Франсуа Мари Вольтер
Шрифт:
Данный результат имел решающее значение для изменения предмета и идеологической направленности исторических исследований, что было осуществлено Вольтером и другими просветителями, в частности при создании действительно всемирно-исторической панорамы. Дело в том, что идея подвластности человечества провидению и тесно связанная с ней идея богоизбранности отдельных семей человеческого рода радикально ограничивали кругозор историков и обусловливали колоссальную деформацию в рисуемых ими картинах прошлого. Так, в «Рассуждении о всемирной истории» Боссюэ не нашлось места для многих народов древности и средневековья, поскольку у них не было тесных связей с иудео-христианским миром, и их историю поэтому представлялось невозможным вписать в концепцию библейского провиденциализма. Что же касается рассмотренных Боссюэ народов, то их история оказалась искусственно сконцентрированной вначале вокруг иудеев, а потом вокруг христиан. В силу этого большинству государств отводилась роль средств обеспечения планов провидения в отношении богоизбранного народа. В кривом зеркале «всемирной» истории Боссюэ смысл политических пертурбаций древнего мира предстал в таком фантастическом виде: «Бог воспользовался ассирийцами и вавилонянами, чтобы наказать этот народ (иудеев. — В. К.); персами, чтобы восстановить его; Александром и его первыми преемниками, чтобы покровительствовать ему; знаменитым Антиохом и его преемниками, чтобы испытать его; римлянами, чтобы поддержать
В противоположность этому вольтеровский «Опыт о нравах и духе народов» показывает действительно всемирную историю: в нем находит отражение жизнь всех известных к середине XVIII в. народов самых различных континентов с древнейших времен до современности, в том числе отсутствовавших у Боссюэ народов Индии, Китая, Американского континента, арабских народов. Отбрасывая идеи провиденциализма и богоизбранничества, Вольтер вместе с тем отвергал фактически существовавшее в христианско-феодальной историографии разделение народов на «исторические» и «неисторические», а также представление об установленном свыше фатальном неравенстве между ними. По убеждению (ошибочно квалифицируемому в немарксистских исследованиях как «космополитизм») Вольтера, каждый народ при соответствующих усилиях с своей стороны и наличии мудрых правителей способен создать высокоразвитую цивилизацию и обогатить своими достижениями человеческую культуру, черпая в свою очередь из ее сокровищницы то, что внесли другие народы. Идею национально-религиозной замкнутости, исключительности и антагонистичности одного народа по отношению к остальному населению земли Вольтер считал одной из самых вредоносных для человечества.
«Мнение правит миром». История народов как история культуры и цивилизации
Перед всей просветительской мыслью, отвергавшей теологическое понимание истории, стояла задача найти на земле, в материальном мире, то, что определяет действия людей в качестве исторических субъектов, объясняет возникновение и трансформацию создаваемых ими различных форм социальной организации.
Первое обстоятельно разработанное решение этой задачи предложил Монтескьё в работе «О духе законов» (1748), где утверждалось, что социально-политический строй той или иной страны определяется характерным для нее «климатом», под которым понимался комплекс свойственных ей географических условий. Привлекая внимание к одному из необходимых условий материальной жизни общества, Монтескьё, однако, абсолютизировал значение географической среды, итогом чего явилась не соответствующая действительности натуралистическая концепция «географического детерминизма».
Вольтер стал одним из первых и решительных критиков этой концепции, указав на ее наиболее уязвимые пункты. Против Монтескьё и его предшественников (Диодора Сицилийского, французского политического теоретика Бодена, путешественника Шардена, историка Дюбо, философа Фонтенеля) Вольтер выдвинул чрезвычайно веское возражение, что если в большинстве стран мира «климат» был практически неизменным в течение нескольких последних тысячелетий, то в этот же период на их территории сменяли друг друга самые различные социально-политические режимы и существенно изменялись нравы и дух населявших их народов. Самый очевидный пример независимости перемен в образе правления от климата являла, на взгляд Вольтера, Италия, где около двух тысяч лет назад существовал народ, прославившийся республиканскими добродетелями, беззаветной преданностью отечеству, готовностью на самую решительную борьбу ради внутренней и внешней свободы. «Отчего, — спрашивал Вольтер сторонников „географического детерминизма“, — Рим ныне имеет вместо своих Цицеронов, Катонов и Титов Ливиев таких граждан, которые не осмеливаются говорить, и чернь, состоящую из опустившихся нищих, высшим счастьем для которых является дешевое масло и созерцание религиозных процессий?» (6, 18, 199; см. также 3, 2, 184). Аналогичные рассуждения Вольтер приводил о разительных изменениях в политическом и культурном облике Греции XVIII в. по сравнению с античностью.
