Фрагменты (сборник)

– Первое убийство? – расплылся он в улыбке. – Первое убийство – это как первая любовь. Столько эмоций, что словами не передать. Я, наверное, месяц был под впечатлением от того, что убил близкого человека. Мы учились с ним в ПТУ в одной группе. Везде вместе. Пьянки, гулянки, девчонки… Везде. Даже убивать мы решили вместе. Только сдрейфил мой дружок. Давай не будем никого убивать, – скривив лицо, передразнил он. – Он и не убивал никого. Я убивал, только начал с него.

Тишина давила. Людмила спросила:

– Как? Как вы его убили?

– Колодец мы присмотрели с ним еще за неделю до убийства. Как оказалось, мы присматривали могилу для него…

Лешка собирался сегодня сказать ему, что не будет он никого убивать. Он взял пакет, положил в него молоток и бутылку водки, купленную накануне в продмаге за углом. Надежды на то, что Эд пойдет на попятную, были. Тогда, глядишь, и бутылка водки пригодится – выпить за мировую.

Эдик ждал его у кустов в паре метров от коллектора. Он нервничал – Лешка это определял четко. Они поздоровались, но как-то вяло, будто их и не связывала дружба.

– Может, выпьем? – предложил Лешка.

– Почему бы и нет?

Неплохое начало. Если так и дальше пойдет, то можно будет убедить его отказаться от этой затеи. Алексей достал бутылку и два стаканчика.

– Ну что, как выбирать жертву будем? – спросил Эдик, когда принял стаканчик с водкой.

Леша напрягся – все надежды коту под хвост. Ему вдруг захотелось прямо тут сказать, что все, никто никого убивать не будет. Но сначала он хотел выпить. Алексей поднес стаканчик к губам. Он успел набрать в рот водки, когда Эдик схватил его за горло.

Он улыбнулся. Ни одно убийство он так не смаковал.

– Я думал, все, кранты. Его руки сжимали мое горло так сильно, что я не мог оторвать их от себя. Водка жгла горло изнутри, а его пальцы снаружи. Мысли о том, что я никогда не смогу убить, куда-то делись. В голове билась одна-единственная мысль – из леса выйдет только один. Он молча сдавливал мое горло… а что тут разговаривать? Я тоже молчал. Ну, вы меня понимаете. Я одной рукой пытался отцепить его от себя, а другой нащупывал пакет. Из последних сил я вынул из него молоток… Не знаю, наверное, я догадывался… Взять с собой молоток на восемьсот граммов, не собираясь никого убивать… По-моему, это предчувствие. Это был хороший молоток. Людей мочить – не гвозди забивать. Инструмент нужен надежный, чтобы не дал осечку. Тогда я этого еще не знал… про людей. Но мой инструмент сработал как надо. Из леса вышел я один. И знаете что? Мне понравилось. Столько эмоций я не испытывал больше никогда.

– Его так и не нашли?

Людмила сложила шашки и крышки от «Колы» в доску.

– Колодцы умеют хранить тайны. – Он улыбнулся. – Как и вы, Людмила Тимофеевна, правда?

Она перестала нервничать, но улыбка вышла какой-то растерянной. Людмила положила доску в сумку, но руку оттуда вынимать не спешила.

– Вы же знали, что это я его убил?

– Я не была уверена, пока ты, сука, не попался. Как ты узнал, кто я? Ты же ни разу меня не видел.

– Это не моя доска.

Она положила сумку на стол перед собой. Рука все еще была внутри.

– Заметил? Как?

– Цифры.

– Что с ними?

– Я вырезал их из газеты «Труд». А ваши из кассы цифр первоклассника.

– И все? – Она казалась разочарованной.

– Нет. Эд похож на вас. Он всегда шел до конца. Но вы же понимаете, если бы не я его тогда, то он меня…

Людмила Тимофеевна достала молоток и встала.

