Фронтир

— И мы сделали всё, чтобы этим и закончилось. Знаешь, почему я до последнего не соглашался сюда лететь? Не потому, что моё появление в ЗВ Ню-Файри помогло бы Кандидату принять решение. А потому, что оно лишь утвердило бы его в уже сделанном выборе.

— Ты не Хранитель, чтобы так вольно рассуждать о фатуме.

— А я вовсе не о предопределённости, хотя доля её заложена в самые основы этой горемычной Вселенной. Иначе нас бы тут вообще не было. Единственной близкой вспышки сверхновой на протяжение миллиарда лет было бы достаточно, чтобы справиться с тем, что так и не удалось Железной Армаде. Чтобы стереть наши расы в пыль. Вероятность подобных событий на космологических масштабах времени строго равна единице. Однако же мы здесь, мы существуем. И потому предопределённость тоже существует, хоть и не в том смысле, какой в него обычно вкладывают наши с тобой расы.

— Так в чём же дело, не томи, соорн-инфарх.

Летящий в ответ обернулся к ней, грозно сверкнув очами.

— Дело в том, что Кандидат на самом деле уже сделал свой выбор. Ещё там, на Пентарре, задолго до всех катастроф. Что повлияло на этот выбор — случайная гибель родителей, старшая сестра, первая любовь, мы никогда уже не узнаем. А вот каков будет приговор, мы как раз всецело будем оповещены, да так, что мало нам не покажется.

— Выходит, все усилия зря? Тогда зачем ты его спасал? Зачем я его спасала? Зачем это всё?

Но соорн-инфарх уже угомонился. Ирн со всё возрастающей неприязнью наблюдала, как захлопывается приоткрытое лишь на секунду забрало чужой ментальной брони.

— Потому что даже у нас, Избранных, нельзя отнимать надежду.

В этот раз пространство не кричало надрывно и яростно, раскрывая свои объятия навстречу иным мирам, оно словно чувствовало ту могильную тишину, что царила под могучей бронёй крошечного корабля. Казалось, это сама тьма Космоса обрела жизнь, бесшумной неосязаемой тенью скользя в глубинах пространства. Холодные звёзды безразлично мигали, очерчивая благородные обводы артефакта, только что пересекшего огромное море пустоты между Галактиками, и лишь это могло служить доказательством продолжающейся внутри жизни. Экипаж пережил прыжок, в тишине рубки чья-то воля оживляла корабль, прогревала генераторы, раскрывала в пространство невидимые щупальца сенсоров. Ни единый всплеск чудовищных энергий не коснулся тонких приборов, не тронул живой плоти пилота. Корабль, чутко вслушиваясь в непонятные ему эмоции, начал накапливать энергию для продолжения движения. Дрейфуя во тьме, корабль молча ждал.

Кандидат оставался бесстрастен. Он со спокойной душой покинул далёкий и кипящий жизнью мир — с облегчением, которого давно не испытывал. Даже гнев чужой браны, до того словно выворачивавший его душу, не сумел вывести Кандидата из состояния спокойствия и пустоты. Кандидат наблюдал мерно вращающуюся вокруг него дымку галактической туманности и наслаждался тишиной, что всё более просто занимала своё долгожданное место рядом с ним.

Мыслей почти не было. Или они были настолько редки, что их удавалось совсем не замечать. Да, ему ещё предстояло кое-что совершить, прежде чем уйти окончательно в туман безвременья, но куда ему торопиться.

Меня ждёт Вечность, чего ещё ждать?

Его Эхо, такое юное, было недостаточно терпеливо для Кандидата. Перед его глазами то и дело мелькали строчки каких-то данных. Зачем они ему…

Система 67МП-322У Керн, 68я стационарная точка выхода к границе ЗСМ, 23 августа 8678 года Террианского Стандарта, 15:25:16 по времени нулевого меридиана.

Уже август… как быстро летит время.

Установить курс?

Вот. Поток информации всё-таки смог поколебать его спокойствие, апатия уступила место воле. Он был не родившейся покуда Волей Вечного Сержанта. Так будет ею до самого конца.

Нет. Курс — на Мавзолей Пентарры. Полная активация систем, замкнуть генераторы на Керн, камеры свободного хода вытянуть на ноль и заглушить.

