Франсуаза, или Путь к леднику

– Прочтите стихотворение, - попросил критически настроенный психотерапевт.

– Не вижу детей, - сказал Адмиралов.

Его ответ всем понравился.

Дама решила похвалить драматурга:

– Ваша пьеса не велика по объему, но чрезвычайно глубокая по смыслу. Используйте ее как основу. Я далека от всего этого, но абсолютно уверена: из нее может вырасти большой двухактный спектакль.

Драматург опять промолчал, только слегка наклонил голову и коснулся в очередной раз бороды.

– Профессионал, - согласился с коллегой Крачун.
– Он и для нашего центра помощи исключительного качества вещи писал. Даже рекламой называть не хочется.

– Для кого я только не писал, - сказал драматург.
– Я и для стоматологов писал, и для остеопатов...

– Для остеопатов что именно?
– встрял Адмиралов.
– «Проблема 24» это не ваша идея?

– Моя! Это я такой бренд для их комплексных программ придумал - «Проблема 24». По числу позвонков за исключением крестцовых и копчиковых.

– Причем семь это шейные позвонки, - сказал Адмиралов.

– Справедливо, - сказал драматург.
– а двадцать четыре - наиболее вероятный возраст появления первых проблем.

– То есть вы в остеопатии разбираетесь?

– Хуже, чем в психотерапии. Но... в общих чертах.

– Невероятно. А про пиявок вы не писали?

– Писал. И не один раз.

– «Любовь и кровь» - это не ваше?

Драматург напряг память.

– «Пиявка хорошо присосалась. Значит, она вас полюбила», - напомнил Адмиралов.
– Ну как же, я помню, а вы нет?

Драматург тоже вспомнил.

– «Пусть пьет на здоровье за ваше здоровье»! Помню, помню! Мое! Но вы- то откуда знаете? Лечились?

– Было дело, - сказал Адмиралов.
– Вот ведь как на свете одно с другим связано!

Драматург ликовал.

– «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой!» - радостно пообещал Крачуну торжествующий драматург.

– Образцовые тексты, - согласился Крачун.
– Суггестивные. Нейролингвисту, будь он хоть трижды специалистом, так не написать никогда. Помните, про зубы писали? Я прочитал, чуть в поликлинику не помчался, ей-ей!

Тем временем критически настроенный психотерапевт уже вел параллельную беседу с толерантной дамой и своим коллегой. А тут еще и новый психотерапевт подошел, со своей рюмкой, - число членов кружка превысило критическое значение, компания, как это бывает на фуршетах, немедленно распалась на две. Вновь пришедший занял место драматурга, а тот вместе с Адмираловым и Крачуном спонтанно подался поближе к столу, не прекращая общения.

– Хотите сюжет?
– спросил Адмиралов.
– Представьте себе, некий психотерапевт, ну вот для наглядности он, - кивнул на Крачуна, - исследует непростые отношения своего пациента с его болезнью, ну что ли, с дефектом... у него там что-то вписывается в какую-то систему, складывается в какую-то картину, он хочет этот случай с чем-то там обобщить и описать, как новый синдром...

– Ладно, ладно, - снисходительно произнес Крачун и несколько демонстративно засмеялся, как бы предлагая драматургу не относиться к словам Адмиралова слишком серьезно.

– Вроде вашего синдрома Обломова, - продолжал Адмиралов, - но только назвать своим именем...

– Он хочет сказать «синдром Крачуна», - сказал Крачун, с наигранной веселостью.

– Адмиралов, ты все упрощаешь!

– Он даже едет за своим пациентом в Индию.

– В Индию?
– переспросил драматург.

– В Индию. Там целители всякие, и есть один, который избавляет от того дефекта... от межпозвоночной грыжи, если конкретно...

– А что за отношения у него с грыжей, позвольте спросить?

– Сложные. Придумайте сами. Главное, что целитель избавляет его от грыжи. А тот психотерапевт уже описал синдром. И уже на конференции выступил. И опубликовал статью. Синдром Крачуна, допустим, да?

– Пока не очень интересно, - сказал Крачун, выражая отношение к истории кривизной улыбки.

– Это я для примера только. В общем, пациент избавился от своего первичного недуга, от межпозвоночной грыжи...

– Сомнительно, - сказал драматург.
– С помощью целителя?

– Это литература. В литературе все может быть. Не мне вас учить.

– Избавляется. И?

– А синдром-то остался. Понимаете? Грыжи нет, а синдром-то остался... И он словно в воздухе подвешен, этот синдром. И чувствует наш герой себя опустошенным. Стало не хватать в жизни чего-то. Нет грыжи любимой, а синдром-то есть! И вот у него отношения того же рода возникают теперь уже с самим синдромом, он как будто влюбляется в синдром... Подобно тому, как раньше когда-то влюбился в грыжу!

Крачун хмыкнул.

– Занятно.

– А он раньше в грыжу влюбился?
– спросил драматург.

– Ну, допустим, - отмахнулся Адмиралов.
– А тот психотерапевт, видя такое дело, с тем же энтузиазмом описывает уже этот случай, и в перспективе должен появиться синдром-два... или синдром-штрих...

– Вроде второй производной, - сказал драматург.

– Вот именно.

– Слушайте, а ведь это моя тема.

– Дарю.

– Окститесь, - обратился Крачун к драматургу.
– Не вздумайте писать. Иначе вот он, - показал глазами на Романа, - так вас раскритикует. Жить не захочется.

– А они что, голубые?

– Кто?
– спросил Адмиралов.

– Ну, психотерапевт с пациентом?

– Почему?
– спросил Адмиралов.

– Да, это вы как-то слишком, - сказал Крачун.
– Зачем же вы так?
– Он покачал головой.
– Кстати, мы действительно с Андреем в Индию едем. А везет нас наш общий товарищ и мой бывший пациент. Он едет с женой. А мы с Андрюшей без жен. Жены нас отпускают.

– В Гоа?

– Нет, в Гималаи... Сначала в этот... как называется?

Адмиралов ответил:

– Лех.

– А в конечном итоге в Ри... в Ре...

– В Ришикеш.

– Да. Туда.

– Завидую, - сказал драматург.

Чокнулись за Индию, опрокинули.

– Буквально завтра, - сказал Крачун.

– Возьмите меня с собой, - попросил автор пьесы про синдромы Обломова.

– Это невозможно.

– Я компанейский. Я догоню.

– Нет, нет, - сказал Крачун.
– Поздно. Нельзя.

42