Фрося. Часть 5
Шрифт:
Я, можно сказать, перебрал позвоночник по косточкам, те нервы, которые до конца не вышли из строя, мне удалось освободить из плена раздробленных позвонков, и это позволит частично вернуть движения головы и всей верхней части тела, но для этого необходим постоянный профессиональный массаж и собственное трудолюбие, повторяю, очень большой срок прошёл с тех пор, как произошла травма.
Через два годика необходимо показаться вновь у меня, для проверки и профилактики, к сожалению, разбитые позвонки могут вновь сместиться и нарушить достигнутое нами нынешнее состояние.
Олег
Было бы наивно думать, что всё по волшебному мановению пришло в норму, но некоторые положительные моменты всё же были - хоть и с трудом, но Вика могла разговаривать и даже смеяться, крутить головой, приподнимать на пятнадцать процентов руки и шевелить пальцами, после нескольких попыток ей даже удавалось перелистывать страницы книги, держать в руках ложку, которую, правда, не могла самостоятельно поднести ко рту.
Когда в последний раз Олег был в Москве, то расстроено заметил Фросе, что дела у Вики явно ухудшились, руки теряют достигнутую подвижность и вместо внятной речи, она порой только выдавливает не понятные звуки и из-за этого они оба очень переживают.
Нет, Олежка, на этот раз ты возьмёшь у меня эти проклятые деньги, я их не тебе даю, а Вике, от них зависит, как она будет жить, а может быть, и, вообще, жить...
– так Фрося
вела сама с собой предполагаемый диалог с Олегом.
Глава 54
С помпой похоронили, не смотря, на малый срок пребывания у власти, но оставившего заметный след, генерального секретаря коммунистической партии и на престол взошёл
очередной ещё более старый вождь.
Прошло две недели с тех пор, как Фрося узнала от Тани шокирующую новость об увольнении Семёна и, вернувшись как-то вечером с работы, мать застала того у себя дома.
Не успела она повернуть ключ в замке и толкнуть входную дверь, как поняла, что сын находится в квартире - на вешалке висела его модная дублёнка, а из комнаты доносилась музыка из старой его коллекции, но, правда, на очень умеренном звуке.
Фрося на ватных ногах пересекла квартиру и, задержавшись на несколько секунд, собираясь с мыслями, толкнула дверь.
Сёмка лежал на диване, подложив руки под голову, и смотрел изучающим взглядом на мать.
– Привет сынок!
– Привет, привет!
Я так понимаю, тебе уже всё известно, можешь начинать читать нравоучения.
– А зачем, ими уже делу не поможешь, лучше давай подумаем вместе о дальнейших шагах, жизнь ведь не закончилась.
Фрося подошла к дивану и села рядом с сыном, нежно потрепав его по курчавой голове.
– Сынок, если ты сейчас не расположен к разговору, то я пойду переоденусь и приготовлю тебе что-нибудь на ужин.
– Мамуль, ужин это, хорошо, но и поговорить
с тобой я не отказываюсь, если ты, конечно, не будешь распекать меня за произошедшее.– А, чего уже распекать, сделанное не исправишь, раз ты так поступил, значит, нельзя было иначе.
– Нет, нельзя было, хотя даже после увольнения профессор Николаев несколько раз звонил мне и вызывал к себе в кабинет, но я не мог плюнуть сам себе в лицо, как бы я потом с этим жил.
– Сёмочка, другие живут и не только с этим, и не задумываясь, продают свою душу дьяволу.
Ты у меня другой, и я не собираюсь тебя за это упрекать, сама такого родила, воспитала и вывела в свет, но, кажется, что пока выводила в этот свет, наделала сама массу ошибок, за которые ты теперь расплачиваешься.
Семён скинул ноги с дивана и как в детстве, склонил голову матери на плечо.
– Мамуля, о каких своих ошибках ты говоришь, я ведь уже достаточно взрослый человек и сам несу ответственность за свои поступки?
– Сёма, Сёмочка мои ошибки уже не исправить, но я должна была понять намного раньше, что тебе с твоим характером в этой стране делать нечего.
Я не знаю, как было бы в других, может быть вовсе ничего бы не достиг, но я не дала тебе этот шанс, а теперь, скорее всего, он потерян.
– Мамуль, не смеши, ничего ещё в моей жизни не потерянно, можно ещё поменять профессию, место и образ жизни, просто для этого нужно немного напрячься и сломать существующий стереотип.
– Сынок, ты для меня выражаешься очень замысловато, наверное, забыл, что твоя мама тёмная, забитая деревенская женщина, у которой кроме жизненной сноровки и интуиции
есть только не малый опыт, но их к твоему будущему не пришьёшь, будут выпирать грубые швы с чёрными нитками на белом.
Сёмка неожиданно рассмеялся:
– Вот это да!
Ах, ты, моя забитая и деревенская, другой поэт так не выскажется, как ты!
Идём мой философ, и, правда, что-нибудь отужинаем, разговор с тобой, определённо, мне поднял аппетит.
Фрося быстро сообразила ужин, не прошло и четверти часа, а на столе уже скворчала яичница с колбасой, укропом и чесноком, пахли закатанные на зиму огурчики, и Фрося немного подумав, выставила на стол бутылку водки.
– Мамулька, вот насмешила, будем праздновать или поминать?
– Не то и не другое, будем вести задушевный разговор, начатый в спальне.
– Ну, если только так, а ведь мы с тобой уже давно не говорили по душам, а сейчас это будет, как никогда кстати.
Семён распечатал бутылку и разлил по рюмкам прозрачную жидкость.
– Мамуль, а почему мы вдруг пьём водку, а не любимый твой армянский коньяк, неужели и тебя коснулись трудности доставания?