Футбол без цензуры. Автобиография в записи Игоря Рабинера
Шрифт:
Еще квартиру пообещал. «Спартак» в свое время, как я уже говорил, на свадьбу дал однушку в Ясном проезде, на северо-востоке Москвы. А тут Семин про квартиру спрашивает, и я возьми да брякни, что мне четырехкомнатная нужна.
Юрий Палыч реагирует тут же: «Сто квадратов!» А я даже и не знал тогда, сколько это. Жил в однушке и такими категориями не мыслил. Но на всякий случай решил чуть-чуть поторговаться: «Нет, сто десять!» – «Ну хорошо». И подъемные по тем временам хорошие.
Договорились. В последнем туре «Спартак» обыграл «Аланию», Семин мне звонит: «Приезжай». Встречаемся, вижу, он «Спорт-Экспресс» держит: «Ну что, пишут, лучший ты был вчера?» А там, смотрю, оценка – 7,5.
Показывает – и обращается к сидящему рядом Филатову: «Да-а, Николаич, сейчас, наверное, больше будет просить!» Посмеялись. Больше просить я не стал. Там же и подписали контракт на два года.
Игровая практика для меня имела огромное значение, но и семью надо было обеспечивать – ребенок уже родился. В 1998-м, через полтора года после свадьбы. Квартиру мне предлагали в Крылатском, потом на «Войковской», где многие локомотивцы живут. Но в итоге мы взяли в Мытищах готовую, сто пятьдесят квадратных метров.
Просто попросил в итоге то, что выделялось на квартиру, отдать деньгами. А в Мытищах метр стоил гораздо дешевле, чем в Москве. Поэтому и удалось купить в полтора раза больше.
Подъемные по контракту были – 50 тысяч долларов в год. В первый раз столько и дали. А на следующий сезон – уже меньше. Я за этим следил. Помню, первая игра в 2001 году была на выезде с «Ростсельмашем», утром звоню начальнику команды Владимиру Короткову: «Владимир Петрович, это Евсеев. Где подъемные?» Он: «Ну сегодня же игра будет!» – «Так я и звоню поэтому, у меня же написано в контракте – до первой игры! Давайте!»
Получил уже после возвращения в Москву, конечно. Хотя Петрович об этом долго еще всем рассказывал. А фразы про подъемные и премиальные быстро стали моими фирменными. Вижу, начальник какой-нибудь в раздевалку входит, и завожу пластинку нарочито скупердяйским тоном: «Где-е-е премиальные? Когда уже мы их полу-у-учим?» Команда уже ждет этого шоу – и угорает…
Попал я на деньги только раз – после дефолта 1998 года в банке остались шесть тысяч долларов. Года через три их, к счастью, отдали, но все равно пришлось понервничать. Тогда для меня это была приличная сумма.
Филатову и Семину я благодарен за то, что они сделали из меня не только футболиста, но и личность. То, что я стал называть вещи своими именами, и научился нехорошему человеку в лицо говорить, что он нехороший человек, – это их заслуга. Отношение к игрокам в «Локомотиве» вообще было намного лучше, чем в «Спартаке».
Там мы на предматчевых сборах сидели по два-три дня, в «Локо» за день до игры заезжали. И атмосфера была раскрепощеннее. Базу всегда оставляли открытой для жен. Шашлыки делали, за жизнь говорили. Когда Овчинников в команду вернулся, рассказывал, что в середине 90-х после матчей ехали на автобусе на базу – так Палыч останавливал его возле магазина, на свои деньги пиво покупал, молодым давал, чтобы несли. И Пашинин, и Дроздов такими воспоминаниями делились.
И на базе они потом общались под это дело. Никто не напивался. Но главное, что все были вместе. Кто-то рассказывал историю про Валерия Лобановского, которая задела меня до глубины души. Ему звонят, говорят: «Вот там-то ваши пьют». Он спрашивает: «Кто?» – «Все». – «Ну, раз все, тогда пускай пьют». Это же здорово и правильно, когда команда вместе. Начнут разговаривать, выяснять отношения – так пусть лучше выяснят их за столом, чем затаят.
