Французская повесть XVIII века

Это предсказание так огорчило его, что он пробудился; оказалось, что он находится на сыром лугу и чувствует себя не столь напуганным своим сном, сколь усталым от пройденного пути. Тем не менее он вновь пустился в дорогу без определенной цели, тревожась мыслями о том, как с ним обойдется принцесса и как ему самому предстоит обойтись с остальными красавицами. По глупости ему представлялось (ибо самолюбие всегда сводит все к себе), что именно Зельмаида подвергнет его тридцати испытаниям, а он тридцать раз принесет ей жертву.

В такой уверенности он и продолжал путь, как вдруг очутился на широкой аллее, ведущей к замку. Его охватила надежда встретить там Зельмаиду; итак, первым поводом, толкнувшим его в ту аллею, была любовь, хотя были у него нужды и более настоятельные — голод и усталость. У решетки ближайшего двора завидел он двух карликов, стоявших там, будто великаны. Он учтиво спросил, не живет ли принцесса Зельмаида в этом замке; они кичливо ответили, что такой не знают.

— Тогда, господа, по крайности, — продолжал он еще более смиренно, — будьте столь любезны назвать мне имя господина и госпожи ваших.

— Не Знаю Что Сказать, — ответили они, повысив голос.

— Да что вы, господа, — сказал Зюльми, — пожалейте же бедного принца, который просит назвать имя…

— Какого черта! — закричал один из карликов, прерывая его. — Мы же тут из последних сил стараемся втолковать вам, что это дворец феи Не Знаю Что Сказать.

— Ах, прошу прощения, — сказал Зюльми, — стало быть, имя госпожи вашей — Не Знаю Что Сказать?

— Наконец-то, дружище, — подхватил второй карлик. — Или вы вовсе по-французскому не знаете?

За этим разговором застала их фея Не Знаю Что Сказать, воротясь с прогулки, и спросила у карликов, что за человек. Они отвечали, что это-де принц Не Знаю Кто Такой. Зюльми представился фее с величественным видом, отвесил ей легкий поклон и лестный комплимент. Такое начало пришлось по нраву фее, и она сочла Зюльми достойным юношей. Она велела ему следовать за ней; пока они шли через двор в ее покои, она забросала его вопросами, но не давала ему толком ответить, то похваливая его, то споря с ним. Принц вовсе не знал, как на это смотреть, но ему стало ясно, что именем принцесса обязана своему нраву и даже лицу, ибо она была ни на кого не похожа; волосы у нее были светлые, а кожа черная, один глаз был большой и прекрасный, второй — маленький и кривенький; то же относилось к остальным ее чертам: щеки у нее были дряблые, ибо надлежит им быть гладкими, а ум суровым, ибо ему должно быть кротким. Вот и все, что было покуда известно о ней принцу.

Фея велела подать обед, и это весьма обрадовало Зюльми. Ей доложили, что кушать подано; она сказала, что ей тошно и она отложит еду до вечера, чем Зюльми весьма был огорчен. Нрав ее был столь же пылким, сколь раздражительным, и это ее так раздражало, что она подчас становилась любезной против воли; но сладить с ней было нелегко, и она умела даже в наслаждении найти повод, чтобы оправдать вспышку злости.

Зюльми еще не был ей известен, и, дабы остаться также неизвестной ему, она доложилась женщиной серьезного склада ума. Он вдался в рассуждения — она принялась зевать; он свернул разговор на нежные чувства — она его высмеяла; он позволил себе двусмысленные намеки — она оскорбилась. Принц был в полном замешательстве. Она молвила, что в покоях чересчур жарко, и вышла в сад. Едва зайдя туда, сказала, что слишком сыро; вернулась в дом, все в обществе Зюльми, и ему уже не было нужды спрашивать, как ее зовут.

Наконец-то пробил час ужина; она перешла в столовый зал, усадила принца напротив себя, оперлась локтями о стол, выбранилась сквозь зубы и обратилась к принцу с любезностями таким сдавленным и хриплым голосом, что он решил, будто она его попрекает. Ответы его не были неверными, ибо он не понимал вопросов; кроме того, ел он очень много и потому был сочтен за дурака. После ужина она спросила, умеет ли он читать вслух комедии.

— Нет, сударыня, — отвечал он. — Этот талант я забросил после того, как мне сказали, что он никому не нужен.

— Весьма плоский ответ, — сказала фея. — С кем же это вы жили? Знаете ли вы хотя бы какую-либо игру?

— Только триктрак, сударыня.

— Прекрасную игру вы избрали, — ответила она язвительно, — не иначе как вы были священником в какой-то молельне.

— Сударыня, — ответствовал он смиренно, — я всего-навсего принц.

— Дорогой мой друг, — возразила она, — для такой работы вам, на мой взгляд, недостает здоровья.

— Сударыня, — продолжал Зюльми, — если вы не сочтете это неуместным, я бы рассказал вам о себе.

— Ну, нет! Говоря по совести, — молвила она, — я уж лучше прочитаю «Паршивого Волка».^{77} По всему видно, что вы только на одно способны — улечься спать, тем более что час поздний.

После этих слов феи принц почтительно откланялся и осведомился у одной из прислужниц, где ему разрешат переночевать. Та расхохоталась ему в лицо и ответила, что во всем дворце есть только одна кровать, и спит на ней фея; что порой гостям случается провести, с ее разрешения, ночь во дворе; но если она оказывает им честь отужинать вместе с ними, она оставляет их на ночлег; с этими словами она повела принца в покои феи, которая тем временем уже причесалась на ночь и стерла румяна, что отнюдь не вдохновило Зюльми.

— Я полагаю, — сказала она, — вы настолько глупы, что воображаете, будто у меня во дворце есть несколько кроватей; я довольствуюсь самым необходимым, и коль скоро можно спать вдвоем, одна из двух кроватей остается, разумеется, лишней; следует быть бережливой и достойно блюсти себя. Первого я достигаю, не обзаводясь лишними предметами обстановки, второго же — разрешая вам лечь со мной.

На этом все придворные дамы вышли из спальни и оставили принца наедине с феей.

— Сударыня… — сказал он, дрожа, — поверьте… я весьма чувствителен…

— Этого от вас не требуется, — сказала фея, — все, что мне нужно, это ваша благодарность.

— Великая фея, — продолжал Зюльми, расхрабрившись, — я бы с радостью принял оказываемую мне милость, но я связан обязательством.

— Связаны! — возразила фея. — Скажите-ка, прошу вас, что значит быть связанным, это что-то новое.

— Возможно ль? — воскликнул Зюльми. — Ужели вам незнакомо следствие, коему, должно быть, вы не раз были причиной?

— Ну что ж! — ответила фея. — Возможно, вы говорите довольно красиво, хотя я вас и не понимаю, но до смерти боюсь, как бы это не оказалось чересчур скучным. Вернемся к вопросу, что я задала вам. Итак, честный человек, связанный обязательством, должен не спать всю свою жизнь?

— Да, сударыня, — ответил принц, — если он не спит с той, с кем связан.

— До крайности удивительное дело, — сказала фея, — не иначе как бедный юноша вырос в какой-то медвежьей глуши! Вот что значит запустить воспитание детей! Послушайте, дорогой друг, — продолжала она, — приведите-ка доводы получше, ибо вам самому должно быть ясно, что все высказанное вовсе не приемлемо.

— Итак, сударыня, — ответствовал он, — коль скоро вы велите мне быть откровенным, я дал клятву спать только с девственницами; это веление оракула.