Франсуаза Саган

Но в сердечных драмах и нищете эпохи она умела найти источник вдохновения. Мы обращаемся к сердцу, когда жизнь дает осечку. «Иногда обороты ее мысли удивляют», — замечает романистка Мадлена Шапсаль. Поделившись с Франсуазой своими проблемами на любовном фронте, она получила неожиданный ответ: «Ну и что? Какая разница? Оставьте его! Найдите другого!» [108] «Ей нравятся хрупкие существа, потерявшиеся собаки без ошейника», — замечает журналист и писатель Вольдемар Лестьен. После попытки самоубийства он найдет у своей подруги желаемое утешение, но в то же время это не помешает ей отчитывать его, как мальчишку, который только что сделал большую глупость.

108

«Envoyer la petite musique…» (Grasset, 1984).

Памятуя слова Уильяма Фолкнера, считавшего, что «нет ничего лучше, чем прожить то недолгое время, что нам отпущено, дышать, чувствовать жизнь, понимать ее», Франсуаза всегда умела оставаться на плаву. Несмотря на то что она подчас рискует жизнью, она умудряется проявлять восхитительное своеволие по отношению к неизбежности происходящего. Откуда этот ясный, умный взгляд, так рано проникший в тайны души, в сокровенные глубины человеческой жизни? Шанталь де Кернавануас училась на «Кур Гаттемер» и была одной из самых близких подруг Франсуазы. Когда журналисты Анри Готье и Жан Марвье беседовали с ней по поводу книги, посвященной автору «Здравствуй, грусть!», после случившейся с ней 14 апреля 1957 года автокатастрофы [109] , она отметила ее проницательность: «Жуткая трезвость мысли не могла ей позволить надолго привязаться к какому-нибудь существу». В телевизионной передаче [110] Франсуаза объяснится относительно замечания своей давней подруги: «Это была очень романтическая девушка. Если мальчики ждали меня в “Веспа”, у выхода из школы, она тут же воображала, что я кидалась в их объятия». Это было время флирта и побегов из школы, недозволенных прогулок по полному тайн Парижу. Франсуаза испытывала страх перед толпой, зато ей были интересны отдельные люди, ее составляющие, поскольку в душе каждого таилась какая-то история. «Столько непрочитанных романов», — говорила она себе.

109

«Bonjour Francoise… Mysterieuse Sagan» (edition du Grand Damier. Juin 1957).

110

«Почтовый ящик» Жерома Гарсена на FR3 (сентябрь 1984 года).

Ей хотелось поймать одного барашка из стада, сделать из него героя, выставить его в ярком свете прожекторов. С высоты триумфальной арки она смотрит на восхитительную городскую суету. Приливы и отливы волн человеческого муравейника притягивают и одновременно пугают ее. Она сидит часами в барах и кафе, обычно недалеко от вокзала Сен-Лазар, где только что открылся один из первых сервисов самообслуживания. Она бродит по кварталу Марэ, по набережным Сены и в погожие дни усердно посещает бассейн «Делиньи», где публика отличается некоторым снобизмом, что вполне соответствует ее пожеланиям. Она знакомится с другими девушками, болтает о книгах, фильмах, о планах на будущее. Соланж Пинтон, одна из ее школьных подруг, хорошо запомнила обещание, которое дала ей Франсуаза: «В первый день года, когда нам будет исполняться по двадцать пять, давай встретимся на Эйфелевой башне. Посмотрим, что с нами тогда будет».

Соланж встретит Франсуазу раньше, но, дав ту клятву, не решится подойти. «Кики стояла в магазине и подписывала книжки “Смутной улыбки”. Рядом с ней был Жак Ланзман, который тоже писал посвящение на титульном листе своего романа. Заметив меня, она мне кивнула, приглашая подойти. Я почувствовала, что краснею, как помидор, и, смутившись, отвернулась. Ее известность вдруг заставила меня стесняться. Я уже не узнавала в ней свою подругу».

Увлеченная непреодолимым водоворотом удовольствий, обещаний и упреков, Франсуаза принадлежала теперь взглядам окружающих. Отсюда наблюдение «Жижи литературы 54-го»: «Факт того, что люди пишут мне и читают меня, очень меня устраивает, но то, что они на меня смотрят…» Плата за известность угнетает ее, ей приходится к этому привыкать. «Я от этого почти ощущала вину, — замечает она. — Слава буквально душила меня» [111] . Но встреча с успехом позволила ей проникнуть в мир взрослых и войти в настоящую жизнь. Произошло превращение молодой девушки в романистку:

111

«R'eponses».

«Я долго всех заставляла думать, что пишу роман. Я напускала на себя таинственность, чтобы возбудить всеобщее любопытство. Наконец мне это наскучило, и я в самом деле стала писать… Писать — это всего лишь мифомания, более амбициозная, чем другие, потому что ложь, замечательная ложь требует таланта. Забота о правдивости убивает воображение. Прежде дамы от литературы писали о том, что их коллеги-мужчины полагали желанным для юных девушек. Теперь девушки пишут о том, чего они хотят в действительности».

