимой, и десять лет казались целой вечностью, теперь же оно точно сжалось, сморщилось, и чудится, что все было совсем недавно. Но для Полли пятнадцать лет конечно же огромный срок.

Полли снова застрекотала:

— Понимаю, это шок, с таким трудно примириться, но разве это такважно? То есть вы с папой остались теми же самыми людьми.

— Как выяснилось, не совсем, — перебила Элейн.

— Мама, я поверить не могу в то, что случилось.

Элейн замечает, что в ковре декоративной травы под яблоней-китайкой появились проплешины — надо будет посеять еще. Думая о том, какой бы бордюр посадить вокруг беседки, она вдруг приходит к серьезному открытию: толку вон от того клена никакого.

— Я не понимаю, — восклицает Полли. — То есть я понимаю, конечно,прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь, мам, но тебе обязательно надо было так поступать? Ты не могла.

— Нет, — отвечает Элейн. — Не могла. Я тебе уже объяснила. И твоему отцу тоже.

— Но невозможно себе представить, как он… я хочу сказать, как он теперь будет?

Элейн перестает думать про клен и бордюр. Не то чтобы она хотела отвлечься или ее не заботило то, как расстроена дочь. Скорее она радуется, что посреди всего этого может думать о повседневных заботах, а это, разумеется, хороший знак. Вдобавок сегодня Кэт больше не появляется. Не всплывает неожиданно в памяти, молчит. Раскаивается? Оправдывается?

— С банком я договорилась, — говорит Элейн.

— А… знаю, знаю, папа сказал. Я не о деньгах. Я о том, как он вообще будет жить? Ты хоть знаешь, где он сейчас?

Молчание.

— Здесь, — говорит Полли. — Здесь, в моей квартире. Пока не подыщет себе что-нибудь… по идее так. На моем диване. Новом, из «Хабитат». [8]

— А… ясно… — Спокойствие Элейн изрядно пошатнулось. — Понятно, — повторяет она. — На диване.

8

Название однотипных фирменных магазинов по торговле мебелью практичной, но элегантной конструкции, часто из соснового или неокрашенного дерева.

— Он ушел — носки купить. Забыл взять из дома. В девять вечера. По-видимому, он считает, что носки можно купить на круглосуточной автозаправке.

Элейн судорожно впивается в трубку. Сказать ей нечего. Упоминание о носках стало ударом ниже пояса.

— Отключаюсь, — говорит Полли. — Он вернулся.

Полли кажется, что в ее жизнь вторгся компьютерный вирус. Упорядоченная жизнь, где все распланировано, летит в тартарары. Все не так, как должно быть. На экране мелькают незнакомые данные — ненужные, чужие данные, — и избавиться от них невозможно. Люди ведут себя не так, как должны были; более того, по-видимому, никогда не вели себя так, как надо. Полли всегда верила в перспективное планирование, но для него необходима надежная инфраструктура. А теперь все кувырком. Мать, похоже, совсем голову потеряла, отец расположился на ее диване и разбросал по всей ванной свои бритвенные принадлежности. Она подумывает о том, чтобы примчаться к матери на выходные и лично уговаривать, увещевать ее простить отца; она собиралась пригласить друзей на ужин — теперь это придется отложить, поскольку в квартире поселился отец. Она обожает родителей, спору нет, но они не должнытак поступать. Они нарушили все правила. Перестали быть надежным и незыблемым тылом, родительский дом больше не спокойное убежище, вместо этого они лишь чинят препятствия планомерному движению вперед.

Люди расстаются. И это естественно. Там и тут распадаются пары, разваливаются семьи, что не редкость. Но не этасемья, не этилюди. Только не из-за дурацкой ошибки, имевшей место давным-давно, сто лет назад, — давно пора было все забыть. Что это на них нашло? Неужели они не могут отнестись к случившемуся как взрослые люди?

Она мысленно бранит Кэт. О чем ты думала? — говорит она Кэт. Как ты могла? Видишь, что ты наделала!

Но Кэт не слышит ее. В воспоминаниях Полли Кэт делает то, что делала всегда: запускает змея в форме дракона, снимает платье с вешалки и восклицает. «Вот это!», смеется, сидя напротив за столиком в ресторане. Упрекам настоящего не достать ее. Да Полли и не хочется ее упрекать. Она бранит ее скорее для порядка. Почему? — спросила она Кэт лишь однажды. И снова Кэт не услышала ее. Но Полли смотрит в глаза Кэт и видит в них то, чего, наверное, не видела раньше. На нее смотрела другая — грустная — женщина. Но Кэт никогда не грустила — только не Кэт.

Полли так и кипит от обиды и негодования. Рывком раскладывает диван из «Хабитат», чтобы на нем можно было спать, — что означает, что в ее гостиной теперь будет не развернуться. Она уже знает, что этой ночью будет спать плохо и завтра на работе будет клевать носом.

И еще. Кажется, Дэну вся эта история совсем не нравится. Наверное, надо рвать с Дэном, — и чем скорее, тем лучше.

Глин и Кэт

Время — предмет изучения Глина. И повод для беспокойства. На часах двенадцать сорок пять, Глин сидит на склоне дорсетского холма, а в два у него семинар в университете, куда ехать больше часа. Так что ему бы поспешить, но вместо этого он сидит тут и предается мрачным размышлениям о времени.

Время — важнейший инструмент его профессии, думает он. Не будь времени, все превратилось бы в хаотичную, непонятную мешанину вещественных доказательств, беспорядочных и запутанных, какими они были и до раскопок. Время. Вот оно, необходимое связующее звено. Вот что мешает всему происходить одновременно. Первые археологи занимались установлением хронологической последовательности, что неудивительно.

В воздухе, на уровне глаз, зависает пустельга. Внизу, в отдалении, сложный узор зеленых полей прерывается большим, длинным зданием с высоченной трубой. В девятнадцатом веке, припоминает Глин, в этом здании была мельница, а теперь строятся элитные квартиры. Прямо у его ног убегают вдаль выступы, в одном из них он узнает почти сровнявшийся с землей вал крепости железного века, ради которого, собственно, он здесь. Глин пишет статью, а на этом холме — давненько он тут не был — можно найти кое-что полезное.