Франклин Рузвельт

Вскоре после свадьбы Рузвельты отправились в длительное путешествие по Европе. Вряд ли его можно назвать медовым месяцем, ибо оно продолжалось целых десять месяцев по Франции, Германии, Швейцарии. Во время этой развлекательной поездки Сара осознала, что не испытывает никаких нежных чувств к супругу, хотя присущее ей с юных лет чувство долга не позволяло и помыслить о расставании и тем более об адюльтере. Но главное, где-то в середине турне она узнала о своей беременности.

Роды, состоявшиеся в самом начале 1882 года, были тяжелыми. Чтобы женщина не страдала, ей дали хлороформ, и ребенок появился на свет, когда его мать была в бессознательном состоянии. Оказалось, что доза хлороформа была слишком велика, и роженица чуть было не отправилась на тот свет [2] . Врач сообщил ей, что больше рожать она уже не сможет. Но мальчик оказался здоровым, крикливым, требовательным. Счастливый отец вписал в дневник своей супруги, что на свет появился «великолепный, крупный ребенок мужского пола» ^{35} . Он питался материнским молоком целый год: Сара отвергла принятую в богатых семьях манеру нанимать кормилиц. Когда через много лет приглашенный в дом Рузвельтов лауреат Нобелевской премии французский хирург Алексис Каррель задал Саре вопрос, чем в младенчестве питался ее знаменитый сын, та с гордостью ответила: «Только естественной пищей» ^{36} .

2

Хлороформ применялся для общего обезболивания с середины XIX века, причем с ним было связано немало смертельных случаев. Позже установили, что наиболее вероятной причиной «наркозных» смертей являлась эмоциональность пациентов, говоря медицинским языком, стресс-реакция.

Среди бумаг Сары сохранился своеобразный плакат со следующим текстом: «Сообщается о появлении Франклина Делано Рузвельта в день 30-й января 1882 года в доме мистера и миссис Джеймс Рузвельт». На плакате был нарисован аист, несущий в клюве пеленку с завернутым в нее младенцем, на которой значилась надпись «ФДР» ^{37} . Таким образом, оказалось, что сокращенное имя в виде аббревиатуры было присвоено будущему президенту еще со времени его появления на свет.

Детские годы

Семейные коллизии привели к тому, что раннее детство Франка проходило почти идиллически, но в одиночестве. Его старшие братья и сестры не были ему подлинно близки хотя бы в силу разницы в возрасте. Единокровный брат Джеймс был старше на 28 лет и питал к мальчику почти отцовские чувства. В семье не раз говорили, что у этого ребенка два отца. Но все-таки в Джеймсе-младшем брат видел скорее именно наставника, с которым можно было поделиться самыми сокровенными мыслями и чаяниями, тогда как Джеймс-старший был подлинным отцом всего семейства.

Отец души не чаял в младшем сыне, хотя и относился к нему с мужской требовательностью, не допускал фамильярности, считал почтительность по отношению к старшим само собой разумеющейся. В то же время мать лелеяла своего единственного ребенка, баловала его при молчаливом одобрении счастливого мужа, который упивался своей второй супружеской молодостью.

Эта безоглядная материнская любовь, стремление всегда и во всем опекать Франка подчас переходили всякие границы. Ребенок был послушным, терпеливо исполнял требования матери, но по мере физического и духовного развития опека начинала его раздражать. Более того, она продолжалась и в те годы, когда Франклин стал взрослым, студентом, а потом начинающим адвокатом. Письма сыну были полны смешных указаний: ты должен держать ногти чистыми; ты не должен путешествовать без перчаток; напиши свои инициалы на ручке зонтика, чтобы его не украли; старайся не кашлять, потому что кашель — это всего лишь нервная привычка, и т. д. и т. п. ^{38}

Конечно, непосредственная опека с годами уменьшалась, Франклин тактично давал понять матери, что будет поступать так, как считает нужным, но отношение к сыну, когда он был ребенком и юношей, оставило глубокий след в привычках и манере поведения Сары на всю жизнь. Американский дипломат Герберт Пелл рассказывал президенту в 1940 году, что посетил его мать в Гайд-Парке и не осмелился отказаться от ледяного чая, предложенного миссис Рузвельт, хотя он просто ненавидел этот напиток. «Вы, наверное, также не смогли бы», — произнес Пелл. «Да, — задумчиво ответил политик, собиравшийся уже третий раз стать президентом США, — я тоже ее боялся» ^{39} .

С годами властная натура Сары Рузвельт стала ощущаться всё больше и больше не столько ее сыном, вступавшим на рельсы политики, сколько членами его семьи. Она пыталась манипулировать поведением своей невестки Элеоноры, далеко не всегда встречая сопротивление. Нередко в дело вступали просто финансовые средства давления. Одному из биографов Рузвельта Теду Моргану уже весьма пожилой свидетель рассказывал о случае, произошедшем во время какой-то церковной церемонии.