Потом уже всякий раз после игр мы собирались в ресторане поговорить – вне зависимости от того, выиграли или проиграли. Особенно когда Овчинников пришел в команду. Садились, причем вместе с женами, – и вперед! Инга, бывшая Серегина
жена, в создании такой атмосферы большую роль играла. Компанейская, всегда жен вместе собирала.Поводов собраться всегда хватало. Помню, праздновали день рождения Беллы, жены Давида Шагиняна, коммерческого директора команды, сына Филатова. В «Локо-фитнес», что забавно, сидели – на «Ботаническом саду», как раз Валерию Николаичу принадлежит. В разгар празднества узнали, что в Москву приехал отец шведа Маркуса Розенберга, который потом много лет в «Аяксе» играл. Мы уже махнули, и я говорю: «Давайте, везите его сюда!» Потом помню, как старый любитель хоккея кричал ему: «Тре Крунур! Бёрье Сальминг!» Я-то хоккей, в том числе и шведский, знаю, уважаю.
Достойно, в общем, человека приняли, он был впечатлен. Удивительно даже, что он с «Локомотивом» так и не подписал контракт. Все-таки «Аякс» для сына выбрал. Может, испугался, что мы так зажигаем каждый день…
В «Локо» оттренировался – и делай что хочешь. Рассказывали, что как-то на сборе в Германии ребят с лишним весом отсадили за отдельный столик, листьями салата кормили – Джанашия, Черевченко, Арифуллина и Соломатина. Вот только рядом с гостиницей был ресторан с колбасками, и никто не мешал там парням наверстывать… Не проверяли, кто там сидит, не стучали – такое у Палыча вообще не в чести было. Стукачей у него в команде отродясь не было. Это потом, при Бышовце, все изменилось.
С Семиным, в отличие от Романцева, всегда можно было свободно поговорить, более того, он сам любил подискутировать, где-то нас даже заводил. И ты мог не бояться, что скажешь что-то лишнее и потом это тебе нехорошо аукнется. А раскрепощенность – она даже в том выражалась, что на матчи мы в «Спартаке» ехали при мертвой тишине в автобусе, никто не рисковал что-то сказать. А в «Локо» не только говорили – музыка играла постоянно.
Поселили меня в номере с Олегом Терехиным, тем еще балаболом. А я же из «Спартака» пришел – молчун молчуном. И вообще считал, что раз пришел в новую команду – надо не разговаривать, а дело делать.
Но Терехин – он мертвого разговорит. Все время старался болтовню нашу на какие-то темы вывести. Вот так и из меня постепенно говоруна сделал. За год я в этом плане очень изменился. А Тереха, который до этого за «Динамо» забивал не переставая, за что и получил приглашение, в «Локо» быстро сел в запас и потом ушел в «Кубань»…
Да, я мог использовать в разговорах, в том числе и с тренером, и с президентом, разные слова. Если в горячке, во время игры или тренировки, – не всегда хорошие. Но никогда такого не могло быть и не будет, чтобы сейчас я говорил тебе комплименты, а едва ты повернулся ко мне спиной, тут же начал твоему соседу рассказывать о тебе гадости.
С Семиным почему так легко? Потому что он очень открытый человек, простой и легкий в общении мужик. Да, может накричать, отругать. Но зла не таит, и если, остыв, понимает, что не прав, всегда извинится. Пусть он тренер, а ты игрок. Ему это не стыдно и не зазорно, несмотря на весь его авторитет. Многим другим людям его уровня через свое «я» трудно переступить, вслух признать свою ошибку. А с Семиным это случалось не раз.
Еще удивляло то, что он очень часто ездил на зарубежные стажировки в знаменитые клубы – тогда очень мало кто из наших тренеров это делал. Прямо перед тем, как я перешел в команду, Палыч побывал у Алекса Фергюсона в «Манчестер Юнайтед». После чего, поговорив с сэром Алексом, здорово расширил обойму игроков – понял важность ротации. Потом был в «Баварии», «Челси», «Барселоне» – и всякий раз привносил в тренировочный процесс какие-то новые упражнения. Порой даже возвращался из таких поездок с новым вариантом разминки.