Француженки не терпят конкурентов

– Не могли бы вы дать автограф также и мне? – с придыханием попросила вторая из «заблудших овечек».

Магали вооружилась ложкой и с мстительным удовольствием начала помешивать шоколад: «Пусть тот, кто выпьет этот напиток, получит то, что заслуживает». Такое пожелание, естественно, подразумевало заслуженное наказание.

Никто ведь не назовет это проклятием! И она могла подать такой напиток одновременно и дядюшке, и племяннице. Девчушка наверняка заслуживает самого лучшего, верно? А когда эту порцию шоколада она поставит перед носом Филиппа… вот тогда и посмотрим!

Когда она вынесла поднос в зал, Филипп уже подписал второй рекламный буклет и вежливо отвечал на вопросы восторженных почитательниц.

Магали решительно проскользнула между столиками и поставила поднос перед Филиппом.

Тот уставился на кувшинчик. Блестящая поверхность темного горячего шоколада, казалось, отпрянула в бездонные глубины сосуда, способные навеки погубить любую человеческую душу. Он с нарочитой небрежностью, точно невольно, поднес руку к лицу, пытаясь защититься от одуряющего аромата.

– Небольшая благодарность за оригинальный рисунок Осианы, – с улыбкой пояснила Магали. – За счет заведения.

Вторая рука Филиппа обхватила ликерную рюмку с тепловатой водой.

– Мы непременно зайдем к вам завтра! – пообещала ему особа, сидевшая за соседним столиком.

– Так именно там так великолепно готовят? – спросила Филиппа дама из пришедшей позже троицы. – Там сделали ту прекрасную розу? Значит, у вас тут поблизости есть своя кондитерская? Mon chйri, дорогой, как ты думаешь, – повернулась она к супругу, – может быть, нам лучше сразу пойти туда?

Магали наклонилась к Филиппу, словно собиралась расцеловать его в знак благодарности.

– Вы все равно проиграете, – прошипела она ему в самое ухо.

Рука Филиппа взметнулась, словно только и ждала такой возможности, его пальцы вцепились ей в прядь волос и не дали рывком поднять голову. Удерживая ее так, он прошептал ей в ответ:

– Нет, милая. Проиграете вы.

После чего отпустил ее волосы и позволил ей удалиться.

Глава 14

Магали стояла в пушистых теплых носках в своей башне из слоновой кости, размышляя о тщетных усилиях превратить яичные белки в подошву. Термин «подошва» ее раздражал. Кому могло прийти в голову, взглянув на волнистую створку блестящей гладкой миндальной ракушки, назвать ее этим словом? И какой зануда упорно добивался совершенства этой «подошвы», если она все равно никогда, как ни старайся, не получается хорошо?

Вероятно, ей следовало бы купить книгу рецептов Филиппа. Его красивые, гладкие макаруны нагло искушали с суперобложки книги, стоявшей на полках книжного магазина «Жибер Жён». И она была не очень далека от такой покупки, имея в своем распоряжении лишь одну кулинарную книгу.

Но нет, она лучше сгорит на костре, чем позволит себе купить это издание – его издание. Она не могла даже позволить себе спуститься в лучше оборудованную кухню их кафе, чтобы тетушки не увидели ее тщетных попыток приготовления этих пирожных. Да, ей никак не удавалось испечь приличные макаруны. Она взбила белки. Добавила в них какао и старалась перемешивать крайне осторожно. А это трудно – правильно замешать в белки какао и миндальную муку. Потом она разложила массу по кружочкам, нарисованным на пергаменте. И испекла печенья в точности так, как говорилось в рецепте. А из духовки вылезли растекшиеся и плоские crкpes [73] , прилипшие вместе с бумагой к противню. А когда она отдирала их от бумаги, они разваливались на кусочки, и на вкус печенье оказалось сухим и крупитчатым.

73

Блины (фр.).