Надо заметить, что в концепции Монтескьё влияние климата на систему «правления» (le gouvernement), или «правительство» в широком смысле, мыслится опосредствованным духовным складом людей той или иной страны. Он полагал, что каждый тип климата формирует строго определенные психологические черты у населения, в соответствии с которыми должен находиться образ правления данной страны. С этой точки зрения Монтескьё считал гражданскую свободу (в условиях республики или конституционной монархии) «естественной» для стран умеренного климатического пояса, а деспотическое правление объявлял столь же естественным для очень жарких и очень холодных стран. Одно из соображений Монтескьё в пользу данного утверждения гласило, что только в умеренном климате имеются благоприятные возможности для развития человеческого разума, рассматриваемого как необходимая предпосылка гражданской свободы. Вольтер и по этому вопросу расходился с Монтескьё. Оспаривая суждение Шардена об отрицательном влиянии жаркого климата Персии на умственные способности людей, Вольтер замечал, что этот путешественник «не подумал о том, что Саади и Локман были персами. Он не обратил внимания на то, что Архимед жил в Сицилии, где более жарко, чем на 3/4 территории Персии, он забыл и о том, что Пифагор научился когда-то геометрии у брахманов» (3, 2, 183). Изучая историю, философ, согласно Вольтеру, не может не прийти к выводу, что в любой населенной людьми области земного шара они способны к сколь угодно значительному развитию своего разума и воплощению его принципов в жизнь.
Как Монтескьё, так и Вольтер были убеждены, что общественный строй в стране определяется системой законов, а она творится законодателями (подобные убеждения Энгельс считал характерной чертой свойственного буржуазным идеологам «юридического мировоззрения»). Но если Монтескьё полагал, что законодатель обязан приспосабливать эту систему к наличному (и определенному климатом) психическому складу населения страны, то, согласно Вольтеру, законодатель с успехом может действовать вразрез с ним, вызывая формирование новых черт национального характера. Вольтер считал, что повсеместно целью мудрого законодательства является гражданская свобода и законы должны утверждать ее даже вопреки многовековым нравам тех народов, которые до. сих пор жили под ярмом деспотизма. В качестве средства преобразования нравов в желательном направлении Вольтер рассматривал внедрение в жизнь народов разумных начал. Вообще же изменение нравов и духа народов под влиянием воспринимаемых ими разумных или чаще неразумных идей, в роли которых выступали преимущественно суеверия, представлялось Вольтеру бесспорным выводом из изучения истории. При этом Вольтер в отличие от Монтескьё и в несогласии с ним доказывал, что содержание ни законодательства, ни религии не детерминировано каким-либо климатом. Влияние последнего на человеческое сознание представлялось Вольтеру несравненно меньшим, чем влияние системы законов, находящей воплощение в определенном образе правления, и религии. Видя «единственный
способ разрешить загадку нашего мира» в том, чтобы признать, что «три вещи беспрестанно влияют на человеческий разум — климат, правительство и религия» (6, 13, 178), Вольтер так расценивал значимость каждого из названных факторов: «Климат имеет некоторое влияние, но правительство в сто раз большее. Религия вместе с правительством обладает еще большим влиянием» (6, 18, 200).Стремясь разобраться в специфике человеческого действования в истории, Вольтер сосредоточил внимание на такой его существенной черте, как осознанность. Первостепенную важность Вольтер придавал тому, что деятельности людей присуще сознательное целеполагание, в силу чего каждый человеческий поступок выглядит направляемым определенным «мнением» (т. е. более или менее рефлектированным представлением о том, что. и как нужно совершить). В ходе борьбы с теологическим пониманием истории был сделан важный вывод о том, что любые мнения людей имеют земной источник и являются сугубо человеческими продуктами. Краеугольным камнем вольтеровской философии истории является утверждение, что все исторические действия людей определены в конечном счете не чем иным, как мнениями, причем главную роль в этом процессе играют системы мнений, приобретающие власть над умами массы людей; громадную устойчивость системам мнений сообщает их фиксация в книгах, передаваемых от поколения к поколению.
