Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Наблюдая за пустельгой, он вспоминает Кэт. Когда-то они приехали сюда вместе, и в воздухе зависла точно такая же птаха. Кэт ее заметила. «Смотри, и не шелохнется, — сказала она тогда. — Ветер дует, а ей хоть бы что — висит себе. Как у нее так получается?» И сегодня Глин видит другую птицу, видит волосы Кэт, брошенные ветром на ее лицо, чувствует ее руку на своей. «Смотри! — говорит она. — Смотри!»

И Глин отвлекается от размышлений о времени; он замечает, что поток его наблюдений, бездумный и свободный, — отличный пример хаотичной, спонтанной мыслительной деятельности. Он знает достаточно о теориях долговременной памяти, чтобы определить: то, что он узнал мельницу и остатки крепости, относится к семантической памяти, которая отвечает за факты, слова другого языка. Сведения всплывают в памяти самостоятельно, без контекста. Он просто знает, и эти знания,

наряду с прочими, делают его человеком мыслящим, и, по его глубокому убеждению, мыслящим куда продуктивнее многих других. Тогда как образ Кэт, вызванный в его памяти созерцанием зависшей в воздухе пустельги, — работа эпизодической памяти, которая у каждого своя и обусловливает знания человека о самом себе. Без нее нас ничто бы не связывало с этим миром, и мы стали бы сродни душам в чистилище. Подобные проблески воспоминаний делают нас цельными и обозначают течение нашей жизни. Они говорят нам, кто мы.

Глин встает. Внутренние часы то и дело напоминают ему о семинаре. Пустельга вдруг подается в сторону и стремительно пикирует вниз. Глин направляется к своей машине. Он узнает ее благодаря той же семантической памяти и может водить, потому что полезные навыки хранит память механическая. Без нее мы бы попросту не могли ничего и, онемев от изумления, пялились бы на руль.

Как все ненадежно, думает Глин, уверенно двинувшись вниз с крутого холма. Как она ненадежна, эта цепочка автоматических процессов, необходимых для ежедневной жизнедеятельности, происходящих одновременно. И правда, обдумывая эту мысль, Глин успевает замечать различные мелочи, связанные с этим местом, ради которого он сюда и пришел. Он визирует валы и пытается определить, где был вход в крепость. Сравнивает с прочими развалинами кельтской эпохи. Но эти мысли пронизаны чем-то еще. Не какой-то умственной деятельностью, а скорее состоянием, ощущением. Все время включается эпизодическая память. Вот он уже вспоминает, как они с Кэт устроились тут, чтобы перекусить сэндвичами, как она заметила в траве орхидею и завопила: «Смотри! Красота какая!», как внезапно припустивший дождик заставил их стремглав бежать к машине.

А когда это было? Ни семантическая, ни эпизодическая, ни механическая память не могут ответить на этот вопрос. Определенно, мышление отвергает само понятие хронологии. Ибо оно противоестественно. Его придумали извращенцы-хронисты еще в ветхозаветные времена.

Что еще происходило тогда в жизни Кэт? Глин садится в машину и заводит двигатель. Теперь, когда он все знает, в образе Кэт, которую он вспоминает, мелькает что-то темное, мрачное. Неприятное. Может быть, как раз в то самое время она ему изменяла? Может, наблюдая за пустельгой и любуясь орхидеей, она думала о Нике?

Прошло уже несколько недель с тех пор, как он обнаружил фотографию. Это событие стало точкой отсчета. Время точно разделилось надвое. «До» фотографии — эпоха невинности и покоя, если можно так выразиться. И «после» — как теперь, когда на все приходится смотреть холодным, разочарованным взглядом.

Ну, не то чтобы на все. Лишь на собственный брак. Что немало. Он успокоился. Бурлящий гнев сменился спокойной целеустремленностью. Он должен хорошенько вспомнить годы, прожитые с Кэт, пристально рассмотреть каждый аспект их совместной жизни и сделать соответствующие выводы. Чтобы выяснить, была ли измена единственной. Если да, что ж, хреново; если же она изменяла ему все время, значит, его репутация полетит к чертям. Он больше не сможет называть себя наблюдательным и проницательным человеком. И самое худшее — все его воспоминания о прошлом окажутся сплошной ложью.

Сейчас Глин составляет дневник событий того периода. Где он был, когда и сколько времени. И далее пробует установить, где в то время была Кэт, что она делала. Насколько это возможно. Что, как выясняется, практически невозможно: найти, чем он занимался в то время, можно, покопавшись в документах, но поиск оказывается более долгим и трудоемким, чем он себе представлял, а прошлое Кэт и вовсе ускользает, и приходится расспрашивать других.

Встреча с Оливером Уотсоном оказалась, по сути, бесполезной. Но не совсем. Ту женщину, Мэри Паккард, в свое время надо будет разыскать, и, быть может, она расскажет ему больше. Но, в общем и целом, толку от него не было никакого. Это как проехать через всю страну в архив, только чтобы обнаружить, что хранящийся там документ совсем не то, что тебе было нужно.

