Фрунзе
Шрифт:
Ленин призывал не отказываться от государственного капитализма и советовал привлекать к работе в промышленности буржуазных специалистов: их опыт и знания могли послужить при Советской власти строительству социалистической экономики.
Ленинский план захватывал, безгранично расширяя горизонты. Но чудовищно угнетал голод. В красном Питере хлебный паек сократился до осьмушки, в Москве и в Иваново-Вознесенске выдавали не больше четверти фунта. Временный выход был найден в продовольственной диктатуре. Этой же цели служили и комитеты бедноты в деревнях. У открытых саботажников и спекулянтов хлеб отбирали начисто; кулаков заставили продавать зерно государству по твердым ценам.
В это голодное время Михаил Васильевич жил, как и все его близкие друзья — в горении, в подвиге. И таял на глазах: иногда трудно было узнать в отощавшем бородатом человеке с густой шевелюрой, где с каждым днем прибавлялись серебристые нити, вчерашнего Арсения. На костистых висках нервно пульсировали голубые жилки, часто в глазах появлялся болезненный блеск. Через день, через два мучили его боли в желудке; он подбирал колени под подбородок и скрывал слезы, что-то мыча себе под нос. От боли стал искать спасения в соде. Боль затихала, но еще острее ощущался голод.
В небольшой бывшей гостинице на Напалковской улице, где устроили общежитие для работников исполкома, занимал он с Софьей Алексеевной две комнатки. Было в них пусто и холодно. У «генерал-губернатора» — солдатская койка с серым байковым одеялом, стул и письменный стол, заваленный книгами и журналами; у его жены — пружинный матрац на грубых самодельных ножках, ситцевое покрывало на нем; дубовое кресло у окна и на гвоздиках накрытые марлей от пыли три платья и потрепанное зимнее пальто.
Дома не столовались. Только изредка завтракали, если Фрунзе не уходил по делам до света: кусок тяжелого хлеба с примесью картошки и кипяток с сахарином. И как праздник — ломтик конины и две-три стекляшки монпансье.
В одно такое утро, в ранних сумерках рассвета, ввалились к Фрунзе четыре бородача в новых лаптях — ходоки от Суздальской коммуны. Огляделись, сели на край койки. И — за разговором — попросили наряд на четыре плуга и на пять ведер керосину.
— Плуги есть, вам выдадут, вот бумага, — Фрунзе написал распоряжение. — А с керосином — швах, может, перебьетесь до осени?
— Закавыка, товарищ Арсений! Бабы — в голос: обрыдло им сидеть при лучине. И все подзуживают: «Коммунары голодраные! Мало, что без порток сидите, так еще в потемках!» Оно бы можно и перебиться, как ты сказал. Одначе момент такой… сам понимаешь. Без керосину домой хоть и не вертайся!
— Ну коли так, будем искать! Идите ко мне в канцелярию, я — мигом!
Бородачи замялись. Один из них вышмыгнул в коридор и вскоре вернулся с валенками и с мешком.
— Наслышаны, голодуешь ты крепко, товарищ Арсений. И знаем — взять тебе негде. А кабы и знал бы — не взял. Прислали тебе от коммуны с пудишко гречки. Ну, а валенцы — в придачу. Только ты не думай чегось — от души, ей-богу!..
Валенки оказались кстати: Софья Алексеевна недомогала всю зиму и не могла отогреться. А с крупой вышла история. Ее передали в столовую. Николай Жиделев распорядился тайком от Фрунзе: беречь ее пуще глаза, через день варить по тарелке для Михаила Васильевича и его жены. Растянулся пудишко на два месяца. И Фрунзе иногда допытывался у Жиделева:
— Что-то я не пойму, Николай Андреевич, где вы раскопали такие запасы?
— Сорока на хвосте принесла! Ешьте, пока дают!..
Трудной была передышка, но и она скоро закончилась.
Идеологическую диверсию против Советской России начала за рубежом печать правых социалистов. Особенно
постарались три «апостола» из II Интернационала: Карл Каутский, Отто Бауэр и Рамсей Макдональд. Они кинули в Ленина теоретический «кирпич», чтобы оправдать интервенцию и ослабить влияние идей Октября в мировом рабочем движении.Разговоры о социалистической революции в России — пустые бредни, рассуждали эти верные слуги капитала. Октябрь — всего лишь запоздалая буржуазная революция. Ее символ — Учредительное собрание. Роспуск собрания большевиками — насилие над демократией. А пролетарская революция просто невозможна в отсталой крестьянской стране, где семь человек из десяти не имеют понятия об алфавите. Советская власть временна, непрочна, она скоро погибнет. И не спасет ее красный террор против инакомыслящих, так как он признак бессилия и отчаяния!
Словом, «падающего толкни»! Такие выводы моментально сделала буржуазная печать Америки. Но в своих посылках пошла другим путем, чем выжившие из ума «апостолы»: надо спасать русский народ от большевиков и… от немцев.
Государственный департамент США с легкой руки посла в России Д. Френсиса весьма оперативно состряпал фальшивку. Так появились на свет пресловутые «Документы Сиссона» («United States. The German-Bolshevik conspiracy» — «Документы о германо-большевистском заговоре»).
Развесистая была «клюква»: Ленин еще до Октября заключил тайную сделку с германским командованием; немцы подсказали, и большевики осуществили Октябрьскую революцию; германский генеральный штаб финансировал их пропаганду в русской армии, что привело к разложению частей Западного фронта, и в дни Брестского мира Ленин и его товарищи действовали как германские агенты. Оставить Россию без помощи в данный момент — значит отдать ее под эгиду Вильгельма.
Под таким флагом и начались походы Антанты. В марте 1918 года англичане высадили десант в Мурманске, затем в Архангельске и на Онеге. В первых числах апреля японцы оккупировали Владивосток. Вслед за ними прибыли английские, французские и американские войска. Внутри страны начали плести заговоры и поднимать восстания эсеры, анархисты и меньшевики…
Михаил Васильевич сосредоточил всю полноту власти в новой губернии в своих руках и действовал быстро и смело. Эсеры и меньшевики не шли в счет: в Иваново-Вознесенске они были банкротами. Но оставались анархисты.
— Темная публика под черным знаменем! — говорил он. — Подонки, уголовники и скрытые враги революции. С ними надо кончать!
9 мая 1918 года в газете «Рабочий край» он обосновал свои меры против анархистов, которые захватили в Иваново-Вознесенске несколько особняков и натащили в них оружия. «Не для идейной борьбы, а для разгрома Советов и их организаций производились эти захваты, и не во имя идейных побуждений производились погромы и грабежи на улицах. В борьбе с такими лицами Советской власти приходится прибегать к мерам охранительного порядка…»
Операция против анархистов прошла блистательно, и через неделю в городе уже позабыли о «черных» погромщиках.
Словно заглядывая в будущее, где военной работе придется отдать весь пламенный жар сердца, Фрунзе торопился решить тысячи неотложных дел, связанных с экономикой и культурной жизнью новой губернии.
Он распределял рабочую силу по национализированным фабрикам, чтобы равномерно загрузить все станки; и успел добыть хлопок в Туркестане, пока не перерезали дорогу в Среднюю Азию восставший чехословацкий корпус и эсеро-меньшевистские путчисты в Самаре; и каждый день бился за топливо. На каком-то этапе помог ему техник Кашин из Шуи: он предложил отказаться от нефти, путь к которой уже был отрезан.