Вольтер с горечью констатировал, что до сих пор в истории господствовали такие мнения, которые были заблуждениями, и суеверия, т. е. всевозможные религии, принадлежали к их наиболее распространенной и опасной разновидности. «Священные книги» концентрируют в себе эти вредоносные мнения. Жизнь христианских народов определяется Библией, мусульманских — Кораном, индусов — Ведами, персов — записями речений Зороастра, так что «весь известный мир, за исключением диких народов, управляется только посредством книг» (6, 11, 225). Имея в виду православие и протестантизм, Вольтер писал: «В нашей христианской Европе мнение отделило от Рима Российскую империю, Швецию, Норвегию, Данию, Англию, Голландию, половину Германии и три четверти Швейцарии» (6, 12, 282). Все это, согласно Вольтеру, говорит о том, что «мнение изменило большую часть нашей земли…» (там же). То обстоятельство, что варварские народы, разрушившие Римскую империю, вынуждены были спустя некоторое время принять римское право и учиться у классической древности, является, по Вольтеру, свидетельством того, что мнение в истории оказывается могущественнее грубой силы. Все это резюмируется Вольтером в положении «мнение правит миром» (6, 11, 225). Оно разделялось большинством других французских философов XVIII в. и составляло суть собственно просветительского понимания истории.
Важнейшее значение в этой концепции имеет представление о том, что человеческому разуму присуща способность вырабатывать истинные идеи и непреодолимое тяготение к ним, а также о том, что истинные идеи, вступая в борьбу с заблуждениями, обязательно побеждают. В этом убеждали Вольтера и наука, и передовая философия, перед совокупным натисков которых отступала начиная с Возрождения даже самая мощная во всех отношениях религия — христианство. «Разум в конце концов всегда является правым», — любил повторять Вольтер. Это и открывало, полагал он, возможность воздействия философов на общество. «Людьми, — писал он, — управляют посредством господствующего мнения, а мнение изменяется с распространением просвещения» (6, 23, 491). Более конкретно это означало, согласно Вольтеру, что посредством выработки истинных идей, которые завоевывают умы и становятся принципами действия правителей, можно преобразовать общество в «царство разума». Нетрудно видеть, что все это служило обоснованием того идеологического наступления, которое развернули просветители на феодально-абсолютистский строй, подготавливая его крушение и тем самым эффективно способствуя решению насущной исторической задачи, объективно стоявшей перед Францией в XVIII в.
Вольтеровское (и общепросветительское) положение о том, что «мнение правит миром», выражало понимание могучего воздействия человеческих идей на социальные явления и ориентировало на сознательное использование этого влияния в процессе радикального преобразования Франции. Оно содержало в себе, таким образом, определенную истину, весьма важную для социальной практики. Однако в названном положении данная истина одновременно абсолютизировалась, доводилась до неоправданного утверждения, что идеи являются определяющей силой общественных процессов, детерминирующим фактором всех исторических событий и социальных институтов. В такой характерной для просветителей интерпретации положение «мнение правит миром» становилось основанием и резюме идеалистического понимания истории, с которым марксизм всегда вел и должен вести непримиримую борьбу. Критикуя просветительские воззрения на общественную жизнь, марксисты указывали, что за границы идеализма его не выводило даже признание того, что идеи людей определены общественной средой: поскольку последняя сама мыслилась определяемой идеями законодателей, постольку итогом оказывался процесс определения одних идей другими. По поводу формулы «мнения людей определяются средою; среда определяется мнениями» Плеханов говорил, что это — «порочный круг» просветительского понимания истории (см. 33, 1, 519).
Вместе с тем именно с позиций марксизма стало возможным научное понимание того, в чем заключалось зерно истины просветительской концепции истории и какой значительный шаг вперед знаменовало ее создание в развитии социально-философской мысли. Первостепенное значение имело указание на тот факт, что идеалистическое понимание истории существовало задолго до просветителей, но они создали такую версию его, которая в целом ряде моментов выгодно отличалась от предшествующих, прежде всего теологической, которая в качестве объяснения движущей силы истории выдвигала мысли, идеи бога. Этой фикции просветители противопоставили реальность человеческих идей. На смену бесплодным гаданиям о замыслах провидения пришло, изучение действительной идеологической обусловленности исторических событий. Подчеркивая, что для научного подхода к любой сфере реальности характерна установка на объяснение явлений естественными причинами, Плеханов писал, что с этой точки зрения «философия истории Вольтера есть опыт научного истолкования истории» (34, 24, 351). Плеханов убедительно показал, что «опыт» (т. е. попытка) Вольтера расчищал почву для того, чтобы развивающаяся и достигающая зрелости научная мысль, углубляясь в анализ проблемы, порвала с идеалистическим воззрением на историю и создала ее материалистическое понимание, воплощенное в марксизме. Энгельс указывал, что «Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, — а не наоборот, как это делалось до сих пор» (1, 19, 350–351).