Франек

Но кое-что изменилось. Франек работал, и отношение пани Мушек к деверю стало иным. Вместо того чтобы хвалить его: наконец-то, мол, стал похож на брата, сапожница к нему придиралась. То ей вдруг не понравится, как Франек за столом держит вилку и нож; то, как он поет в ванной, то его привычка вывешивать кеды на шнурках за окно. Что бы Франек ни делал, как бы ни старался ей угодить — смягчить невестку не удавалось.

Как-то раз они вдвоем сидели в кухне. Было еще лето, хоть август уже кончался и дни стали заметно короче. Косые лучи вечернего солнца падали прямо на стол, за которым они сидели. Мушек ушел к клиенту: снимать мерку для новых ботинок. Пани Мушек и Франек пили вишневый сок. В доме еще с обеда ощущался запах жареной курицы. Сапожница сидела на стуле и смотрела в окно. Оба молчали.

Пани Мушек не произнесла ни слова, не удостоила деверя ни единым взглядом, но Франек твердо знал, что опять провинился, что-то сделал не так. Он был убежден, что на самом деле невестка смотрит на него. И чем демонстративнее она отворачивалась, тем крепче становилось в нем чувство вины, хотя он и понятия не имел, в чем эта вина состоит. Наконец он не выдержал и прервал молчание.

— Ты сама забила курицу? — спросил он.

— Нет, — ответила она не шелохнувшись.

— Тебе что-нибудь рассказать? — предложил он.

— Нет, спасибо.

— Могу почитать вслух… только принесу газету, она наверху.

—Сиди.

Пани Мушек смерила Франека взглядом, который более походил на острый кинжал. Глаза ее с укором задержались на его лице, оглядели шею, рубашку и даже брюки. Он позабыл все, что хотел сказать.

— Как случилось, что ты в жизни ничего не достиг? У других работа, постоянный доход. Дом, дети… А у тебя? Пачка старых газет в рюкзаке. Как ты так можешь? Просто не понимаю.

— У меня есть еще шорты и кеды.

— Не смешно. Ведь тебе уж за пятьдесят, пусть ты и выглядишь моложе. В твоем возрасте люди выходят на пенсию и наслаждаются покоем в собственном саду.

— Так и я целыми днями наслаждаюсь покоем в саду.

— Есть разница. Ты не на пенсии.

— Но ведь если меня не знать, просто идти мимо, как определишь, на пенсии я или нет?

— Здесь тебя знают все. Каждый, глядя на тебя, думает: “А вот и дурачок Франек”. Ты вообще в курсе, что о тебе говорят?

— Меня все любят.

— Потому только, что ты в гостях. Вот поживешь с годик, поймешь, что они думают на самом деле.

— Через пару недель я уйду. Осенью.

Пани Мушек потерла лоб, будто ей стало нехорошо.

— Ну, не будем больше об этом.

— Что с тобой? — с беспокойством спросил Франек. — Принести порошок?

— Сиди. Когда ты в последний раз стригся? Франек пощупал свою прическу.

— Точно не знаю… С полгода назад, наверное… С кислой улыбкой сапожница спросила:

— Длинноваты, ты не находишь?

—Угу…

— Через час вернется Антоний, у меня будет куча дел. А сейчас я могла бы сходить за ножницами и остричь тебе волосы. Что скажешь?

— Не знаю. Ты серьезно? — спросил Франек, пятерней приглаживая волосы. Пани Мушек энергично поднялась и принялась убирать со стола.

— Когда еще у тебя будет такая возможность! — сказала она и скрылась в ванной. Франеку показалось, что невестка будет недовольна, если он откажется. А ведь он и так уже доставил ей массу хлопот и на этот раз возражать поостерегся. Он услышал, как невестка моет руки, выдвигает ящик и тут же задвигает его. В следующее мгновение она уже снова стояла на кухне с ножницами и полотенцем в руках.

Она указала на его стул и попросила:

— Отодвинь подальше, чтоб волосы не падали на стол… еще… так… нет, еще чуть-чуть.

Франек исполнял ее приказы, как солдат.

Пани Мушек обвязала вокруг его шеи полотенце.

— Что ты на меня так смотришь, — сказала она, — это недолго. Франек только кивнул, в тот же миг прядь его волос упала на пол.

— Раньше я всегда сама стригла Антония, — продолжала она. — По воскресеньям. После завтрака. Потом он доставал из шкафа лучший костюм и мы отправлялись гулять. Иногда шли в церковь, слушали проповедь. На самом-то деле Антоний просто хотел подразнить священника. Мы садились в первом ряду. Антоний снимал шляпу, чтобы все видели его новую прическу. Святому отцу это действовало на нервы — он-то был лысым. Он скрежетал зубами, да так, что даже в последнем ряду было слышно.

Пани Мушек вздохнула:

— Так-то вот… А теперь он и сам облысел.

— Расскажи, как вы познакомились? — попросил Франек.

— Это было двадцать с лишним лет назад. Я тогда работала в кондитерской лавке на Хмельной. Теперь там химчистка. Когда я шла с работы, моя одежда пахла шоколадом. Люди оборачивались и смотрели мне вслед. Однажды Антоний пригласил меня в кино. Он работал неподалеку в обувной мастерской. Мы пошли в кино сразу после работы. Через пятнадцать минут во всем зале уже пахло шоколадом. Люди смотрели на нас и улыбались. Антоний понял, что запах от меня, и посмотрел так, как никто никогда на меня не смотрел, — пани Мушек хихикнула. — Фильма я совершенно не помню.

— Да-да, — кивнул Франек, — в детстве Антоний был охоч до сладкого. Пани Мушек наклонилась к нему, и нос Франека уткнулся в ее блузку.

— Слышишь запах? — В ее шутливой интонации прозвучало странное любопытство.

— Через двадцать лет? — удивился Франек.

— Неужели нет? — Пани Мушек наклонилась еще ниже. Нос Франека очутился между двумя холмами, приподнимавшими блузку.

— Я слышу только запах курицы, которую мы ели на обед, — признался Франек и, чтобы не обидеть невестку, добавил: — Слышу, как бьется твое сердце… Колотится, будто молоток.

Пани Мушек покраснела.

— У меня аритмия. Это, между прочим, серьезно.

— Наверное, нужно сходить к врачу? — попытался Франек выйти из положения.

— К врачу? — воскликнула пани Мушек. — Да что он понимает в женских болезнях? Посчитай лучше, как часто оно стучит.

—: Сердце?

— Что же еще?

Франек глубоко вдохнул и принялся считать:

— Один, два, три…

— Торопишься, давай помедленнее…

— …четыре… пять… шесть…

— Да ты считать не умеешь, — поддела она его. Франек почувствовал, что покрывается потом.

— Неправда! Я умею считать до тысячи.

— Так давай считай.

— Нет, ты права. Я не умею считать до тысячи.

— Вот ты сказал, что осенью уйдешь. Почему ты не хочешь остаться с нами?

— Не хочу, и все.

— А если Антоний будет против? Ты нужен ему. Кто будет пасти птиц?

— Все равно уйду. И птицы со мной.

— Франек! — потребовала пани Мушек. — Посмотри на меня.

Франек поднял голову. Глаза их встретились. Больше всего хотелось ему опустить голову. Но сапожница всем телом давила ему на шею, отрезав путь к отступлению. Его подбородок оказался вдруг зажатым между могучими грудями невестки — проявилось ее редкое умение использовать их как тиски. Франек ощутил слабость. Ситуация выходила из-под контроля. О подобных вещах Франек имел весьма смутное представление.