Франек
Шрифт:
— Твой омлет, — сказала она и села против него. С тонкой улыбкой на губах сапожник переводил глаза с жены на брата.
— На обед будет куриный суп. Любишь куриный суп? — спросила пани Мушек.
— Больше всего на свете, — признался Франек, отрезая большой кусок омлета. Пани Мушек молчала, с любопытством наблюдая, как он ест. И лишь после того, как Франек съел все до последней крошки, собралась с духом и негромко спросила:
— Скажи, Франек… можешь не отвечать, если не хочешь. Скажи… правда, что некоторые женщины в Вене покрывают лаком ногти на ногах?
Через три недели его уже знали повсюду.
Люди корчились от смеха, похлопывали его по плечу — и так, мол, верим.
Впрочем, это было только начало. Франек вытаскивал привезенные из странствий газеты и тряс ими над головой.
— Брат говорит, я неграмотный! — громко, чтоб было слышно в самом конце очереди, кричал Франек. — Тогда что же это? — Он взмахивал газетами и с торжеством оглядывал всех вокруг. Некоторые зрители зажимали рот ладонью, еле сдерживая смех. — Что это? — настаивал Франек. — Может… огурец?
— Нет! — хором выкрикивала очередь, включая и тех, кто уже вошел в лавку.
— Зонтик?..
— Нет! — еще громче надрывалась очередь.
— Тогда… что это? — вопрошал Франек, внимательно рассматривая газету.
— Журнал! — кричали ему. В эту игру возле лавки мои земляки играли вот уже две недели и знали, как следует отвечать.
— Неверно! — ревел Франек, делая вид, что страшно сердится. — Вы что, не можете отличить от журнала ежедневную газету? Боже, в какие времена мы живем! Ну уж нет! Читать я вам не стану.
— Не сердитесь, пан Франек. Почитайте немножко. В последний раз… —упрашивали его зрители, подмигивая друг другу.
— Так я ж неграмотный. Разве могу я что-нибудь прочесть? — отбивался Франек.
— Простите вашего брата. Что он понимает? Прочтите статеечку, ну хоть одну… — умоляли зрители, испытывая при этом ни с чем не сравнимую радость. Они чувствовали себя актерами, и им не терпелось доиграть роль до конца.
Франек разворачивал газету, листал ее. Искал, что бы такое прочесть.
— Вот тут, на пятой странице, коротенькая заметка. Пожалуй, я мог бы вам ее прочитать.
Все умолкали. Некоторые, не в силах сдержать возбуждение, подталкивали соседа локтем в бок. Франек начинал:
— “Вчера в Люблине был задержан пятидесятипятилетний вагоновожатый. Вечером в часы пик он похитил трамвай шестнадцатого маршрута…”
— Пан Франек, вы держите газету вверх ногами… — выкрикивали из очереди. Франек переворачивал газету и продолжал:
— “Целый час он
ездил по городу, не обращая внимания на просьбы запертых в вагоне пассажиров. Лишь после того, как власти приняли решение перекрыть движение в городе, украденный трамвай удалось остановить”.Франек перевернул страницу, словно перед ним была книга.
— “В результате долгих переговоров с невменяемым вагоновожатым полиции удалось добиться освобождения перепуганных пассажиров. Пока стороны договаривались, общественный транспорт в Люблине стоял. Лишь поздно вечером угонщика уговорили покинуть трамвай. Он объяснил свой поступок тем, что всегда мечтал хоть раз вернуться с работы домой на любимом трамвае”.
В очереди громко захохотали.
Франек торжествовал:
— Ну и фрукт, верно? Хорошо еще, что он не был пилотом! Люди рыдали от смеха. Даже хозяин лавки, пан Вацек, вышел на улицу поглядеть, что происходит.
— Почитайте еще… еще что-нибудь, пан Франек… — наперебой кричали зрители, смахивая слезы. Франек тут же посерьезнел и принялся листать газету. На предпоследней странице задержался и объявил:
— Про авиакатастрофу. Пойдет?..
— Авиакатастрофа… — выдохнули слушатели, будто ничего смешнее им слышать еще не приходилось.
Франек обвел всех взглядом, очередь замерла. Хозяин лавки, пан Вацек, стоял, прислонившись к дверному косяку, в ожидании, что за этим последует. Франек начал читать:
— “В прошлый понедельник на борту пассажирского лайнера, выполнявшего рейс Краков — Берлин, произошел несчастный случай, стоивший жизни двум пассажирам…”
— Но этой газете уже три года… — крикнул кто-то. Пропустив замечание мимо ушей, Франек продолжал:
— “По не установленным до сих пор причинам через четверть часа после взлета открылась дверь запасного выхода. Прежде чем экипаж успел принять необходимые меры, двоих пассажиров вытянуло за борт…”
Слушатели разразились хохотом.
— “Как выяснилось, в результате инцидента пострадали некий богатый бизнесмен и сапожник из Варшавы, всю жизнь копивший на это путешествие. Когда они поняли, что произошло, бедняги разговорились. Сидя в самолете, они не чувствовали друг к другу особой симпатии, теперь же стали гораздо общительнее. Они падали, оставаясь на таком же расстоянии друг от друга, как прежде в самолете, и могли достаточно хорошо слышать друг друга, если старались говорить погромче. Под влиянием шока оба продолжали вести себя так, будто все еще находились в самолете. Бизнесмен рассказывал сапожнику о своей семье и о добермане, показал ему фотографию своей виллы. Когда ветер вырвал фотографию у него из рук, пришел черед сапожника, и тот поведал о своем домике с крышей из черного рубероида.
Через пять минут полета, когда земля внизу была уже хорошо видна, оба замолчали. Они вывалились из самолета как раз во время обеда, поэтому у каждого в руках оказалась бутылочка вина. Они чокнулись и выпили. Выброшенные бутылочки взмыли вверх, мужчины переглянулись: волосы у них стояли дыбом, они почти синхронно взмахивали руками. Внезапно заметили, что очень друг на друга похожи, и удивились, как это не пришло им в голову раньше. Они назвались. Фамилии были одинаковые. Удивительное совпадение! Оказалось, что это родные братья, которые не виделись с детства и ничего друг о друге не знали.