Функции "младших героев" в эпическом сюжете
Шрифт:
Поехали, он два окопа перескочил,
А в третий пал.
Конь выскочил и убежал.
Говорят в Киеве:
"Видно, нет Ильи Муромца в живых,
Что конь один прибежал".
А Илье татары ноги сковали, руки связали.
Ну, Илья лежит и думает:
"А ведь смерть мне-ка на бою не сказана".
Стал сподлоба поглядывать, отмуриваться.
Развязал
Развязал себе ноги, ну и вышел из ямы.
Взял татарина позавесистей, позаплечистей,
Стал по силушке похаживать,
Стал по силушке помахивать
(Карел., № 6, 447-463).
Как видим, хотя бой происходит "наверху", Илью связывают "внизу".
У некоторых сказителей пленного Илью Муромца приводят к Калину-царю (например, Кир., IV, с. 38; П. Ряб.- Андр., № 1), Калин предлагает богатырю перейти на его сторону, тот отказывается. Аналогичный эпизод мы встречали в сказаниях о Гильоме – с той разницей, что там для такого разговора героя выводят из темницы. Вообще сходство между русской былиной в ее второй вариации (с заточением и участием в битве Самсона) и песни "Взятие Оранжа" очень сильно: одинаково реализуется мотив "герой в подземелье" в первой части обоих произведений, затем следует повторное заточение, разговор с вражеским царем, избиение врагов архаическим оружием и освобождение вовремя подошедшим "своим" войском. Однако едва ли здесь имеет место влияние французского текста на русскую былину или наоборот (это влияние невозможно исторически), к тому же в жесте говорится об одном заточении, в былине – о двух, причем мы показали ранее, что первая и вторая части вполне могут обходиться друг без друга.
Вторую часть былины об Илье и Калине, видимо, следует считать воплощением позднеэпической формы мотива "герой в подземелье", поскольку освобождением из подкопа Муромец обязан исключительно собственной ярости, а Самсон с дружиной только довершают разгром врага. Но четко провести здесь грань между эпико-героической и позднеэпической формой реализации этого мотива затруднительно.
Существенно более архаична былина о Потыке, в первой части которой герой должен идти в могилу вместе со своей умершей (мнимо умершей) женой Марьей Лебедью Белой. Там богатырь вступает в поединок с некоей змеей, которую принуждает оживить свою супругу. После этого он выбирается вместе с ней на землю, причем в некоторых записях он должен дернуть за веревку колокола, чтобы другие богатыри вытащили их (Аст. № 150, 40-42). Перед нами позднеэпическая модель, хотя она содержит ряд архаичных моментов (бой со змеем из-за женщины, нить жизни).
Итак, наш абрис воплощения мотива "герой в подземелье" показал, что он может накладываться на все три мотива, выделенные во вступлении и во второй главе, – и временная пассивность героя, и бой с войском, и едва-не-гибель "младшего героя" могут быть связаны с заточением героя в подземелье. Однако мотив "герой в подземелье" совершенно необязательно будет реализован через эти три мотива (см. "Алпамыш"), равно как и они не обязательно будут реализованы через него (см. античный, ирландский эпос). Перед нами как бы два силовых поля, частично перекрывающиеся.
* * *
Как мы убедились на материале былин об Илье Муромце, первый мотив триады ("Удаление главного героя от битвы") может быть реализован в форме ссоры героя с эпическим государем. Разумеется, "Ссора" может быть и самостоятельным сюжетным ходом, не связанным с триадой мотивов и образом "младшего героя". Наиболее яркий пример подобного в русском эпосе – былина "Василий-пьяница" ("Василий Игнатьевич"). Она настолько близка к былине об Илье и Калине, что это дало Б.Н. Путилову основание утверждать, что она возникла как отчасти пародия на былину о Муромце [Путилов.1993]. К этим рассуждениям Путилова мы вернемся позже, пока же отметим, что вполне вероятно, что былина о Василии-пьянице сформировалась под влиянием былин об Илье; и еще более важна для нас взаимосвязь этих двух былин в народной традиции – настолько тесная, что отчасти они находятся в отношении дополнительной дистрибуции. Здесь нет противоречия. Еще Н.С. Трубецкой писал, что противопоставлять можно только очень близкие явления, а не "чернильницу и свободу воли" [Трубецкой. С. 72].
