Французская защита

— Что? — Лёха с любопытством посмотрел на Одинцова.

— То, что здесь персонал при встрече прямо на глазах заключенных целуется между собой, ну, знаешь, как они это делают — два раза, в одну щеку и другую.

Лёха захохотал:

— Точно! Как бы у нас это смотрелось, ежели бы «вертухаи» утром при встрече стали лобызаться! Да их бы все гомиками считали!

И вот теперь Одинцову предстояло пройти новое испытание.

Одиночка. Карцер.

Слабый шорох раздался внизу.

Мышь? Или крыса?

Виктор привстал с койки и посмотрел по направлению звука.

Темень.

Ни зги не видно.

Одинцов подернул плечами. Он с детства панически боялся маленьких коротконогих тварей.

«Не хватало еще здесь такого соседства… Хотя, я слышал, в наших карцерах нередко зекам приходится стоять по щиколотку в воде, в камере, кишащей крысами…»

Виктор прислушался.

Тихо.

Он снова прилег на койку, повернулся лицом к стене.

«Надо постараться заснуть. Сколько сейчас времени? Наверное, около полуночи. С утра, быть может, станет ясно, сколько дней придется мне здесь куковать. Все как-то быстро произошло, и Женевьева была сильно разозлена происшедшей дракой. Её можно понять — сделала что-то вроде праздника для заключенных, а получилось вот как..

Интересно — Лёха и этот Жан тоже «загремели» в карцер? Француз же, по сути, начал драку…»

Виктор явственно услышал, как маленькие лапки прошелестели шашками по бетонному полу. Он снова резко повернулся и, напрягая зрение, пытался что-то разглядеть в темноте. Потом подтянул к себе левую ногу, и осторожно снял специальный тапок, в который одевают каждого узника «Seine Saint-Denis».

Едва заметная тень мелькнула в дальнем углу, внизу у окна послышалось шуршание, и Одинцов с силой запустил туда обувь. Звук удара совпал с резким визгом — тапок попала в цель.

Ошеломленная столь нерадушным отношением нового гостя, хозяйка камеры — крыса, пронеслась по диагонали к тому месту, откуда донеслось первое шуршание.

— Эх, бл…, вот кота Ваську нашего бы сюда! — вслух выругался Одинцов. — Он тут быстро бы порядок навел!

Виктор присел на койке, подтянув колени к груди.

Сон как рукой сняло.

Сам воздух камеры, а не только пол, по которому гуляла тварь, в мгновение стал омерзителен Виктору.

Его организм, с раннего детства болезненно реагировавший на присутствие подобных незваных «гостей», а также плохо переносивший укусы комаров, мух, не говоря уже о пчелах и осах, автоматически запротестовал.

Виктор почувствовал спазмы в горле, и, пытаясь справится с подступающим рвотным рефлексом, резко соскочил с койки и в два быстрых шага подобрался к окну.

Струя свежего воздуха слабо вошла в легкие заключенного, и Виктору стало чуть легче. Он постоял так минут пять, потом носком правой ноги нащупал валявшийся в углу тапок, надел его.

Спазмы прошли, и Одинцов снова забрался на койку.

Виктор вспомнил, как в детстве, когда его родители (а отец, Одинцов — старший, был моряк) в очередной раз переехали в маленький дом — развалюху, то по ночам семью донимали крысы, прогрызавшие деревянные половые доски. Они обитали под кухней, откуда доносились запахи еды,

и под покровом ночи шустро сновали там, забираясь даже на стол. Однажды крысы перегрызли провода от электрической плитки, и в этот же день отец принес домой взятого «напрокат» огромного кота по имени Васька.

Пушистый и внешне добродушный котяра оказался настоящим убийцей для подпольных тварей.

В первую же ночь пребывания Васьки на новом месте семья Одинцовых проснулась от ужасного визга на кухне. В наступившей тишине послышались быстрые кошачьи шаги. Когда отец включил свет, то открылась картина, достойная кисти художника: кот победно сидел рядом с полуза-душенной крысой гигантских размеров и играл с ней, правой лапой поворачивая поверженную противницу туда — обратно.

После того, как вся стая утром покинула подпольное пространство, стало ясно — Васька прикончил главаря.

…Виктор вздохнул, пытаясь прогнать невеселые мысли о незваной обитательнице карцера, опять повернулся на бок и закрыл глаза.

Сон не шел.

Время тянулось мучительно медленно.

Внезапно Одинцов услышал в коридоре голоса. Они с каждой секундой становились все громче.

Виктор приподнял голову, ладонью подпер щеку и прислушался.

Один голос, резкий, с характерным фальцетом, Виктор сразу узнал. Он принадлежал Жану Темплеру. Тот явно протестовал, видимо выражая недовольство перемещением себя любимого в этот мрачный отсек тюремного здания.

Через минуту совсем близко от камеры Одинцова лязгнул замок, послышался скрип открываемой двери, потом она с оглушительным грохотом захлопнулась под выкрик наркомана:

— Merde! [27]

Приглушенное бормотание в соседней камере слышалось в течение часа. Виктор поймал себя на мысли, что в душе радуется соседству француза. Во-первых: справедливость восторжествовала, и зачинщик конфликта тоже угодил в карцер.

Во-вторых: стало как-то веселее оттого, что рядом за стеной находится еще один живой человек. Пусть даже испытывающий к Одинцову неприязнь после случившегося.

27

Merde! — Дерьмо! (фр.)

Наконец Темплер затих, и Виктор стал погружаться в дрёму.

Это был не сон, скорее полузабытье. К тому же в камере стало заметно холодать: окно с решеткой не было закрыто стеклом, и температура в карцере приближалась, вероятно, к уличной.

Светало.

Внезапно резкий выкрик и оглушительный визг словно катапульта подбросили Виктора на койке:

— Canaille! Canaille! Merde! [28] — кричал Темплер в соседней камере.

«Бог мой! Наверное, его укусила крыса!» — первое, что пришло в голову Одинцову.

28

Canaille! Canaille! Merde! — Сволочь, сволочь, черт! (фр.)

Через секунду послышался странный «хакающий» звук, будто бы выдох, и в то же время мало похожий на человеческий голос:

— Хаак!

Одновременно с ним раздался какой-то лязг, словно чем-то железным резко царапнули по стене.

Француз еще несколько минут выкрикивал ругательства, потом в коридоре раздались шаги, и подошедший охранник спросил заключенного:

— Qu у a-t-il? [29]

Темплер нервным тоном что-то объяснил ему, тот сдержанно хохотнул и, ничего не ответив, застучал каблуками по коридору, удаляясь в свою каморку.

29

Qu у a-t-il? — В чем дело? (фр.)

Француз бурчал себе под нос еще с полчаса, чем-то стучал в своей одиночке, и лишь под утро успокоился.

Лучи солнца постепенно отодвигали мрак в камере Одинцова. Глаза Виктора скользили по унылому однообразию тюремных стен серо-грязного цвета, точно так же выглядели пол и потолок В правом углу от двери виднелось мокрое пятно, словно туда плеснули водой из ведра. Приглядевшись, Одинцов с ужасом увидел, что мокрота была кровавого, красного цвета…

Кровь??

От этого пятна по полу к койке Виктора тянулся след, прежде невидимый из-за темноты, а сейчас хорошо различимый: будто бы по бетонному пространству полз маленький окровавленный гномик, теряя капли крови на своем пути.