Поэтому на следующее утро, выполнив очередные поручения, изобретенные для нее тетушками, она стояла перед витриной кондитерской Филиппа, хмуро разглядывая его знаменитые идеальные pieds [74] , маленькие рифленые створки миндальных ракушек, их идеально приподнявшиеся гладкие края и поверхности без малейшего намека на крупчатую структуру. В отличие от ее тусклых и сухих бурых уродцев, его шоколадные ракушки выглядели соблазнительно и аппетитно.

И там же красовался коронный десерт, который Филипп уже предлагал ей попробовать. И розочка. Роскошная. Безупречная. Дразнящая.

74

Подошвы, основы, подложки (фр.).

– Добро пожаловать, заходите, – раздалось за ее спиной хрипловатое журчание знакомого голоса.

Вздрогнув, Магали попыталась скрыть свой испуг. Поворачиваясь, она уже разозлилась на него – за то, что поймал ее врасплох, за то, что продолжал готовить эти чудесные десерты и выставлял их каждый треклятый день на самых видных местах в своих витринах, за то, что испугал ее и теперь, видя это, самодовольно улыбался.

Он стоял очень близко, блокируя ей любые возможные пути отступления, кроме двери в свои владения. Его позиция оставила открытым только этот путь. Она оказалась стоящей так близко к нему, что ей невольно пришлось коснуться его краем куртки.

– Merci, – холодно отвечала она. – Non.

– Вы могли бы порадовать меня своим присутствием.

Он поддразнивал ее. И она поняла это. Видимо, он воображал себя царем зверей, приглашавшим на трапезу трепетную лань. Или, возможно, воображал себя королем, пожелавшим облагодетельствовать бездомную нищенку.

– Je t’invite [75] , – мягко прибавил он.

Она презрительно усмехнулась, услышав «тебя». Каков наглец! Он пожирал ее глазами с проницательной хищнической ухмылкой, ничуть не обескураженный холодным ответным взглядом. Что оставляло ей возможность… Какую же? Ответить чрезмерно интимным «ты» или продолжать говорить ему «вы», оставив без внимания его фривольное «ты», каковое этот наглый мерзавец в своем царственном величии, вероятно, считал совершенно уместным для себя обращением.

75

Я приглашаю тебя (фр.).

– Я не собираюсь сдаваться, – четко произнесла она, с презрительным видом раздув ноздри.

Он взглянул на чистое искушение, выставленное в его витрине за ее спиной. Внезапно она страшно испугалась, что он может заметить след ее по-детски отпечатавшегося на стекле носа. Она гордо вздернула подбородок, полностью подавив желание обернуться и самой взглянуть на эту стряпню, ради тайной проверки. Его взгляд вернулся к ее лицу и задержался на подбородке.

– Поступай как хочешь, – бросил он самодовольным насмешливым тоном, хотя глаза его гневно посверкивали.

Она хотела гордо удалиться, но не знала, как обойти его без непосредственного столкновения, не попросив позволить ей пройти, ведь открытым оставался лишь путь в его кондитерскую. Но, черт побери, она не желала пользоваться ни одним из этих вариантов отступления.

Она воинственно вздернула нос. А он продолжал стоять неподвижно, взирая на нее с высоты своего роста. Но вот осознание того, почему она продолжает стоять, начало закрадываться в его голову. Хотя он не сдвинулся ни на шаг с запоздалой вежливостью. О нет. Его синие глаза, мрачнея, дважды смерили ее с головы до ног, и когда они вновь устремились на ее лицо, то их встретило выражение полнейшего презрения. Магали прожила в Париже уже пять лет. И за эти годы бессчетное множество раз становилась объектом еще более наглых и навязчивых раздевающих взглядов. Он оценил ее реакцию сердитым прищуром. Гнев в его глазах стал более жгучим, готовым выплеснуться в бурном кипении, подобно шоколаду из кастрюльки, перегретому до закипания и готовому превратиться в безнадежно испорченное варево. Филипп больше не обращал внимания на ее фигуру. Но и не отступил. Просто стоял как вкопанный, преграждая путь и пристально глядя ей в лицо. Его присутствие казалось ей все более значительным и подавляющим, словно неукротимое желание уплотнилось в ней до осязаемости.