Сюжет былины мы рассмотрим подробно. Татарский царь (Кудреванко, Батыга и т.д.) посылает в Киев посла, требуя сдачи; в городе либо нет богатырей, либо они пугаются (Григ. № 214) и указывают на засевшего в кабаке Василия как на единственного возможного защитника. Князь Владимир бежит в кабак, опохмеляет пропившего всё имущество Василия, снаряжает его на битву. Следующий эпизод присутствует далеко не во всех вариантах былины: Василий-пьяница со стены видит знатного татарина (Рыбн. № 174, № 196; Тих. – Мил. № 38) или даже самого Кудреванко-царя (Григ. № 105; № 192) и, выстрелив из лука, убивает его. За это либо татары требуют его выдачи, и киевские бояре исполняют их волю (Рыбн. № 174, № 196; Тих. – Мил. № 38; Григ. № 192), либо сами богатыри изгоняют Василия (Григ. № 105). Такого нам доселе не встречалось: богатыря изгоняют за то, что он убил врага, изгоняют те, кого он защитил. На внешнем уровне это действительно редкость, однако на уровне глубинной структуры мы обнаруживаем "удаление для битвы", структурно изоморфное "удалению от битвы" (подробнее см. ниже в связи с "Песнью о Сиде"). Далее мы опять имеем дело с вариативностью сюжета: либо Василий,
как и ожидается, нападает на татар и одолевает их (в тех вариантах, где нет темы выдачи Василия, он просто едет на битву) (Григ. № 219, № 314, № 319, № 324; Онч. № 18), либо ему, изгнанному своими, татары предлагают перейти на их сторону. И здесь мы тоже встречаем два варианта развития дальнейших событий: либо Василий-пьяница, подобно пленному Илье, гневно отказывается изменить Киеву и избивает татар (Рыбн. № 174, № 196; Григ. № 105), либо он, движимый ненавистью к изгнавшим его, вместе с татарами нападает на Киев – но при этом подчеркивается, что они убивают и грабят исключительно бояр; после боя татары обходят Василия при дележе добычи – тогда он избивает татар (Григ. № 192, № 363, № 369; Марков № 77; Онч. № 4, № 17). Компромиссом между двумя вариациями былины являются записи № 18 в сборнике Ончукова и № 38 в сборнике Тихонравова–Миллера. В первой из них сюжетные ходы "изменнической" былины переставлены местами: Василий одолевает татар, возвращается в Киев, бояре хотят его изгнать – и он убивает бояр; во второй былине измена Василия-пьяницы – мнимая: попросив у Батыги сорок тысяч войска, Василий уезжает с ними и избивает их, после чего Батыга отступает.Из нашего пересказа сюжета видно, что вариативность этой былины существенно отличается от вариативности былины о бое с Калином: если там мы имели дело фактически с тремя былинами, то здесь – с двумя основными вариациями одной, а именно "изменническим" и не содержащим темы измены. Но и эти две версии не противоречат друг другу (потому мы и берем термин "изменнический" в кавычки): Василий-пьяница в обоих выступает не как враг Киева, он враг лишь боярам, против которых и ведет татарское войско; подчеркнем, что финал былины в обеих вариациях – победа Василия Игнатьевича над татарами. Тема вражды богатыря с боярами присутствует и в былине об Илье Муромце – в погреб он попадает по боярскому навету (см. Вступление); можно сказать, что эта тема была намечена в былине об Илье и развита в былине о Василии-пьянице.
