Французская повесть XVIII века

— А я кто такая, по-вашему? — воскликнула фея. — Престранный же вы, однако, ведете разговор!

— Сударыня, мне сказали, — продолжал Зюльми, — что вы имеете обыкновение спать с каждым, кто имел честь разделить с вами трапезу, а я полагаю, что не с нынешнего вечера вы стали приглашать гостей к ужину!

— То правда, — ответила она, — но все это ничего не значит; я бы хотела посмотреть, как со мной посмеют своевольничать или не погрузятся в глубокий сон до утра!

— Что я слышу! — вскричал принц. — Стало быть, вы требуете всего лишь, чтобы с вами рядом спали?

— Разумеется, — отвечала она. — Я вам покажу вольности! Я хочу, чтобы со мной спали только затем, чтобы услышать, как хвалят мою постель: это делает честь дому.

— Ах, сударыня, — сказал Зюльми, — в таком случае я согласен!

Засим он разделся, а фея, сняв обувь, показала принцу ножки, уж не знаю какие, но действующие своим видом как сильнейшее снотворное средство.

Наконец, после учтивых споров о том, кто ляжет первым, они улеглись рядышком. Фея сказала:

— Кстати, я забыла предупредить вас перед сном, что мне случается грезить вслух и рассказывать во сне всякие небылицы.

— Это не так уж важно, сударыня, — ответил принц, — лишь бы вы мне разрешили их не слушать.

В течение четверти часа оба строго хранили молчание. Потом Зюльми почудилось, что фея время от времени роняет какие-то слова. Он прислушался, и вот как фея заговорила во сне:

— Месяц тому назад со мной лег спать один принц и был так глуп, что не потревожил меня; я его наказала и превратила в барсука.

Бедный Зюльми, услыхав такие слова, задрожал с головы до ног; тем не менее, отнюдь не желая стать барсуком, он потихоньку придвинулся к фее, чтобы испытать самого себя. Через мгновение она изрекла следующее:

— Две недели тому назад один брамин^{78} провел ночь возле меня и был так дерзок, что пытался меня совратить; я превратила его в оборотня.

Зюльми тотчас откатился в сторону, дабы не стать оборотнем, одолеваемый тревожными сомнениями, не лучше ли уж доля барсука.

Фея сделала вид, будто он разбудил ее этим движением.

— Неужто! — сказала она. — Вы еще не спите?

— Сударыня, — пробормотал он, — к тому шло…

— Быть может, — продолжала фея, — это я помешала вам уснуть?

— Ничуть, сударыня, — поспешил он заверить ее.

— Уж не рассказывала ли я какие-либо басни? — спросила она. — Надо было мне тотчас сказать.

— Ах, вы чересчур добры, — сказал принц, дрожа по-прежнему.

Молчание на полчаса восстановилось. Зюльми понемногу стал приходить в себя, как вдруг фея изрекла ужасные слова:

— Если принц, лежащий сейчас в моей кровати, еще не спит, я превращу его в серого кота.

Принц тотчас же притворился, будто спит и храпит, но что с ним сталось, когда он услыхал, как фея продолжает:

— А если этот самый принц столь невежлив, что уснул, я превращу его в комнатную собачку.

Он тут же лишился чувств. Фея пощупала его и нашла, что он холоден как мрамор; благодаря ее стараниям и спиртовым настоям он пришел в себя.

— Что с вами? — спросила она.

— О, ничего, сударыня, — ответил он угасшим голосом.

— Как так — ничего? — сказала фея. — Быть того не может; разве таково ваше естественное состояние?

— Простите меня, сударыня, — сказал он.

— Вот этого-то я вам и не прощу, — сказала фея. — Вы глядите живым мертвецом, и, коли выйдете отсюда в таком виде, мне это поставят в укор. Ради того, чтобы вы пришли в себя, я согласна нарушить закон, по коему поклялась самой себе вечно оставаться бесчувственной; мне вас жаль, подойдите ближе, я хочу обрадовать вас.

