Фронтовичка

И чем дольше она думала, тем надежней убеждалась, что она еще девчонка, притом бессердечная, нечуткая и путаная. Жить такой — противно, воевать — невозможно.

Перебирая прошлое, она уверяла себя, что все ее знакомые отлично видели эти недостатки и только из уважения к ее молодости прощали их.

Теперь, когда в ее жизнь снова пришел отец и она должна думать о нем, помогать ему и беречь свою честь солдата не только для себя, но и для него, она обязательно должна стать другой.

Но как это сделать там, где тебя знают, где видели все твои ошибки и промахи?

В эти дни внутренней растерянности Лариса отлично уловила Валино настроение.

— Придется нам, девка, менять службу. Раз нас с тобой не ценят — поищем других командиров.

— Но почему не ценят? — слабо сопротивлялась Валя.

— А что? Ценят, что ли? Возьми хоть меня. Ломила, ломила с утра до ночи, а честь какая? Ну, пускай не медаль — не больно она и нужна, — покривила душой Лариса, — хоть бы обмундирование лишнее дали. Повару — пожалуйста. Он начальникам угождает. А мне? Обойдешься, Холостова. Я тебе точно скажу, у нас сроду людей не ценили.

— Но где же искать этих командиров? Ведь здесь не отдел кадров.

— Эх ты, дитятко. Если уж уходить, так только из госпиталя. Отсюда все пути открыты. Ты только меня слушай.

Валя не стала возражать. Она только пожала плечами и недоверчиво посмотрела на Ларису. Та заговорщически зашептала:

— А ты как думаешь к отцу попасть? Считаешь, из дивизии тебя отпустят? Как же, жди! Там как навалятся… Где ж еще такую дуру найдешь — и «языков» берет, и немецкий знает? Тебя оттуда ни в жизнь не отпустят.

Это испугало Валю. Она сразу забыла о собственных мыслях и почему-то поверила Ларисе.

— А… Почему? Ведь отец командир полка. Он может затребовать.

— Как же… А если полк не в нашей армии? Вот если мы куда в другое место переберемся, тогда другое дело.

— Но ведь везде будет армия… Не наша, так другая.

— Ты, ей-богу, как первый день на фронте. Надо в такую часть попасть, которая по всем армиям мотается. Как ни крутись, а к твоему отцу и попадем. Вот он нас и выручит.

И это окончательно убедило Валю.

«Ну, что ж, — думала она, — видимо, так нужно… Нельзя же все время плыть по течению. Надо бороться. И Лариса права — нужно самой пробиваться к отцу».

Она уже покорилась, и, хотя ей было трудно оставлять дивизию, она убедила себя, что поступает правильно.

Лариса в эти дни не теряла времени. Она умело водила за нос занятого операциями врача и всячески оттягивала решающий осмотр. Пользуясь бесконтрольностью в женской палате, она носилась по окрестным деревням, доставала молоко и яички, тащила с брошенных огородов лук, редиску, укроп, молодую картошку. Во время этих походов Лариса обнаружила, что недалеко от госпиталя, в лесу, остановилась на отдых и пополнение танковая бригада. Она без труда перезнакомилась с молодыми, веселыми ребятами, побывала у них в лагере и возвратилась оттуда озабоченной и деятельной.

— Все, Валька! Вот туда мы и подадимся.

— Да кто нас возьмет, — усомнилась Валя. — Мы же стрелки.

— Дура! У них тоже стрелковый батальон есть. Знаешь какой! — похвалилась Лариса и впервые о чем-то задумалась. Глаза у нее стали мечтательными, и на лице проступили мягкие, почти нежные тени. Валя даже не успела удивиться этому: Лариса мельком, испуганно взглянула на нее и опять подобралась и выпрямилась.

Это первое, робкое движение Ларисиной души так и не запомнилось Вале.

В эти же дни танкисты нашли дорогу в госпиталь, перезнакомились с госпитальными девчатами, а потом добрались и до девичьей палаты. Лариса где-то выпросила гитару и, как только на площадке под густыми вязами собрались танкисты, выздоравливающие раненые и девчата, уговорила Валю спеть.

Смутно сознавая свою измену дивизии и поэтому грустная и тихая, Валя обрадовалась старой знакомой. Она с удовольствием перебирала струны и пела до тех пор, пока не заболела грудь. Пела она просто так, для души, чтобы успокоиться, прогнать тревогу, и не знала, какую сложную и тонкую политику проводит в это время Лариса, как хитро расхваливает она Валины достоинства. И ничего не было удивительного в том, что танкисты уговорили свое начальство вызволить из госпиталя двух хороших девчат.

Из команды выздоравливающих сержант Радионова и рядовой Холостова были направлены в Н-скую танковую бригаду для прохождения дальнейшей службы.

Все еще смутно ощущая легкомысленность своего поступка, к которому примешивался привкус измены старым боевым товарищам, Валя старалась оправдать себя тем, что это позволит ей легче перейти в отцовский полк. Былой, навязанной Ларисой обиды на свою дивизию у нее уже не было. Но, не желая сознаться в этом, она твердила свое:

— Вот там, на новом месте, я стану совсем другая. Там будет легче. Никто не знает меня, и там я своего добьюсь.

Постепенно эти мысли покорили все остальные, и в бригаду она шла более решительной и непреклонной, чем когда бы то ни было.

Часть III

1

Восточный вал гитлеровской армии начал строиться задолго до битвы на Курской дуге, и у немецкой пропаганды были основания называть эту беспримерную в истории войн линию полевой обороны от моря до моря неприступной.

Восточный вал располагался на командных высотах и всегда имел перед собой либо поймы рек и речушек, либо болота. Позади вала обязательно пролегали отличные, по российским понятиям, рокадные дороги.

Немецкое командование не жалело материалов и, отдавая дань уважения советской артиллерии, уже не довольствовалось дерево-земляными огневыми точками — дзотами. На каждом из тысяч километров Восточного вала в землю вросло не менее десятка железобетонных долговременных огневых точек — дотов, бункеров, командных пунктов, орудийных капониров. Появились и новинки — стальные бронеколпаки с амбразурами и «крабы». «Крабы» скорее походили на грибы боровички. Под стальной шляпкой на удобном столике стоял пулемет, а в стальной, вкопанной в землю ножке сидели два пулеметчика. Каждый танк, каждое самоходное орудие имело свой окоп, каждое артиллерийское орудие — свой капонир или усиленный окоп. Каждый солдат и офицер — отличный блиндаж.

Все, на что был способен немецкий сумрачный гений войны, — все было вложено в этот вал и сооружено бесчисленными тысячами восточных и западных рабов.

Понятно, что среди этих тысяч было немало разведчиков, с помощью которых советское командование познавало и уточняло всю неприступность Восточного вала, всю его грозную мощь. Но как ни мощны были системы огней, проволочных, минных и противотанковых заграждений, как ни разветвлены линии обороны, все они сами по себе значили не так уж много.