– Из леса должен выйти только один.

Алексей кивнул.

– Ваша книга будет на самом деле интересной, – сказал он и подставил голову под удар.

– Кто сегодня у него? – Мельников всегда выглядел недовольным.

– Писательница. Информацию собирает, – ответил Андронов и снова склонился над книгой.

Мельников посмотрел на мониторы. Задержал взгляд на мониторе камеры допросной. Женщина собирала что-то со стола в шахматную доску.

– Это что у них еще?

– Где? – Андронов нехотя отвлекся от книги. – А. Она попросила шашки пронести, чтобы посмотреть на его реакцию. Они, считай, все время проиграли в них.

– Что за книга?

– А? – Андронов снова отвлекся от чтения и показал обложку. – Солженицын «Архипелаг Гулаг».

– Да не твоя. Что за книгу она собирается написать?

Андронов пожал плечами.

– А хрен ее знает. О маньяках что-то.

– Получится что-нибудь типа «Любительница частного сыска в мире преступных страстей», – с отвращением проговорил Мельников. – Не могут бабы писать о маньяках…

– Угу.

– Слушай, а как ее фамилия? Может, мы что-нибудь ее читали?

– Сомневаюсь. Я бы запомнил. По-моему, Новикова. Там посмотри ее пропуск.

Мельников прочитал фамилию и задумался. Потом произнес ее вслух:

– Новикова, Новикова… Странно. Фамилия мне знакома, но не могу вспомнить, откуда. Новикова…

Мельников открыл стол и достал ворох газет.

– Не то, – взял он верхнюю и отбросил на стол. – Не то. – Взял следующую. На первой полосе были несколько фотографий – по шесть в четыре ряда, словно со стенда «Внимание! Розыск!». Первый в левом верхнем ряду чернявый молодой человек. Новиков Эдуард.

– Черт! – произнес Мельников и посмотрел на монитор. «Писательница» и арестант беседовали.

– Что случилось? – не очень-то желая услышать ответ, спросил Андронов.

Это могло быть совпадение. Мало ли однофамильцев? Возможно, именно поэтому ему и показалась знакомой ее фамилия. Было что-то еще. Он встал на колени и вывернул все газеты из стола. Схватил одну, просмотрел, отбросил. Вторая. Нет, не она. Статейка о первой жертве Убийцы с шахматной доской была небольшой и практически терялась на фоне большой о поимке серийного убийцы. Мельников встал и просмотрел статью. В ней говорилось не о самой жертве, а о матери пропавшего. О том, что если бы маньяк не признался в убийстве Новикова Эдуарда, то он бы все так же считался пропавшим без вести, а его мать Новикова Людмила Тимофеевна провела бы остаток жизни в психиатрической больнице. Она еще тринадцать лет назад твердила об убийстве сына, говорилось в статье. Твердила о причастности его друзей из ПТУ, но не была услышана. В возбуждении дела ей было отказано, а опрос соседей выявил сложные отношения между матерью и сыном. В статье не говорилось, как именно убитая горем мать попала в психушку, но после признания Гроссмейстера в убийстве ее сына женщина пошла на поправку. Признание как бальзам на душу.

– Это она.

Мельников положил газету и посмотрел на монитор. Женщина встала.

– Надо выводить ее оттуда! – сказал Мельников.

– Да чего ей будет? Он же пристегнут, – вяло ответил Андронов.

– Я за него и боюсь! – крикнул Мельников и выбежал из комнаты.

Андронов посмотрел на монитор – женщина стояла напротив Гроссмейстера, – пожал плечами, встал и вышел вслед за начальником.

В допросной пахло бойней. Убийца лежал на столе, правая рука все еще была пристегнута. Голова… верхняя часть черепа практически отсутствовала. Из дыры торчала шахматная доска. Кровь была везде. Вязкие капли, будто в замедленной съемке, падали в уже подсыхающую черную лужу.