Франсуаза Саган

Молодая романистка очень мило приняла журналистов, приехавших к ней в Оссегор, и совсем не пыталась их шокировать. В «Эль» [133] , в статье Колетты Гиманс, которая отправится вместе с Франсуазой год спустя во Флориду, сдержанно сообщается: «Юная знаменитость проводит каникулы с семьей». Выражения «Пари-Матч» [134] более яркие: «Франсуаза Саган, маленькая, совершенно обыкновенная девочка, зарабатывает миллионы и боится темноты». Мишель Деон, анонимный автор этого очерка, раскрывает ее легендарный образ, рассказывая о том, как она ездит на машине, как проводит солнечные дни, во что играет, как веселится:

133

«Elle». 14 июня. 1954.

134

«Paris-Match». 31 июля. 1954.

«Если она не за рулем автомобиля, — значит, гуляет, засунув руки в карманы джинсов, или загорает на пляже. Вечером встречается с друзьями, катает шары — ей часто везет — и постоянно допоздна танцует в баскском баре. Слушает музыку. Моцарт и Равель — ее самые любимые композиторы. Говорят, что “Здравствуй, грусть!” свидетельствует об испорченности, о циничности автора. А эта испорченная девушка боится ночной темноты и малейшего шороха. Бои быков, которые она впервые увидела в прошлом году, вызвали у нее отвращение. Правда, теперь она страстно за ними следит».

Во время долгого и непоследовательного разговора Франсуаза Саган во многом доверилась своему собеседнику, чуткому, как и она сама, ценителю литературы. Мишель Деон чувствовал, что ему близка эта восемнадцатилетняя девушка, одаренная, наделенная блестящим умом, еще и потому, что несколькими годами раньше встретил на баскском берегу героиню своего первого романа «Я не хочу ее забыть» [135] . Образ Оливии витал над ними неотступным воспоминанием, к которому примешивались тени влюбленных, отблески потерянной любви, возродившейся в литературном произведении. Франсуаза Саган рассмеялась, когда Мишель Деон сказал ей, что ее книгу многие считают написанной опытным автором. «Обожаю писать, — говорит она, — мне никогда не приходила в голову мысль прибегать к чьей-то помощи». Она, кстати, начала второй роман, что нисколько не удивило элегантного Мишеля, приехавшего на спортивной машине.

135

Мишель Деон посвятил Франсуазе Саган свой роман «Обманутые надежды» (Plon, 1956).

Он убежден, что не ошибся — ее голос принадлежит только ей, и никто из многочисленных подражателей не сможет воспроизвести его подлинное звучание. Ее следующая книга, которая, возможно, будет названа «Solitude aux hanches etroites» по строке из Элюара — история встречи. Двадцатилетняя девушка из провинции знакомится в Париже с сорокалетним женатым мужчиной, который учит ее жизни, причем настолько успешно, что она понимает, что ей необходимо его покинуть.

Роман, названный в итоге «Смутная улыбка» и посвященный Флоранс Мальро, начинается фразой из Роже Вайяна [136] : «Любовь это то, что происходит между двумя людьми, которые любят друг друга». Это чувство — помеха веселью и способ избавиться от одиночества в повседневной жизни. В этом драма человечества: будни, череда обыденных событий, в которых люди редко отдают себе отчет. Им нужно любовное потрясение, которое может разрушить рутину, заставить их поверить в свое собственное существование. Элюар, Аполлинер [137] , Расин, говорящие о любви возвышенно, являются для Франсуазы образцами настоящего, природного таланта.

136

Вайян Роже (1907–1965) — фр. романист, эссеист, журналист; основатель с Р. Домаль журнала «Гран Жё», участник Сопротивления, член фр. компартии, автор романов-трагедий, написанных в классических традициях («Странная игра», «Маски»), пытался уравновесить в себе природу искателя наслаждений и вольнодумца («Месье Жан», «Закон»).

137

Аполлинер Гийом (Вильгельм Аполлинарий Костровицкий) (1880–1918) — фр. поэт, символист, сюрреалист. Автор поэт, сборников «Бестиарий, или Кортеж Орфея». Многие из вошедших в него стихотворений посвящены Роберу Делоней, искусство которого он называл «орфизмом». В сборнике «Алкоголи» устранил пунктуацию, что обогатило возможности смысловых связей. Автор сборников «Vitam impendere amori», «Каллиграммы», интересных изысканной словесной игрой.

Писать по вдохновению — высшее счастье, но поэзия не терпит и тени неловкости. «Я написала столько не самых лучших стихов! А “не самое лучшее” в поэзии — это безнадежно», — говорит Франсуаза Саган. Одно свое стихотворение она прочла Мишелю Деону в Оссегоре. Вот оно:

Беззвучно сердце. Так безмолвием владеет Без скипетра стареющий король. Простите ль вы ему, Возможно ль обрести прощенье? Или несчастная душа, Сдержав со строгостью сомненья, Искать пойдет, как бедный ослик [138] , Средь камней, лугов и на губах Своей усталости горчаще-нежную полынь?

138

По фр. ослик — ^ane (m).

Здравствуй, успех!

Что нужно, чтобы книга издавалась астрономическими тиражами? «Здравствуй, грусть!» обладает прелестью шедевра, к тому же лишенного всякой претенциозности и появившегося в нужное время. Гений Франсуазы Саган в том, что она сумела преподнести публике то, что она хотела, в тот момент, когда она этого хотела. В 1954 году этот небольшой роман, который молодые люди читали тайком от родителей, взбудоражил всю послевоенную литературу. Он был написан без прикрас. Его автор инстинктивно, с нескромной мудростью юности почувствовала, что нужно всего лишь рассказать о смятении семнадцатилетней девушки и ее коварстве, одновременно невинном и порочном. В аннотации на обложке говорилось, что «этот роман, поэтический и чарующий, — свидетельство исключительного таланта».

