Френдзона

Провожаю взглядом спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, закинув ногу на ногу и покачивая стопой.

– Богдаш, вставай! – Поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. – Отлипни от телефона! Давай! – Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софию. – Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер».

– Сонь, я ничего не помню, – отнекивается Бо, но послушно встает.

Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень.

– Вот и вспомнишь. Пошли. – Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла.

Они вдвоем атакуют девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны.

Взгляд Сары взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщически подмигивает.

В смысле?

Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?».

И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина!», меня озаряет.

Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, вскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом.

Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам.

Я слышу удары своего сердца и пульсирующую в ушах кровь. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом; мое дыхание частое от предвкушения встречи.

В доме мы одни: я и Стёпа.

Не знаю, для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна.

Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно.

Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой.

Мои стопы вспотели.

Уверена, я оставляю после себя влажные следы на ламинате, но я нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Мои ладони тоже влажные.

Останавливаюсь в дверях и замираю, глядя на то, как Стёпа поочерёдно открывает навесные ящики кухонного гарнитура. Во мне что-то щелкает, отбрасывая на много лет назад в эту самую кухню, где мне шестнадцать, а ему пятнадцать.

Черт!

Гоню ненужные воспоминания и разглядываю спину чертыхающегося парня.

Боже, он великан!

И я ловлю себя на мысли, что любуюсь его видом сзади: этой мощной спиной, руками, темной вихрастой шевелюрой и крепкими ногами. От того тощего мальчишки ничего не осталось, и от парня, встречавшего меня после занятий с букетом ромашек, тоже. Передо мной молодой мужчина, от которого мои распущенные волосы на корнях шевелятся.

Я вижу, как напрягаются плечи парня, а затем он обречённо утыкается лбом в один из шкафчиков, тяжело выдыхая.

Этот звук… похож на скупой мужской крик беспомощности, и он проникает мне в самое сердце.

Стёпа так расстроился из-за того, что не может найти в собственном доме посуду, или его гложет что-то другое?

Осторожно ступая, я подхожу и, не подтягиваясь на носочках, открываю соседнюю створку, тихо сообщая:

– Чашки здесь.

Стёпа вздрагивает и поворачивает ко мне лицо.

На мгновение я вижу, как он прикрывает глаза – те самые, мягкие, добродушные и до мурашек знакомые, а когда открывает – в них снова арктический холод и беспощадное равнодушие.

– Привет, – говорю я ему.

– Привет. – Мазнув по моему лицу мимолетным взглядом, Стёпа поднимает руку и прихватывает чашку с верхней полки.

Я смотрю на него.

Принципиально, демонстративно, не отрывая от него своего острого внимания, чтобы он с мельчайшими составляющими смог прочувствовать силу моего внутреннего возмущения.

Смотрю на то, как Степан ставит чашку на стол, а затем разворачивается и, упираясь задней стороной бедер в край столешницы, складывает руки на груди.

Закрывается от меня, смотрит исключительно вперед, но не сбегает, и я решаю, что это неплохое начало.

– Степ, ты меня игнорируешь? – Я не знаю, насколько знаний языка Богдана хватит, чтобы удерживать Сару, поэтому спрашиваю о главном. О том, что сейчас меня интересует больше всего.

Вместо ответа – легкая ухмылка и взгляд в окно.

– Абсолютно нет, – следом бесцветно изрекает он.

– Нет, – подтверждаю сама себе сказанное им, чтобы прочувствовать значение этого слова, соотнести его к поведению друга и понять: может, я слишком много к себе требую? – А как тогда? – все же уточняю, потому что… ну не вяжется.

Он по-прежнему смотрит в окно, в котором маячит поздний темный вечер.

А в кухне светло, и я разглядываю его профиль, ничего не говорящий мне о его эмоциях. Их просто нет на его лице.

– Как? – вновь хмыкает он.

Меня подбрасывает. Натурально подбрасывает!

Никогда, находясь рядом со Стёпой, я не чувствовала такого негодования. Я вообще уже давно не чувствовала того, что ощущаю конкретно сейчас, потому что нашла для себя гармонию, устроила для себя тот мир, в котором находилась в полном созвучии с собой, а сейчас… выхожу из-под контроля. Мою гармонию разрушает лучший друг моего детства. Человек, с которым рядом находиться было сродни тому, как в зимнюю стужу прятаться под теплым мягким пледом.

Меня буквально выворачивает от того, что я разговариваю с его ухом!

Хватаю его за локоть и насильно разворачиваю к себе лицом. Эта скала не сопротивляется.

Стёпа поворачивается и смотрит на меня так, что я начинаю жалеть, что вообще решилась заговорить с ним.

– Да что с тобой такое?! – хотелось прокричать, но жалко сиплю. Друг детства опускает лицо, бросает взгляд на мои пальцы, которыми я вцепилась в его локоть, и мне приходится тут же отпрянуть, потому что этим взглядом он бьёт меня по рукам. – Я тебя не узнаю, Степ, – с сожалением качаю головой.