Теперь о дистрибутивных отношениях между этими былинами (их контаминация встречается крайне редко – нам удалось ее обнаружить лишь единожды, а именно в сборнике Кирши Данилова (КД, № 25)). Начнем с имен действующих лиц, точнее, с имени татарского царя. В былине о Василии-пьянице оно варьируется (Кудреванко, Батыга, Баканище и т.п.), но никогда враг не именуется Калином-царем. При этом обратное взаимопроникновение возможно: враг Ильи Муромца может быть назван Кудреванищем (напр., Григ. № 402). Далее, тема "богатырь в кабаке, богатырь и голи" связана как с Ильей, так и с Василием, причем, выходя за пределы цикла былин об отражении татарского нашествия, отметим, что ассоциативная связь Ильи Муромца и голей кабацких такова, что в былине о Дюке они могут быть взаимозаменяемы – либо Илья, либо голи выступают поручителями Дюка в его споре с Чурилой (Рыбн. № 181, 354-356). Откуда эта тесная связь? Илья воспринимается Владимиром и некоторыми богатырями примерно так же, как Ахилл – Агамемноном, то есть как не вполне человек [Баркова. Отличительные черты... С. 63-65]; [Баркова. Четыре поколения... С. 61]; Илья Муромец – герой, то есть медиатор между миром людей и иным миром. Голи кабацкие тоже, как было показано выше, выполняют посредническую функцию между мирами. Поэтому во взаимосвязи Муромца и голей нет ничего удивительного; более того, мы полагаем, что мифологический и структурный план этой связи глубже и старше социального – это легко доказать тем, что и Илья Муромец, и голи поддерживают чудесного богача Дюка, в то время как его противника Чурилу поддерживает князь Владимир. (Заметим, что в былине о Василии-пьянице социальный аспект взаимосвязи богатыря и голей выступает гораздо отчетливее.)
Однако вернемся к сопоставлению. Пришло время ответить на вопрос, почему пир Ильи Муромца с голями существует в народной традиции в форме отдельной былины, хотя в книжной его упорно считают первой частью былины о ссоре и бое. Изолированность пира с голями от былины о Калине-царе хорошо видна в тех случаях, когда сказитель знает обе версии ссоры Ильи с Владимиром – см. "былину на десять верст" Ф.А. Конашкова (Сок.– Чич. № 77), в которую пир с голями не вошел, а был спет отдельно (Сок.– Чич. № 78) хотя все остальные былины об Илье Муромце были объединены сказителем в сводную. Итак, почему?
Во-первых, потому, что образ богатыря, который перед татарским нашествием "засел" в кабаке, реализован в другой былине – это Василий-пьяница. Во-вторых, кабак, место обитания голей, которые, как мы показали, воспринимаются "не вполне людьми", может быть условно сопоставлен с "дырой" в Нижний мир в пределах Среднего, а пребывание богатыря там – с тем, что П.А. Гринцер назвал "вынужденной (временной) пассивностью героя", относя сюда и удаление Ахилла от битвы (ссора лучшего из героев с эпическим государем), и изгнание Пандавов в леса (временная бесстатусность), и заточение в подземной темнице [Гринцер 1974. С. 320]. Относительно последнего заметим, что Б.Н. Путилов прямо сопоставляет заточение Ильи Муромца в подземелье и беспробудное пьянство Василия Игнатьевича в кабаке [Путилов. 1993. С. 107], так что структурно пребывание и Ильи, и Василия в кабаке соответствует всем другим формам "временной пассивности", в том числе и заточению в подземелье. В конце этой главы мы покажем, что в русском эпосе тема или мотив может удваиваться, но не утраиваться, – а объединение пира Муромца с голями, заточения в подземелье и боя с войском Калина, во время которого богатырь попадает в подкоп, это утроение мотива "герой в подземелье". Также легко понять, почему в книжных вариантах очень часто избирается не свойственная устной традиции форма ссоры как завязка былины о Калине-царе: авторы сборников и изложений былины просто используют ту версию ссоры, которая выглядит красочнее и богаче.