Текущая же цель — найти и расспросить тех, с кем Кэт больше всего общалась в то время: друзей, которые могут согласиться дать свидетельские показания,

мужчин, с которыми у нее могла быть связь. Конечно, напрямую вопрос не задашь. Не станет же он спрашивать: «Вы, часом, не знаете, не погуливала моя покойная супруга? А может, вы и сами с ней в свое время того, а?» Он будет осторожен. Он будет ходить вокруг да около и задавать наводящие вопросы. Являться под благовидным предлогом и аккуратно прощупывать почву. Он и так все поймет — в ту же секунду, как наткнется. Почувствует по модуляциям голоса, по смене интонации, по заминке в разговоре, по уклончивому ответу. В конце концов, его специально учили искать значимые опущения. Глин всегда знает, когда отсутствие сведений должно навести на мысль, и распознает малейший намек на пропуск в рассказе.

Хорошо. Теперь что касается списка свидетелей. Ему понадобится уйма материала: дневники, телефонные книги, газетные архивы и личные расспросы. Надо будет выяснить, как звали женщину, заправлявшую галереей в Кэмдене, отыскать информацию о центрах ремесел и фестивалях искусств, в которых некогда принимала участие Кэт. Ему понадобятся терпение и все его профессиональные навыки. Страха нет. Скорее Глин ощущает прилив новых сил. В конце концов, это его стезя. Что-что, а поиск информации удается ему лучше всего.

Но начинать надо с себя. Основной ресурс Глина — прохудившийся сосуд собственной памяти. Иногда она и правда кажется ему старым дырявым ведром с проржавевшими швами. Или ему видится огромный манускрипт, от которого осталась лишь горстка обуглившихся фрагментов, точно ему придется восстановить текст Евангелий по останкам рукописей Мертвого моря.

Глин составляет списки. Роется в папках и старых ежедневниках, выясняя, где и когда он был за десять лет супружеской жизни. Вот тут и приходится выжимать максимум из прохудившегося сосуда и полуистлевших листков. Глин вспоминает, что летом 1986 года, когда большую часть сезона он провел, исследуя исторические колебания плотности населения и дни напролет просиживая в Британской национальной библиотеке, Кэт помогала в организации некоего музыкального фестиваля. Во всяком случае, так она говорила, тоже почти не бывая дома. Ей часто звонил какой-то мужчина, один из организаторов. Глину даже чудится его голос. «Алло! Скажите, я могу услышать Кэт? Это Питер из Уэссекса. Я по поводу фестиваля… Пожалуйста, передайте ей, что я звонил».

Фестиваль занесен в список Глина. Кажется, 1986 год начинает обрастать плотью. Этот Питер тоже в списке. Имя подчеркнуто.

Расследование занимает все свободное время Глина, а также изрядную часть времени оставшегося, которое, строго говоря, свободным не назовешь. Вместо того чтобы просматривать документы на кафедре или готовиться к лекции, Глин копается в старых папках. Во время собраний он тоже не может думать ни о чем другом. И теперь, сидя в машине и направляясь в университет, чтобы провести семинар, он сосредоточенно обдумывает дальнейшую стратегию. Да, он ведет себя как одержимый, и прекрасно это осознает. Но для него это нормально: если Глин что-то задумывал, он всегда становится одержимым. Стопроцентная одержимость — это его рабочий метод; без этой одержимости не было бы известности, многочисленных книг и статей.

Добравшись до университета, Глин бросает машину и спешит в свой кабинет, где у дверей уже ждет горстка студентов. Он мгновенно переключается, становясь милейшим человеком, извиняется за опоздание и грязные туфли (видите, я уже успел поработать) и широким жестом приглашает всех в кабинет. Время углубиться в аграрные реформы шестнадцатого столетия; к делам насущным вернемся позже.

Кроме поиска фактов и розыска свидетелей у Глина есть и более глубокая задача. Он думает, что ее можно назвать поиском мотивации. Нужны мотивы. Почему он женился на Кэт? Почему (честно и откровенно) Кэт вышла за него? И самое главное, отчего Кэт изменяла ему с Ником? И с остальными, если таковые были.

Почему? Почему? Почему? Мотив — вот что ему надо. Мотив все прояснит. Мотив все объяснит. А может, отчасти и утешит.

А находить мотивы он умеет. Ландшафт таит в себе сотни спрятанных, закодированных мотивов. Местность выглядит так-то и так-то потому, что люди рубили лес, чтобы строить корабли, или же расчищали территорию для овечьих пастбищ, если был спрос на шерсть. На земле остаются шрамы, следы человеческой алчности: кто-то захотел разбогатеть — и затопил шахту, целые деревни стирались с лица земли, потому что еще кто-то решил, что его не устраивает окружающий пейзаж, и стер с лица земли целые деревни. Поиск мотивов — вот специализация Глина.

Поделиться с друзьями: