Фрося. Часть 7

Майя увидев, что между бабушкой и её отцом завязалась беседа, удалилась встречать и провожать людей, без конца меняющихся за столом.

Она на минутку подбежала к ним, удостоверилась, что между её отцом и бабушкой не возникла неприязненная атмосфера и заверила Фросю, что Бени займётся её билетом на самолёт, он же отвезёт завтра в аэропорт.

Миша отодвинул от стола стул для Фроси, пригласив жестом присесть.

– Ефросинья Станиславовна, я узнал от дочери, что вы должны сегодня выписаться из больницы и прийти сюда и поэтому специально задержался, ведь и у меня здесь, кроме дочери, все остальные чужие.

Скажу честно, очень волновался, что вы не захотите со мной общаться.

– Ну, это Миша, ты зря, нам уже давно нечего с тобой делить, а главное, некого.

– Тут вы в яблочко, а, впрочем, когда Вы стреляли своими словами мимо.

– Миша, мы с тобой не в тире и не на дуэли, просто скажу, что во многом ты виноват в том, что моя Анютка вынуждена была уехать от меня в Израиль. Я же считаю себя, в какой-то степени виноватой в том, что она погибла, хотя все уверяют меня, что Анютка никогда не искала для себя лёгкой жизни.

Всё, мой бывший зять уже в прошлом, а настоящее поросло быльём и накрыто мраморной плитой.

– Я согласен с вами, поздно каяться и посыпать голову пеплом, дороги в прошлое нет, но нам господь даровал память, по которой мы можем без конца путешествовать.

– Ах, Миша, это награда и проклятие одновременно.

Как говорит, мой нынешний муж Марк, главное, пройдя по лабиринтам судьбы, не оказаться на обочине жизни, и жить, чтобы тебе кто-то был нужен и в тебе кто-то нуждался, поэтому лучше всего доживать на пару, ведь в определённый момент ты становишься не нужным детям и внукам и финал видится таким, какой я наблюдала нынче у Ривы.

Бывший зять хмыкнул.

– Ефросинья Станиславовна, чтобы финал был таким, как у Ривы, надо иметь состояние и не малое.

– Ну, для этого нам и отписана богом длинная жизнь, чтобы подготовиться к достойной старости.

– Вы, бросаете в мой огород острый камень, чтобы побольнее ранить?

– Прости, я честное слово, не хотела этого сделать, но скажу тебе, как на духу, с такой дочкой, как наша Маейчка тебе унывать нечего, она унаследовала добрейшую душу от Ривы, а ещё в большей мере, от своей матери.

– Ефросинья Станиславовна, когда я узнал от дочери, что вы прибываете в Израиль, с ужасом для себя понял, что приезжает укор всей моей жизни.

– Миша, я вижу, что к нам приближается Майечка, поэтому скажу тебе напоследок - нет смысла сейчас себя укорять, когда всё лучшее, что мы могли сделать для себя и близких уже осталось позади.

Нам надо постараться, как можно меньше омрачать своим старческим видом, болезнями, а особенно нытьём общение с людьми, не потерявших к нам интерес и сердечные чувства.

Миша улыбнулся и повернулся к подошедшей дочери.

– Знаешь доченька, мне сейчас твоя бабушка опять преподнесла урок, которым я пренебрег почти сорок лет назад.

И уже к Фросе:

– Ефросинья Станиславовна, благодарю вас от всей души, что вы изволили со мной пообщаться, будто камень упал с души и более того, я почувствовал желание стать кому-то нужным, а, в первую очередь, себе.

Рано утром Фрося тепло распрощалась с Маейчкой, осунувшейся за эти тяжёлые для неё дни и выглядевшей крайне уставшей.

– Спасибо тебе, моя миленькая, ты мне дала почувствовать, что я не совсем дрянная бабушка, ведь о многих своих внуках я ничего не знаю и даже не представляю, как они выглядят.

Твой папа сказал, что я ему преподнесла урок жизненной мудрости, нет, моя хорошая, это ты мне преподнесла урок доброты и сердечности, который я никогда уже не забуду.

Пользуясь тем, что у них ещё предостаточно времени до отлёта самолёта в Москву, Бени предложил Фросе, свозить её на кладбище, попрощаться с могилкой Ани.

– Нет, я больше не хочу обнимать холодный мрамор, пусть доченька по-прежнему живёт в моей памяти той кипящей энергией молодой женщиной, с которой наша встреча всё ещё впереди.

Если ты, конечно, не против, я бы хотела подняться в вашу квартиру и посмотреть на море глазами Анютки, ведь она много раз описывала мне этот прекрасный вид из своего окна.

Перед тем, как сдать свой чемодан в багажное отделение, Фрося достала из него свои зимние вещи - норковую шубу и шапку, в которых десять лет назад прилетела в Америку из январской Москвы.

Сейчас был в разгаре февраль и тепло укутаться ей совсем не помешает.

Сидя уже на своём пассажирском месте в самолёте, она подводила итог её пребывания в Израиле.

Вот, и промчалась неделя, запланированная для посещения могилы дочери и для встречи с её близкими.

Нет, далеко не так протекли эти дни, как они намечали с Марком, и не так, как уже здесь на месте планировали с Майей.

Неожиданная смерть Ривы в корне всё изменила, но всё равно, она не чувствовала себя разочарованной, ей удалось повстречаться с кем она хотела и даже больше, о ком даже не думала.

Смерть Ривы своим символическим сроком, совпала с её визитом, очень больно резанула по сердцу, но позже, лёжа на больничной кровати, она осознала, что дальнейшая жизнь была бы в тягость для дорогой её душе названной сестричке.

Страшно ведь ощущать быстрый распад организма и смотреть на себя жалкую глазами любимых людей, для которых ещё совсем недавно была источником энергии, благополучия и моральной поддержки.

Фрося непроизвольно примеряла к себе смерть Ривы и всё меньше видела в ней трагедию.

Блаженное тепло разливалось по душе, при воспоминании о встречах с Ривой, Майей, Ицеком с его Кларой и даже, смешно подумать, с Мишей - с человеком, которого раньше на дух не переносила.

Все остальные прежние или новые знакомые оказались для неё чужими или более того, неприятными, в особенности Рита.

Фрося вздохнула - надо будет обязательно по прилёту в Москву, сразу же позвонить Марику, ему совершенно не надобно знать о её сердечном приступе, об этом она предупредила Майю перед отъездом.