Французский палач

Его наемники подхватили этот клич и следом за ним выскочили из-за фургонов. Они уже начали перелезать через рухнувшую баррикаду. Оказавшиеся в завалах тела хрустели под тяжелыми сапогами, а те, кому удалось остаться снаружи, бросились на атакующих. Мюнстерцам не хватало доспехов, но в ярости недостатка не было, так что бой завязался жестокий.

Наставленные в грудь Джануку вилы заставили его развернуться и отбить удар, направив меч вверх. По инерции нападавший оказался лицом к лицу с хорватом. Секунду Джанук смотрел в лицо горожанина — башмачника или бочара, но не солдата. Глаза его были полны страха, но на лице горел огонь фанатизма, который дал силы нанести еще один удар, на этот раз в голову Джанука. Тот легко увернулся, сделал еще шаг вперед и ударил коленом в живот нападавшему. Один раз, второй. Горожанин задохнулся. Янычар поднял меч — и мужчина, который не был солдатом, увидел, как с небес его родного города низвергается смерть. Неожиданно повернув руку, Джанук опустил меч рукоятью вниз, ударив согнувшегося и задыхающегося человека по голове чуть выше виска. Горожанин рухнул, словно животное на скотобойне, вытянув шею. После этого Джанук двинулся прочь. Он пришел сюда для того, чтобы убить одного-единственного человека. И только после того, как этот человек приведет его к Жану. А башмачник или бочар потом очнется. У него останется шанс выжить в отданном на разграбление городе.

Впереди Джанук опять увидел того врага, чью жизнь ему нужно защищать. Тот оказался в самой гуще боя с продолжавшими сопротивление горожанами. Каким-то образом его оттеснили от прочих наемников. Генрих фон Золинген стоял, широко раздвинув ноги, и его гигантский двуручный меч описывал перед ним восьмерки, оставляя свободное пространство между ним и пятью озлобленными противниками, которые наседали на баварца со всех сторон. В бой вступил шестой горожанин, и пика, которой он был вооружен, изменила соотношение сил. Ее удар немец вынужден был парировать. Пространство, которое больше не покрывал безжалостный металл меча, мгновенно заполнили остальные пятеро. Их удары были направлены в незащищенный живот врага.

Джанук вовремя оказался рядом. Он парировал три удара мечом, поймал четвертый на нагрудник и отбил пятый поворотом бедра. И больше времени на оценку ситуации не осталось: ему некогда было думать, кто перед ним, солдаты или горожане. Они были вооруженными мужчинами, которые пытались его убить. Спустя несколько секунд все они были мертвы.

Жуткая маска повернулась к хорвату, и обрывки губ зашевелились со словами:

— Я у тебя в долгу.

— И ты мне заплатишь, — прошептал Джанук ему в спину.

Ворота оказались в двадцати шагах позади бойни, в которую превратилась баррикада. Наемники в хороших доспехах легко добрались до них, оставляя за собой цепочку мертвых тел. Чересчур рьяные погибли, вопя под струями кипящей жидкости, которая потекла на них со стен, как дождь расплавленного металла. Фон Золинген не был настолько опьянен жаждой крови, чтобы забыть уроки осады. Он не попал под смертоносный дождь, остановившись на шаг дальше, и теперь расположил своих немногочисленных арбалетчиков так, чтобы не давать поднять головы защитникам, оказавшимся на стене.

— Засов! — крикнул он, и десяток самых сильных солдат, успевших отдышаться после фургонов, подставили плечи под гигантское дубовое бревно, которое было закреплено на металлических скобах по обе стороны ворот. — Поднимай!