Состоятельная семья, две степени бакалавра, год пропедевтики в Сорбонне (провал в июне), Премия критиков — визитная карточка, которая бы ничем не выделялась, если бы не нужно было прибавить: «Не воспринимает себя Франсуазой Саган». Ни успех, ни деньги, ни, тем более, возникшая суматоха не изменили ее отношения к самой себе, своей семье и друзьям. Одаренная своего рода божественной интуицией, она мечтала от имени всего поколения, лишенного свободы и находившего определенную компенсацию в чтении ее романа с гедонистской моралью. «Есть недоразумение Саган, — пишет Шарль Бланшар [139] . — Оно происходит от того, что она собой представляла до многообещающего успеха. Если “Здравствуй, грусть!”, как любой другой роман-дебют, вышла бы в трех тысячах экземпляров, это можно было бы назвать обещанием. О сотне тысяч так уже не скажешь. В первую очередь, если бы не проницательность критиков, потерпел бы поражение словарный состав. Читателей не волновали проблемы определений и грамматики, они смотрели в суть».

139

«Le Crapouillot». Январь. 1959.

Несколько дней спустя после выхода «Здравствуй, грусть!» служба продаж Жюйара бьет тревогу: мы помним, что Роланд Прета с некоторым опасением распорядился о печати еще трех тысяч экземпляров. Но тираж нужно быстро увеличивать. К роману проявляют интерес литературные агенты из-за границы. Первым предложил контракт издатель Джон Муррей (издательский дом, основанный в XVIII веке), в каталоге которого присутствовали громкие имена классиков: Байрон [140] , Теннисон [141] , Теккерей [142] . В Италии 20 тысяч экземпляров французского издания были проданы еще до того, как появился перевод у Бомпьяни, второго издателя, проявившего интерес к роману.

140

Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788–1824) — англ. поэт-романтик, пэр, член палаты лордов. Создал образ разочарованного поэта-бунтаря в поэме «Паломничество Чайльд Гарольда», «восточных» поэмах («Гяур», «Лара», «Корсар»). Автор драматической поэмы «Манфред», богоборческой мистерии «Каин», сатирической поэмы «Бронзовый век».

141

Теннисон Альфред (1809–1892) — англ. поэт, лорд, автор цикла «Королевские идиллии», основанного на легендах о короле Артуре, отличается консервативностью, сентиментален. Автор драм «Королева Мария» и «Бекет».

142

Теккерей Уильям Мейкпис (1811–1863) — англ. писатель, автор романа «Ярмарка тщеславия», пронизанного иронией над пороками буржуазного общества. Продемонстрировал социальный пессимизм в романе «История Пенденниса», автор исторических романов «История Генри Эсмонда», «Виргинцы».

Анне Рив, занимавшейся продажей прав на издания, роман «Здравствуй, грусть!» принес много хлопот, им интересовались все: «Роман был переведен на четырнадцать языков. Это был рекорд для издательства, особенно за такие сроки. Как руководитель службы, я торжествовала, но лично меня это вовсе не забавляло, это было слишком просто». Первый тираж в 10 тысяч экземпляров вышел в Соединенных Штатах, в нью-йоркском издательском доме «Дютгон», 25 февраля 1955 года, а полтора месяца спустя «enfant terrible французской словесности», как писала американская критика, не приехала на презентацию книги, которая разошлась миллионом экземпляров.

Факт достаточно редкий — книга была издана на латыни в Бразилии тиражом в полторы тысячи экземпляров: «Tristitia Salve» Франсиски Саган. Первая фраза романа («Это незнакомое чувство, преследующее меня своей вкрадчивой тоской, я не решаюсь назвать, дать ему прекрасное и торжественное имя грусть» [143] — «Sur се sentiment inconnu dont l’ennui, la douceur m’obsedent, j’hesite a apposer le nom, le beau nom grave de tristesse») звучит так: «Sensu ignoto, cuius taediun, cuius suavitas me capiunt tristitiae julchrum nomen et grave induere sane haesito». Для лицеиста, измучившегося над «Анналами» Тацита или «Комментариями» Юлия Цезаря, разбирать Саган, безусловно, было забавнее. И ничего странного нет в том, что отрывок из книги был специально переведен для японцев, изучающих французский язык.

143

Пер. Ю. Яхниной.

Двести экземпляров, не входивших в коммерческий план и изданных помимо «достойной партии для бумажного производства Приу», были преподнесены Рене Жюйаром своим сотрудникам на Новый год. Наступивший 1954 год был удачным для Саган и ее по-отечески внимательного издателя. Юная романистка, чье следующее произведение ожидали уже с нетерпением, совершенно не отдавала себе отчет в баснословных суммах, поступавших на ее счет. Однажды она осторожно спросила у Иветты Бессис, достаточно ли на ее счету денег, чтобы ей выдали сто или двести тысяч франков. Ей кажется, что ее просьба не совсем уместна, но ей так понравилось пальто из пантеры, которое она видела в кинорекламе… [144]

144

«Я уговорила маму пойти к Максу Леруа, меховщику с улицы Матиньон, — рассказывает Франсуаза Саган. — Там я ее практически заставила купить это норковое манто. С течением времени моя пантера понемногу изменилась. Сначала рукава заменили черным драпом. Это было очень красиво. Потом переделали низ. В конце концов из того, что осталось, сделали шапочку, и я ее кому-то подарила».