Франко

— Крестьянский сын! Тьфу, какого же черта этим мужикам лезть сюда!

«Зверский поступок учителя сошел ему как ни в чем не бывало, — вспоминает Иван Франко, — как и многие другие зверские его поступки».

...На диво всему классу, в конце года Ивась вышел на первое место —он получил первую награду.

На переводном экзамене, который был, по сущес-ству, парадом, присутствовал и отец мальчугана. Ивась его сначала не заметил, но когда Ивася вызвали первым для вручения наградной книги, он услышал, как отец в зале громко заплакал от радости — простой деревенский кузнец из Нагуевичей.

А спустя несколько недель, как раз на пасху 1865 года, Яць Франко скоропостижно скончался на шестьдесят четвертом году жизни.

Нужно ли говорить, каким горем это было для Ивася? На протяжении всей своей жизни поэт возвращался к образу своего отца — он так многим был ему обязан.

О мой отец! Если сегодня Хоть искра тех огней горит В моей груди, чтобы народу Его страданья облегчить,

Если несчастьем, горем битый,

Не отошел от жизни я,

Служить стал людям, как служил ты, — То все преемственность моя.

После смерти Яця Франко хозяйство осталось в расстроенном состоянии. Человек редкостного трудолюбия, Яць был малопрактичен и совершенно бескорыстен. Легко откликался на человеческие нужды и беды, и при семье кузнеца постоянно кормились многочисленные родственники и знакомые. На руках у вдовы Яця осталось четверо детей. Нужно было их кормить. А она еще и сама была молода — на тридцать лет моложе Яця. И она вышла замуж вторично — за батрака Григория Гаврилика, уже поработавшего в бориславских шахтах и прошедшего суровую трудовую школу.

Это был человек во многом противоположный Яцю Франко. «Натура насквозь практическая и реальная, без искры поэзии, но зато со значительной дозой скептицизма и свободомыслия, человек сильной воли и энергии» — писал о нем Иван Франко.

С отчимом Ивась быстро подружился. В нем он нашел заботливого и любящего опекуна. Благодаря попечению Григория Гаврилика Ивась смог продолжать учиться.

•

Мальчик жил в Дрогобыче у «тети Кошицкой», приходившейся какой-то дальней свойственницей его родителям. У нее был накренившийся на один бок, но все-таки собственный домик с огородом и столярная мастерская.

Домик стоял на рабочей окраине Дрогобыча, между кабаком и кожевенным заводом, от которого шел постоянный смрад, у самого Бориславского тракта. И Ивась теперь постоянно собственными глазами видел толпы голодных и оборванных промысловых рабочих.

Франко подружился с учеником из мастерской Ясько Романовским. Отец Романовского работал на фабрике по очистке нефти и горного воска. Здесь стал бывать вместе с товарищем и Ивась.

Однажды отец Ясько попал в какую-то аварию: ему обожгую руки и ноги, и его отправили в больницу. \

«Я помнкудо сих пор его страшные раны, которые я видел в больнице, когда их перевязывали... — рассказывал Франко спустя много лет, — и его осунувшееся, мученическое лицо, отражавшее даже не боль, а какую-то безграничную тоску...»

Отец Ясько остался калекой, и сын вынужден был теперь содержать семью. Он вскоре переехал во Львов.

В той же мастерской Кошицкой Ивась подружился с молодым подмастерьем Станиславом, добродушным шутником и певуном.

Вечерами, когда хозяин мастерской уходил в цеховое управление, а хозяйка возилась на кухне, Ивась и Станислав устраивались поудобнее на верстаках. И подмастерье принимался развлекать мальчугана смешными анекдотами из жизни отцов василиан. Он, как и Ивась, прежде учился в василиан-ской нормальной школе.

Иногда к ним присоединялся пожилой столяр-мебельщик Чемеринский. Из-под насупленных бровей на ребят с напускной строгостью глядели черные глаза. Чемеринский любил пересказывать старинные цеховые истории об искусных мастерах, народных умельцах.

— Один часовщик, — повествовал Чемеринский, — изготовил для своего города замечательные часы, из которых при бое каждый раз выходила новая группа фигурок и играла различные мелодии. Магистрат, имея в своем владении такие часы и опасаясь, чтобы мастер не сделал такие же или даже еще более мудреные для кого-нибудь другого, решил ослепить часовщика и потом милостиво кормить его до самой смерти. Когда мастеру выкололи глаза, он заявил, что у его часов есть еще один секрет, которого он до сих пор не показывал никому. Если бы ему разрешили дотронуться до часового механизма, он бы пустил в ход и этот последний, самый мудрый фокус. Магистрат согласился, и мастера привели к часам, открыли дверцы механизма, он приложил к нему два пальца, повернул что-то — и часы остановились. Как ни бились потом часовщики над этим механизмом, никто уже не смог отыскать, в чем была неисправность, и пустить часы снова /в ход...

Позже Франко в специальной заметке решительно возражал против попытки некоторых биографов вывести из его автобиографических новелл исчерпывающую оценку его школьных лет.

«Эти годы, — писал Франко, — опуская некоторые неприятные эпизоды, все же были радостными годами моей юности».

Среди своих учителей в василианской школе он с добрым чувством вспоминал молодого монаха Кру-шельницкого, отца катехита Красицкого, отца игумена Барусевича и талантливого проповедника отца Немиловича. А особенно — старичка учителя так называемой «штубы», первого класса, украинца Чер-нигевича. Он прослужил в этой школе до самой смерти и не знал для непослушных и шумливых детей более тяжелого наказания, чем поколоть их в лоб своей небритой бородою.

За трехлетнее пребывание в школе василиан Ивась Франко в совершенстве овладел немецким языком и легко читал и переводил немецкие книги.

tar

шшв AM же, в Дрогобыче, в 1867 году Ивась по-ШтШ ступил в гимназию.

Здесь повторилось то же, что и в василианской школе: весь первый класс деревенского мальчика

продержали на последней — «ослиной лавке». Но при переходе во второй класс он получил вторую награду, а затем все шесть лет шел в классе первым или вторым.

Школьная наука никогда не была Франко страшна. А по мере того как расширялся круг его знаний, она все чаще доставляла ему радости.

В годы поступления Ивася в реальную гимназию преподавание было переведено с немецкого языка на польский. Запрещены были телесные наказания. Появились новые учителя, стремившиеся привить учащимся нравственные принципы и навыки практической деятельности.

— Что из того, что ты умеешь исчислить поверхность геометрических тел, если ты не можешь изготовить простой коробочки! — говорил своим питомцам молодой математик Михонский. — Некошрыфг-из вас

, , У'*,.

живут у ремесленников, так должны обучиться ремеслам, потому что в жизни они могут очень понадобиться.

Как-то ученики Михонского сами соорудили каменную дорожку от входа в гимназию к улице. Когда работа была уже закончена, увидели, что лучше бы проложить ее в другом направлении. Каменную кладку разобрали, место засыпали землей, сровняли и засеяли травой. Новую дорожку сооружали около недели, но и она не понравилась ребятам. И они опять принялись ее разбирать и переделывать. Было затрачено много непроизводительного труда, но зато подростки на опыте учились целесообразности и экономичности в работе.