Бревно на секунду застыло, а потом медленно, невероятно медленно начало подниматься. Один из солдат повалился, попав под сброшенный сверху камень, но и сам бросавший отшатнулся назад, хватаясь за оперенную стрелу, которая впилась ему в шею. Генрих занял место солдата — и стоило ему присоединиться к остальным, как бревно вылетело из скоб. Солдаты подняли его высоко над головами и отбежали, чтобы швырнуть на стену у ворот. Вторая группа солдат бросилась вперед, чтобы распахнуть створки. Протяжно застонав, ворота Мюнстера открылись — впервые за шестнадцать месяцев. Солдаты, нетерпеливо дожидавшиеся снаружи, хлынули в город.

Как только в город вошло первое подкрепление, Генрих собрал остатки своего отряда.

— А теперь, — объявил он, — мы предоставим этим швейцарским ублюдкам поработать за нас. Обойдем бой, чтобы добраться до дворца. Если верить тому подонку, который привел нас сюда, именно во дворце находится наша добыча. Приведите его ко мне!

Охранявший Корнелиуса солдат выволок дрожащего старика из лавки.

— Я сделал все, что вы от меня требовали! У меня с ландграфом договор! — проблеял он.

Солдаты захохотали, а Генрих наклонился к нему:

— Ландграф спокойно пердит у себя в шатре. Он не войдет в город и не исполнит своих обещаний, пока мы не разберемся с этим сбродом еретиков. И ты, — тут он ткнул Фуггера-старшего в грудь, — поведешь нас ко дворцу обходными путями.

— Но мои… мое имущество?

— Твое золото цело, банкир! — Генрих произнес это последнее слово, как ругательство. — Я оставил людей охранять его. Как только ты доведешь нас до цели, то можешь отправляться обратно к нему — или к дьяволу!

Корнелиус бессильно обвис в руках охранника. Он понял, что выхода у него нет.

— Хорошо. Я знаю дорогу, которая мало охраняется.

На улицах громко кричали. Швейцарцы ворвались в Мюнстер, без разбору убивая людей, которые так яростно противились им долгих шестнадцать месяцев.

— Оборона долго не выстоит. — Генрих толкнул Корнелиуса вперед. — Веди нас во дворец.

Джанук пристроился чуть позади командира.

«Ромбо, — подумал он, мысленно посылая слова в раздираемую агонией ночь. — Если ты еще жив, то продержись еще немного».

* * *

Последняя веревка лопнула как раз тогда, когда кружение предельно ускорилось и люди начали слетать с помоста в толпу раскачивающихся зрителей. Сначала охранники, потом — старейшины и наконец внутренний круг женщин. Рухнули все, кроме одного человека, который стоял на коленях в центре помоста, склонив голову. Одну руку он воздел над головой, другой сжимал отрубленную кисть Анны Болейн. Казалось, только эта кисть и держит его.

— Зрите! — вскричал царь Ян, и его сильный голос заставил смолкнуть крики последних падающих танцоров. — Зрите ту, кто пришла спасти нас всех, затопить наших врагов своим святым огнем. Приветствуйте вашу царицу!

Казалось, на вытянутой руке Яна начал сгущаться мерцающий огонь. По его пальцам искры перетекали на пальцы, которые он держал, а потом возвращались обратно. И внутри пламени, трещавшего над обеими руками, начала расти фигура. За кистью возникла рука, за рукой — тело.

Вся толпа в один голос вскричала: «Привет тебе!» Жан, все еще стоявший у колонны, тоже посмотрел туда — и почти поверил в то, что видит парчовое платье, квадратный вырез, очертания стройной шеи.

— Нет! — закричал он.

И в эту секунду двери огромной залы распахнулись и солдат с рассеченным лбом, из которого лилась кровь, ввалился внутрь.

— Ворота разбиты! Враг здесь!

Выкрикнув эти слова, солдат упал и умер в дверях.

Наступила полная тишина, словно в воздухе возникла дыра, засосавшая в себя весь шум. Пламя, танцевавшее на руке мертвой королевы, исчезло, как исчезла и она сама. Стало вдруг холодно. Коленопреклоненный лейденский портной остался стоять на сцене, сжимая кусок трупа. Волшебство было изгнано из зала простотой вошедшей туда смерти.