Направляясь туда вместе со старшим внуком Джеймсом и его женой Бетси, Сара вспомнила вдруг (или ей напомнили), что это как раз был день рождения молодой женщины. Поздравив ее, она пообещала по возвращении подарить ей драгоценные коралловые бусы. «Не надо, бабушка, это слишком», — скромно произнесла Бетси. Однако в церкви настроение Сары изменилось — она решила, что Джеймс с женой сели не там, где им положено. Укоризненные жесты не оказали на них влияния (может быть, они просто не заметили их). По окончании службы Сара, нахмурившись, заявила Бетси: «Оказывается, всё, что ты заслужила, — это пачка бумажных салфеток» ^{40} .

Что же касается карьеры сына, то мать совершенно серьезно полагала, что своими успехами он обязан исключительно ей — ее правильному воспитанию, тому, что она научила его, как следует себя вести, как он должен обращаться с людьми различного социального положения, и т. п.

Но всё это произойдет в будущем. Пока же каждый год родители с единственным общим малолетним сыном отправлялись на отдых в Европу, ибо отец, с молодых лет страдавший сердечной слабостью, одержимо верил в целительную силу французских и германских минеральных источников.

Правда, это пристрастие сопровождалось негативным отношением и даже презрением к немцам как нации. Супруги Рузвельт считали их невоспитанными, зазнавшимися, малообразованными, агрессивными. Такие чувства невольно передавались ребенку, который во время одного из путешествий осмелился даже нарисовать карикатуру на германского кайзера, усы которого достигали пола, точнее, нижнего края листа. Учитель, которого нанимали для Франка, так как поездки были длительными, наказал его: мальчик должен был триста раз написать предложение «Я должен стать хорошим» ^{41} . Можно не сомневаться, что такое раннее впечатление оказало определенное влияние на Рузвельта, когда он вступил на политическое, особенно международное поприще — во время Первой и особенно Второй мировой войны. Политические соображения явно дополнялись сугубо недоброжелательным отношением к немцам.

Кроме Германии и Франции семейство побывало и в других европейских странах. Франк знакомился с Англией, Голландией, Италией, Швейцарией, с местными нравами и основами старой культуры, посещал соборы, дворцы и музеи, сравнивал европейские и американские ценности, не становясь ни космополитом, ни крайним патриотом. В его шкале ценностей классические, традиционные цивилизационные основы уживались с тем новым, что приобщила к ним его собственная страна.

К ежегодным вояжам готовились заранее, тщательно планировали, нередко сравнивая их со славными путешествиями прежних знаменитых мореплавателей, включая Христофора Колумба. Франку доставляли огромное удовольствие дни, проведенные на океанском лайнере, он представлял себя капитаном, сражающимся с пиратами и побеждающим их. Он с удовольствием общался с матросами и флотскими офицерами, предпочитая их компанию обществу сверстников и тем более родителей. Благодаря европейским путешествиям он смог французский и немецкий языки, которым его обучали с малых лет, перевести в плоскость свободного практического употребления.

Во время возвращения из одного заокеанского путешествия разыгрался страшный шторм. Водой залило каюту Рузвельтов. Сара, обернув ненаглядного сына собственным меховым манто, храбро произнесла: «Бедный мальчик, если ему суждено пойти на дно, пусть ему будет там тепло!» ^{42}

Некоторые европейские впечатления сохранились у Рузвельта на всю жизнь. Он часто вспоминал, как в восьмилетнем возрасте поднялся вместе с отцом на Эйфелеву башню, сооруженную годом раньше и 40 лет являвшуюся самым высоким сооружением в мире. Оттуда он обозревал весь прекрасный Париж и слушал рассказ гида о том, что башня задумана как временное сооружение и через 20 лет после Всемирной выставки 1889 года ее должны снести. Позже Рузвельт рассказывал, что ему было очень жаль, что такая великолепная, по его мнению, конструкция исчезнет, и радовался, что башню, по сути дела, спасли радиоантенны, установленные на ее вершине.

После одного из путешествий пятилетний Франк нарисовал в качестве подарка родителям парусное судно, довольно живо изобразив его снасти и несущие корабль волны. Этот рисунок сохранился в Гайд-Парке ^{43} . Любовь к морю Франк сохранил на всю жизнь.

В имении Рузвельтов была неплохая библиотека, и Франк, научившийся читать очень рано, с пятилетнего возраста поглощал книги. После сказок и легенд наступила пора Майна Рида, Редьярда Киплинга, Марка Твена, а затем, лет примерно с десяти, и взрослой литературы, главным образом связанной с океанскими просторами, пиратскими авантюрами, морскими сражениями, борьбой военных флотов за господство, подвигами адмиралов.