В семье Франсуазы Саган никто не обращал внимания на то, что младшая дочка пытается что-то писать. «Кики, — говорит Мари Куарэ, — читала мне рассказы, которые она отсылала в журналы. Ни один не был опубликован, но я отметила, что у моей дочери богатое воображение. В четырнадцать лет она начала пьесу. Сюжет был забавный: женщина, обиженная своим любовником, решает выйти замуж. Но ее муж, хирург, начинает рассказывать в деталях за столом о проведенных операциях. Она испытывает отвращение и покидает нового мужа ради прежнего любовника». В один прекрасный день Франсуаза сообщила матери: «Знаешь, я написала книгу!» Никакой реакции. «Я абсолютно не придала этому значения», — вспоминает Мари Куарэ. И не от равнодушия — она всегда производила впечатление особы, занятой исключительно собой, как кокетливые и непосредственные женщины в некоторых американских комедиях.

Их очаровательные реплики часто выражают несоответствие кажущегося и реального. По этому поводу Жан-Поль Фор [112] , один из людей, очень значимых в жизни Франсуазы, рассказывает такую историю: «В то время у Франсуазы, жившей на улице Виллерсексель, на седьмом этаже, жила птичка. Мы разговаривали с адвокатом Роландом Дюма [113] , которого я хотел ей представить и который впоследствии стал ее защитником, когда появились ее родители. В этот момент птичка подала голос, который оказался похож на детский лепет. “О! У Кики ребенок!” — воскликнула Мари Куарэ, а ее муж тут же подхватил: “Быть не может — я вам точно говорю: наша дочь никогда бы не сделала ребенка, не предупредив нас”».

112

Фор Жан-Поль — внук историка искусства Эли Фора.

113

Будущий министр иностранных дел в правительстве Франсуа Миттерана.

Это замечание Пьера Куарэ говорит о том, насколько у Франсуазы были близкие и доверительные отношения с родителями, какое взаимопонимание царило в этой семье.

«Они всегда уважали мою свободу действий и мыслей, — объясняет Франсуаза Саган. — Когда мне было три, четыре года, я брала книгу и проводила часы, сидя на стуле и разглядывая ее, повернув наоборот, и каждый раз вежливо спрашивала у мамы, для меня ли это. Она мне говорила: “Да, да, ты можешь читать”» [114] .

114

«R'eponses».

Позднее родители убрали из библиотеки книги, которые считали слишком откровенными. Однако они все же опасались, как бы Кики их не раздобыла.

Она радовалась всему, что попадало ей в руки. Кокто, Колетт, Сартр, Камю, Превер, русские романисты, которых хвалил Мальро, «Шабаш» Мориса Сакса [115] и «Страница жизни», автобиография музыканта-джазиста Мецца Мецц-рова. К этому списку стоит добавить также Стендаля и детективы. Самое сильное впечатление на нее произвели [116] : «Яства земные» Андре Жида, прочитанные в тринадцать лет, «Бунтующий человек» Альбера Камю — в четырнадцать, «Озарения» Артюра Рэмбо — в шестнадцать. И, конечно, Пруст, который, по ее словам, научил ее всему.

115

Сакс Морис (Эттингаузен) (1907–1945) — фр. писатель, автор автобиографических рассказов о времени Второй мировой войны: «Шабаш», «Псовая охота».

116

См. «В память о лучшем».

Мадемуазель никто

— Но кто же вы?

— Никто, — ответила Франсуаза Куарэ. Жаклин Одри только что заметила совсем молоденькую девушку, которая последовала за ней тайком во время съемок ее фильма «За закрытыми дверями» по Сартру. Так Кики ухитрилась проникнуть в студию «Билланкур» на съемочную площадку, где после полудня в октябрьский день 1953 года Одри, снявшая «Жижи», работала с Даниэль Делорм и Жаком Дюби.

Маленькая племянница президента Третьей Республики, Гастона Думерга [117] , Жаклин Одри была одной из тех редких женщин-режиссеров, которые имели успех. Благодаря своей сестре Колетт Одри, преподавательнице филологии в лицее «Мольер», которая участвовала в создании «Тан модерн», она посещала собрания экзистенциалистов. Ее кинематографические версии романов Колетт и дружба с Жан-Полем Сартром и Симоной де Бовуар притягивали Франсуазу, жадно впитывавшую любую новую интеллектуальную информацию.

117

Думерг Гастон (1863–1937) — президент Франции в 1924–1931 годах.

За жутким декором комнаты отеля из пьесы Сартра «За закрытыми дверями» она видела другую вселенную, родственную ей. Притаившись в студии, она наблюдала за развитием событий, когда один из участников съемки заметил ее: «Разве вы не знаете, что находиться на площадке во время съемок запрещено? Ладно, оставайтесь, где стоите, у нас нет времени».

В сорок пять лет «мадам» [118] французского кино, в замшевой куртке и коричневых брюках из габардина, курящая «Плэер сюр Плэер», сохранила неуловимый шарм, имевший источником одновременно ее хрупкость маленькой зрелой женщины и удивительную живость ума. В глубине души «мадемуазель Никто», как она назвала Франсуазу, напомнила ей ее собственную молодость этим образом настоящей бестии, который она тоже любила, когда одевалась в красную кожу и называла себя «хитрой лисичкой».

118

Она зовет «мадам» своих актеров (кроме Даниэль Делорм, к которой она обращается на «ты»), и ее зовут… «мадам».