Фраера
Шрифт:
Старик Дмитрич встретил нас с нескрываемой радостью и согласился до поры сохранить у себя «кое-что из личных вещей» бывших подчинённых.
Часть четвёртая
План бригадира Герца
Глава двадцать пятая
Две зацепки
Узнав от своего мэрского знакомого о неудачной попытке кидка двух молодых парней, Канторович и обрадовался, и огорчился.
С одной стороны, его сильно обеспокоило известие, что мальчишками заинтересовались такие крутые люди, как Пахом и «подполковник»,
Но, с другой стороны, это у нахрапистых мошенников не получилось, и след продавцов потерялся. Единственная их надежда, что парни снова свяжутся с ним, Канторовичем, с целью реализации второй партии украшений, в наличии которой оба покупателя совершенно уверены.
Но уверенность и знание – абсолютно разные вещи! Только один Натан Львович ведает: то, что реализовали парни в мастерской, – сущая ерунда по сравнению с тем богатством, которое каким-то невероятным образом оказалось в руках у этих, в сущности, молокососов.
К тому же у него, ювелира, есть две ценные зацепки, о которых он ни за что не расскажет жаждущим оторвать жирный кусок проходимцам. Потому что этот самый кусок целиком и полностью должен достаться только ему одному, и ни один человек на всем свете не сможет помешать бывшему хозяину вернуть утраченные ценности!
Ювелир провёл тщательную экспертизу купленного у парней золота, используя позаимствованный у коллеги электронный микроскоп, и с полной уверенностью мог констатировать весьма любопытный факт: металл длительное время пролежал в воде, о чем свидетельствовали сразу несколько признаков.
Итак, все сходилось…
Десятилетиями Натан Львович считал, что его подло обманули, и не оставлял попыток отыскать на безграничных просторах Союза хоть какой-то след бывшего начпрода Фридмана и его помощника – Тараса Шкавро. Спустя двадцать лет безрезультатных поисков ювелир решил для себя, что негодяям удалось-таки бежать за границу, а найти их там вообще не представлялось возможным.
Но одна мыслишка не покидала Натана Львовича все эти годы – существовала пусть небольшая, но все-таки вероятность, что буксир, на котором отправились выменянные у голодающих жителей сокровища, затонул где-то по дороге, вместе с двумя членами команды и двумя его коллегами по блокадной коммерции.
И вот теперь экспертиза дала недвусмысленный ответ.
Другим, ещё более существенным моментом, который мог реально помочь выйти на след парней, был номер телефона, с которого звонил один из них, когда договаривался о встрече с покупателями. В кабинете ювелира стоял телефон с определителем номера самой последней модели, практически не дающий сбоев, и на нем чётко пробились семь цифр.
Одновременно становилось ясно, что звонили не из телефона-автомата, так как в этом случае вместо цифр обозначились бы прочерки.
Конечно, телефон, с которого был сделан звонок, вполне мог принадлежать кому-то из родственников, знакомых и даже, не исключено, посторонних людей, но в любом случае он являлся серьёзной зацепкой, и её следовало тщательно проверить…
Поэтому ювелир решил попросить помощи у тех, кто являлся, если так можно сказать, профессионалами по развязыванию языков, слежке, пробивке нужной информации и криминальному добыванию денег.
Эти ребята работали по твёрдой
таксе в пятьдесят процентов от выколоченных «долгов». Существовала возможность и вообще быть кинутым с их стороны. Но оптимизм у ювелира вызывала одна деталь, а именно – в этой криминальной группировке состоял и двоюродный племянник Канторовича, двухметровый амбал Михаил, в своё время организовавший «охрану» мастерской дяди по весьма сходной цене.Короче, Натан Львович решил попросить помощи у своей «крыши».
Старый ювелир ничего не понимал в криминальной иерархии, да и в принципе не мог знать, что его племянник является бригадиром у того самого Александра Афанасьевича, более известного в Питере в качестве главаря рэкетиров по кличке Профессор.
Глава двадцать шестая
Дядя и племянник
Встреча жаждущего добычи старика и двух прикативших на бежевой «семёрке» рэкетиров произошла на загородной даче ювелира, недалеко от Нового Петергофа.
Канторович достаточно откровенно рассказал о своих блокадных подвигах, оставив, правда, в стороне все события, связанные с Алиной и Александром Афанасьевичем.
Внимательно выслушав удивительную историю, Михаил Герцевич, по прозвищу Герц, закурил, смерил родственника пытливым взглядом бесцветных глаз, а потом сказал:
– Надо же, а ты у нас, оказывается, хитрая лиса, дядя!.. Читал я в книжках про нечто подобное, как грабили голодных людей во время войны такие вот ушлые коммуняки, как ты, но чтобы с таким размахом!..
– Я никогда не был коммунистом! – Губы старика задрожали от возмущения. – И ты, Михаил, знаешь это не хуже меня!..
– Ты давай не нервничай так, дорогой мой родственничек, а то ведь я могу и огорчиться, – пресёк словоизлияния ювелира Герц. – Проблема твоя хоть и мудрёная, но решить её можно одним наскоком. Как считаешь, Душман? – рэкетир обернулся к сидящему в мягком кожаном кресле дружку.
Тот медленно кивнул и, стряхнув пепел от сигареты прямо на расстеленную на полу шкуру белого медведя, бросил:
– Легко!.. Взять надо пацана да поставить ему на живот утюг – мигом запоёт, как Шаляпин.
– Вот видишь, – одарив старика наигранной улыбкой, развёл руками Герц. – Так что давай телефончик и будь спокоен… дядя! – Рэкетир усмехнулся. – «Крыша» веников не вяжет!
Тон, которым разговаривал с ним Михаил, Натану Львовичу не понравился. В душу ювелира закрались сомнения, граничащие с отчаянием.
Холодный страх и осознание сделанной ошибки пронзили щуплое стариковское тело с головы до пяток. Он как-то сразу весь сник, осунулся и был готов завыть от отчаяния. Это же надо – дожил до таких лет, вышел сухим из сотен гиблых дел и вдруг поверил в силу родственных уз и порядочность бандита – взял и выложил ему на блюдечке самое сокровенное!
– Мишенька, – промямлил ювелир, не в силах оторвать взгляда от своих ботинок и посмотреть в наглое и усмехающееся лицо племянника. – Ты… это… надеюсь, не собираешься меня обмануть?
– В каком смысле?.. Ах, вот ты о чем! – хлопнул себя по лбу Герц. – Не, все будет по-честному! Возьмём лохов и добудем твои сокровища – получишь свои законные… – рэкетир на мгновение задумался, – двадцать пять процентов.
Канторович схватился за сердце и подумал, что умирает. Так больно ему стало.