Франко

Корреспондент заявляет, что «по всему Львову говорят о процессе социалистов. Общественное мнение единодушно требует оправдательного приговора».

Оправдательного приговора суд не вынес. Но и осудить слишком строго обвиняемых, уже измученных многомесячным тюремным заключением, тоже побоялся. Объявленный 21 января 1878 года приговор определял обвиняемым различные сроки тюрьмы — от месяца до трех. Предварительное содержание за решеткой под следствием совсем не засчитывалось заключенным.

Иван Франко, уже более полугода томившийся в тюрьме, был приговорен к шести неделям заключения и 5 гульденам штрафа.

Срок свой он отбывал с 21 января по 4 марта 1878 года. Таким образом, он провел в тюрьме почти девять месяцев.

«Это была первая школа, которую я прошел на дне галицкого общества», — говорил писатель.

fit

Я ДНАКО мучения не кончились и после того, как \я перед Иваном Франко растворились тяжелые ворота тюрьмы. Львовская буржуазия преследовала его. Франко исключили из всех культурных товариществ. Знакомые старались не встречаться с ним на виду у всех...

Но зато прогрессивная молодежь еще больше к нему потянулась. «В конце концов за этот бойкот со стороны старших, — писал Франко, — нас полностью и в десятикратном размере вознаграждала сердечная привязанность молодежи, которая с самого дня суда в январе 1878 года стала особенно симпатизировать нам, внимательно следила за нашими выступлениями в литературе, принимала горячее участие в возникавших дискуссиях...»

На квартире у Франко, поселившегося на Клейновской улице*, на четвертом этаже дома номер 4, почти каждый вечер собирались молодые люди — студенты, рабочие. Спорили о насущных социальных и философских проблемах...

Теперь улица Каменоломов.

Один из посетителей квартиры Франко, в то время васемнадцатилетний студент Евгений Олесницкий, впоследствии далеко разошедшийся с Франко, рассказывал:

— На Галицкой Руси не было человека, который имел бы такое влияние на современную молодежь, какое имел в свое время Иван Франко. Способствовали этому и его знания, и вся его личность, склонная к наблюдательности и критицизму. Знакомство с Франко вводило нас, молодых людей, в совершенно новый мир. Его необыкновенная по его тогдашнему возрасту начитанность, его острый взгляд на вещи, его суровая и остроумная критика современных отношений импонировали молодежи и объединяли ее вокруг Франко.

Тотчас после выхода из тюрьмы Франко деятельно принимается за издание нового журнала. Вместо прежнего «Друга» они с Павликом решают издавать «Друг общества».

Первый номер нового журнала вышел в апреле 1878 года, второй — в мае. Но оба номера были конфискованы полицией. Правда, после того как основную часть тиража уже распродали и разослали подписчикам.

Да и что удивительного в том, что «Друг общества» вызвал такую бурную реакцию со стороны властей? Первый же номер открывался страстным призывом «к битвам новым!» — уже известным нам стихотворением «На заре социалистической пропаганды».

Далее шел небольшой рассказ Франко «Патриотические порывы». Писатель разоблачал фальшь и лицемерие либерально-националистического духовенства, жестокого и античеловечного...

«У этих людей, — писал Франко о галицких попах, — проповедующих отречение от мирских наслаждений, нет и капельки стыда, когда они тянут руку за последним кровным грошом народа, тянут так откровенно, дерзко, нагло!»

Наконец, в первом номере «Друга общества» был напечатан в переводе Франко и Павлика популярный очерк немецкого экономиста Альберта Шеффле «Что такое социализм?».

Придравшись именно к этой статье, полиция конфисковала книжку журнала. А за Франко был усилен полицейский надзор.

Но угроза новых репрессий не остановила писателя. И во втором номере своего журнала он поместил еще два своих тюремных стихотворения — «Дума в тюрьме» и «Невольники», начало повести «Боа-констриктор» и перевод статьи Фридриха Ланге «Рабочий вопрос и его значение в настоящем и в будущем».

Второй номер журнала был тоже конфискован. Издание пришлось прекратить.

Тогда Франко решает выпускать непериодические литературные сборники, которые явились бы продолжением журнала.

В августе вышел такой сборник, озаглавленный «Колокол», — конечно же, в честь знаменитого издания Герцена. А в самом конце декабря 1878 года или в начале следующего — «Молот». При этом издатели дали общий указатель содержания для двух номеров «Друга общества» и обоих сборников...

В «Колоколе» и в «Молоте» закончилось печатание повести Франко «Боа-констриктор», которую теперь на Украине знает каждый школьник.

Бесконечно длинная, сросшаяся воедино и наделенная волшебной силой связка денег... Серебра, золота. Это и есть тот удав (боа-констриктор), который мертвой хваткой душит человека. И того, кто обладает приманчивыми, сверкающими, как змеиная чешуя, сокровищами, и того, кто ищет всего лишь крупицу их, чтобы прокормить себя и семью.

Удав уверен в своей добыче: от его железных объятий не ускользнет никто. Ни молодой рабочий Иван Пивторак, который, оставив в нищей халупе жену с малым ребенком, ушел на промысел, чтобы заработать хоть немного на собственный угол. Ни даже Герман Гольдкремер, владелец бориславских промыслов, который всю жизнь ценою унижений и обмана копил свое богатство.

Ивана Пивторака столкнул в шахту управляющий

Гольдкремера, чтобы, расписываясь потом за убитого, получать предназначенные ему деньги. Германа Гольдкремера чуть было не задушил собственный сын, позарившийся на его капиталы.

В страшную минуту прозрения, оглядываясь на всю свою позорную жизнь, Герман Гольдкремер спрашивает: «Кто виноват в моей беде, в моей тоске? Кто недоброй рукой гнал меня все дальше, все быстрее вперед, кто ослепил мои глаза, чтобы я не видел ничего, пока не окажусь на дне бездонной пропасти? Кто это такой? Кто это?»

Виноват весь социальный строй, отвечает писатель, строй, при котором человек отдан в жертву удаву — власти денег. В этом и надо искать истинную причину всех народных бед.

Но скованный змеем-удавом, рабочий класс уже начинает шевелиться...

Только что Борислав был сонным нефтяным городком, раскинувшимся вокруг, словно озеро грязи, глины, скопищем неопрятных домов, складов, фабрик, источником горя и мучений. А промышленник Гольдкремер — его всемогущим господином, царьком. И вот уже мертвый Борислав пробуждается. Гольдкремер начинает ощущать, что Борислав восстает против своего хозяина: «Дома преграждали ему дорогу, шахтные ямы, как отверстые пасти, появлялись у него под ногами, а из этих ям, из страшной глубины слышны были раздирающие душу стоны, проклятия, крики смертного отчаяния и вопли умирающих».