Этого Зюльми и опасался; однако он послушался; фея прижала его к себе; но Зюльми, нечаянно отведя ее руку, коснулся вдруг рыбьей чешуи. Он и без того был перепуган, а тут подскочил как ужаленный. Тогда фея взяла волшебную палочку, дотронулась до него, и несчастный Зюльми обратился в прехорошенькую шавку и забегал по комнате, заливаясь лаем. Придворные служанки сбежались на шум, и фея велела им прогнать его, хотя погода была такая, что собаку из дому не выгонишь.

А фея долго смеялась этому происшествию. Ведь то опять была фея Обманщица, изменившая облик, дабы оказать услугу Зюльми, что и будет видно из последующего.

Зюльми, весьма огорченный новым своим положением, примирился с ним все же, как добрый пес. Он призадумался, быть ли ему злым или ласковым, и решил, что лучше быть очень кротким, пока не найдется ему хозяин, и залаять только в том случае, когда его возьмет к себе какая-нибудь дама. Он отлично знал, что первый долг комнатной собачки — тявкать на гостей. Это дает возможность хозяйке проявить себя прелестнейшим образом, например: «Это что у меня за гадкий песик, не узнавший близких друзей?»

Кабы заслужить сие счастье, Зюльми научился, живя в разных обстоятельствах, исполнять провансальскую пляску между двух цепей, прыгать через обруч, бить хвостом, скакать через трость, отдавать честь, ходить на трех лапах и кланяться на каждое чиханье; но все эти таланты быстро его утомили, ибо хозяйка заставляла его хвастать ими слишком часто. Наконец он удрал и, пробегав восемь дней и восемь ночей, наскучив едой, добытой от случая к случаю, и ночевками под открытым небом, решил пристать к первому встречному. По счастью, это оказался садовник, возвращавшийся домой с рынка, где продавал овощи. Зюльми подбежал к нему, приласкался и пошел вслед. Садовнику он приглянулся; и вот с этого мгновения Зюльми стал собакой садовника.

Вскоре Зюльми завоевал любовь всего садовничьего семейства. Его сочли столь приятным и исполненным всяческих прелестей, что надумали поднести принцессе. Зюльми не был расстроен таким решением, хотя и не знал сей принцессы; однако он был уверен, что положение его улучшится. На следующий день его собрались представить принцессе; она уже заранее была согласна взять его, и он с большим успехом репетировал поклоны; но каково же было его изумление, когда в принцессе он узнал свою дорогую Зельмаиду! Он поспешил отвесить поклон, похвастал удивительнейшими прыжками и бросился к Зельмаиде, осыпая ее ласками и виляя хвостом, как собака, нашедшая хозяйку.

Зельмаиде он сразу понравился до безумия, и этот миг был первым, когда скорбь, охватившая ее после потери возлюбленного, слегка утихла. Она спросила, как зовут песика; никто не знал; любовь подсказала ей истинное имя; она назвала его Зюльми. Услыхав это, Зюльми принялся ластиться вдвое больше, пытался заговорить, но мог лишь залаять. Этот новый талант его растрогал принцессу до слез, кои Зюльми поспешил вылизать.

— Увы, — нередко повторяла нежная Зельмаида, вздыхая и целуя свою собачку, — увы, бедный мой Зюльми, тот, чье имя ты носишь, изменил мне, обманул и забыл меня, а я все еще его люблю.

Зюльми прервал эти речи жалобным повизгиванием, от которого у Зельмаиды разрывалось сердце.

— Я вижу, — продолжала она, — что ты мне сострадаешь в моих горестях. Ах! Какую жестокую душу не взволнуют они, если даже тебя растрогали!

Зюльми скулил все громче, он видел страдания и верность своей возлюбленной и не мог открыть ей правды; он обожал ее и проклинал фею Не Знаю Что Сказать.

В это мгновение к дочери явилась королева Цвет Розы; заговорили перво-наперво о собачке; сказали о ней все, что полагается. Затем королева обратилась к принцессе: