Французская защита
Шрифт:
Страшная догадка пронзила мозг Виктора, он резко заглянул под свою откидную койку и отшатнулся.
У самой стены лежала мертвая крыса, задрав все четыре лапки вверх. Но не это было самое страшное.
Крыса была как будто исполосована острой бритвой. Удар лезвия пришелся по ее животу и он был вскрыт, словно консервная банка, обнаженные внутренности вылезли, свалились вбок, и наверное, от них шел кровавый след по камере Одинцова, когда бедное животное в агонии ползло к человеку.
Виктор вытер ладонью вспотевший лоб.
«Да. Темплер оказался явно негостеприимнее
Теперь настала очередь Одинцова барабанить по железной двери. Виктор выкрикнул в коридорное пространство с пару десятков слов, добрая половина которых были из матерного лексикона великого и могучего. Минуты через три в коридоре послышался топот, к двери подбежали сразу два охранника и открыли её: высокий негр с выражением застывшей печали на лице и толстый коротышка с зажатым в руке носовым платком, которым он вытирал через каждые десять секунд вспотевший лоб.
— Qu у a-t-il? — задал тот же вопрос, что и соседу Виктора некоторое время назад высокий негр.
Вместо ответа Одинцов, не оборачиваясь, ткнул рукой в направлении подвесной койки.
Толстяк подошел к ней и, заглянув вниз, тотчас с брезгливым выражением на лице отпрянул назад.
Он что-то быстро сказал своему напарнику, тот повернулся и зашагал по коридору.
Через несколько минут негр вернулся, неся в руках что-то наподобие веника и грязное ведро.
— Ramassez! [30] — скомандовал Виктору толстяк, указав рукой в направлении убитой крысы.
30
Ramassez! — Уберите! (фр.)
— Пошел на …й, сам убирай! — ответил по-русски Одинцов. — Переводи меня в другую камеру отсюда!
— Je ne parle pas russe! — отчеканил тот, глаза толстого француза стали наливаться кровью.
— Ramassez!! — повторил он, хватая Виктора за рукав, и пытаясь развернуть его в направлении койки.
Внутри Виктора знакомо закипело…
«Только держать себя в руках! Не хватает мне еще этого урода избить! Тогда долго отсюда не выйду»…
Он снова бросил взгляд вниз, и тут организм заключенного не выдержал. Одинцов мотнул головой в сторону, стараясь, чтобы брызги рвотной массы не попали на оторопевших французов…
— Merde! — в один голос закричали те. — Cochon! [31]
Они отпрянули от прислонившегося к дверному косяку Виктора.
Того долго сотрясали рвотные рыдания тела.
До тех пор, пока вызванная штатная уборщица тюрьмы не убрала все в камере, включая кровавый след, оставленный смертельно раненой крысой.
Из соседней камеры раздавался ликующий смех фиолетоголового наркомана.
Когда уборщица закончила работу, негр запер камеру на ключ, потом взял Одинцова под руку и повел по пустынному коридору на выход.
31
Cochon! — Свинья! (фр.)
Тюрьма уже не спала.
Виктор шел мимо решетчатых отделений камер, сопровождаемый свистом и улюлюканьем заключенных. Почти каждый из них считал своим долгом что-то выкрикнуть в адрес русского.
Слова
сливались в один сплошной крик, и лишь отдельные обрывки фраз сознание автоматически переводило на родной язык.Одинцов сжал кулаки, и, стиснув зубы, боролся с желанием бросить в ответ какое-нибудь замысловатое многоэтажное ругательство.
Негр, который вел Виктора, слегка ухмылялся, на его лице застыла маска гордой значительности, словно он лично задержал важного государственного преступника.
Французские зэки только что проснулись и совершали утренний туалет: умывались, брились, чистили зубы, словом, готовились к завтраку. Некоторые прилипли к решеткам, белея полосами только что нанесенной пены для бритья.
Необычно-оживленное веселье царило в этот момент в коридорах «Seine Saint-Denis».
Поравнявшись со своей камерой, Виктор бросил взгляд внутрь её.
Лёха почему-то еще лежал на койке, отвернувшись к стене.
«Что это с ним? — с некоторой тревогой подумал Одинцов. — Обычно он встает раньше всех, жаворонок по натуре…»
— A' gauche! [32] — негр подтолкнул Виктора в сторону большой красивой двери, обитой темно-бордовой кожей.
Они остановились.
Охранник нажал на неприметную кнопку звонка, и через несколько секунд дверь отворилась.
На пороге стояла высокая, спортивного вида молодая женщина, крашеная блондинка.
Она внимательно посмотрела на русского заключенного и улыбнулась:
— Входите! — несмотря на сильный акцент, слово она выговорила правильно.
32
А' gauche! — Налево! (фр.)
Одинцов удивленно уставился на француженку.
Женщина выразительно взглянула на охранника:
— Merci!
Тот моментально сделал «налево кругом» и удалился.
Виктор шагнул вперед и через несколько метров очутился в комнате, явно секретарской; справа виднелась точно такая же дверь, что и на входе, она была чуть приоткрыта.
Блондинка жестом пригласила Одинцова проследовать дальше.
«На «ковер», что ли, меня привели?» — с усмешкой успел подумать Виктор, входя в просторный кабинет.
В конце его за столом сидела Женевьева.
«Точно!»
Начальник тюрьмы поднялась с кожаного кресла и, видя, что Одинцов в нерешительности остановился у двери, молча показала рукой на стул, стоявший сбоку около её стола.
Перед Женевьевой возле телефона стояла шахматная доска, не та клеенчатая, что во вчерашнем сеансе, а из тонкого дерева, изящно сделанная хорошим мастером.
«Стаунтоновские…» — наметанный глаз русского шахматиста сразу определил тип красиво вырезанных из дерева фигурок.
«Дорогой комплект»…
Точно такой же он видел в известном шахматном магазине на длинной улице под названием La Fayette, недалеко от знаменитого универмага. Усаживаясь за стул, Виктор бросил взгляд на дверь. Секретарша стояла на входе, ожидая распоряжений начальницы.
— Чай? Кофе? — неожиданно по-русски, с таким же акцентом, что и у блондинки, спросила Женевьева и слегка улыбнулась, наблюдая за вытянувшимся от изумления лицом Одинцова.
— Вы тоже говорите, как и…? — Виктор повернул голову вправо-влево, на обеих женщин, которые с утра порадовали его знакомыми словами.