Корабль расцвёл огнями в единый миг.

Под грозный рёв двигателей Кандидат с удивлением наблюдал за собственным телом. Некогда могучий механизм, до последней клеточки подчинённый его разуму, теперь он столь же чутко реагировал на любую слабость.

Где-то на лице трепетала, подёргиваясь в такт неведомому ритму, жилка. Могучее сердце с шелестом увядшей листвы толкало загустевшую кровь, ожидая от будущего лишь одного — новой боли, что пронзит его остриём спазма. Сильные пальцы машинально управлялись с тонкой настройкой команд-пакетов, но стоило оторвать их от плоскости сенспанелей и поднести к невидящим глазам, как их кончики принимались предательски дрожать. Зачем ему нужны эти пальцы? Чтобы управлять кораблём? Какая глупость.

Раньше тебе любой врач на пересадочной сказал бы — месяц переподготовки, три часа тренажёров ежедневно. Я стал бы в строй… нет у меня этого времени, да и причин для этого тоже нет. Это тело стало лишним.

Как интересно, его искра до сих пор усердно симулирует работу следовой начинки.

Мин-три-мин при сохранении мощности маршевых генераторов.

Он вовсе не жаждал смотреть вперёд, не желал вглядываться в окружающую его мглу. В его жизни случился момент слабости, он отвернул уже как-то занавес молчания, окружающий и поныне его родной мир… Не подумав, он сунулся туда, куда ему было позволено войти лишь теперь. Зря. Зато он в точности знал, что ждёт его там, перед стремительными обводами его корабля.

Та же мгла.

Неведомо чьей волей корабль Кандидата мчался сейчас той самой, некогда специально рассчитанной трассой — ЗСМ Системы Керн до сих пор изобиловала обломочным материалом. Столетие назад вокруг всё было бы заполнено сиянием навигационных стволов, сотни тысяч маяков управляли бы кораблём, а сейчас — которое уж напоминание — здесь только его чувство обнажённой Вселенной вело корабль к цели.

Тьма.

Тьма.

Сплошная тьма. И тлен.

На фоне космической черноты выделилась монолитная прямоугольная плита, неспешно прецессирующая вокруг большой диагонали.

Это и был Мавзолей.

Место одновременно печальное и возвышенное. Координаты, намертво впечатанные в его памяти. Галактика отдала должное погибшим, но для него, выжившего в той бойне, пронёсшего сквозь годы любовь к собственной родине, это место стало носителем столь сильных эмоций, что они прорывались даже сквозь ураганный ветер пустоты, окружавшем его сейчас.

Мог бы он забыть? Вопрос, на который нет и не будет отрицательного ответа. Мавзолей как образ был частью его собственного бытия. Строгий, призрачный, несокрушимый и бесполезный. Так он мыслил своё существо все эти долгие десятилетия, только в последние дни придя к завершённости, осознанию собственного бытия.

Соберите всё то, что осталось от некогда огромной космобазы ГКК, сплавьте титанической мощью силовых полей в единый беспросветно-чёрный монолит, степенно движущийся на фоне немощных звёзд, покройте сверкающим глянцем н-фаза.

Подобных памятников своим поражениям человечество оставило немало — наследие Второй Эпохи не изживёшь в единый миг, да и после того, когда, казалось, подобные трагедии стали уже невозможны, из оборота в оборот их число росло. И не столько в пространстве чужих Галактик, Пентарра уже не была последней жертвой. Хотя, подумал Кандидат, число имён, высеченных нейтринными излучателями на глянцевой поверхности монолита, видимо, останется столь же чудовищным и для будущих поколений, каким оно было для него самого.

Если он и был в чём-то убеждён, так только в этом. Человечество впредь не будет нести таких жертв среди жителей тихих миров. Потому что не будет уже тихих миров.

Кандидат стоял перед эрвэ-панелью, со всей тщательностью передававшей ему панораму царившего снаружи. На нём была всё та же одежда, словно ставшая с ним единым целым, неотделимая теперь от согбённой фигуры подобно тому, как неотделим от него был взор. Взор Избранного.

Он повертел в руках что-то блестевшее, потом поднял над головой и посмотрел сквозь него. Матовая пластинка, полупрозрачная, тонкая. Немая.