Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940
Шрифт:
С течением времени я начал понимать одностороннюю любовь моего друга к Рингштрассе, хотя, на мой взгляд, воздействие таких построек, как кафедральный собор Святого Стефана или Бельведер (дворцовый ансамбль в Вене, построен в 1714—1722 гг. архитектором Хильдебрандтом в качестве летней резиденции принца Евгения Савойского; в настоящее время здесь размещаются музеи австрийской галереи Бельведер. – Пер.) – они более старинные и более оригинальные по стилю, – было более сильным и убедительным. Но Адольф совсем не любил барокко, так как, на его вкус, этот стиль был слишком богат украшениями. Здания на Рингштрассе были построены после сноса городских укреплений, то есть во второй половине прошлого века, и были далеко не одинаковы по стилю. Вместо этого были представлены почти все стили. Здание парламента было построено в классическом, или, скорее, псевдоэллинистическом, стиле, здание городского
Я с опаской обнаружил, что новые мысли, впечатления и проекты дезорганизовывали профессиональную учебу моего друга. Пока эти новые интересы имели какую-то связь с архитектурой, они просто становились частью его общего образования, но имелось много такого, что было диаметрально противоположным его профессиональным планам и, более того, политика все крепче притягивала его к себе. Я иногда спрашивал Адольфа, какая существует связь между далекими проблемами, с которыми мы сталкивались во время наших посещений парламента, и его профессиональной подготовкой. Обычно он отвечал: «Строить можно только тогда, когда созданы политические условия для этого». Иногда его ответы были довольно грубыми. Так, я помню, однажды он ответил на мой вопрос, как предлагает решить некую проблему: «Даже если бы я нашел решение этой проблемы, то не рассказал бы о нем тебе, потому что ты не понял бы его».
Я перестал задавать ему вопросы о его профессии. Мне было удобнее спокойно идти своей дорогой и демонстрировать ему мое собственное понимание того, как достичь своей цели. В конце концов, я не дошел даже до начальной ступени реального училища и учился только в школе, находившейся в ведении местного совета, но все равно теперь был студентом Консерватории точно так же, как и любой юноша, зачисленный в высшее учебное заведение. Учеба моего друга шла в противоположном направлении. В то время как подготовка к профессии обычно с течением времени становится все более и более специализированной, учеба Адольфа становилась более общей, более расплывчатой, более абстрактной и далекой от чего-либо практического. Чем упорнее он повторял свой собственный девиз: «Я хочу стать архитектором», тем более туманной становилась его цель в действительности. Это была типичная позиция молодого человека, которому на самом деле профессия стала бы помехой, его истинное призвание – в достижении того, что он чувствует.
В «Майн кампф» он написал: «С ранней юности я старался правильно читать, и самую лучшую поддержку мне оказывали моя память и понимание прочитанного. И если взглянуть с этой точки зрения, то период моего пребывания в Вене был особенно плодотворным и ценным… Я бесконечно и основательно читал. Какое бы время у меня ни оставалось после работы, я посвящал его учебе. Сейчас я убежден, что творческие идеи изначально появляются в юности, если вообще появляются. Я провожу различие между мудростью, приходящей с возрастом, которая действенна как результат обширного жизненного опыта, и неистощимой продуктивностью юности, когда идеи не продумываются как следует из-за их многочисленности. Они являются строительным материалом для будущих планов, из которых более старый и мудрый человек берет камни, обтесывает блоки, а затем приступает к возведению здания при условии, что так называемая мудрость старика и продуктивность юноши не были подавлены».
Так что у моего друга были книги, всегда книги. Я не мог представить себе Адольфа без книг. Они стопками высились вокруг него. Ему нужно было иметь под рукой книгу, которую он в настоящий момент прорабатывал. Даже если он не читал ее именно в тот момент, она должна была быть поблизости. Когда бы он ни выходил из дома, обычно под мышкой у него была книга. Это часто было проблемой, так как он скорее отказался бы от природы и чистого воздуха, чем от книги.
Книги были его целым миром. В Линце, чтобы достать книги, которые ему были нужны, он записался в три библиотеки. В Вене он так усердно пользовался придворной библиотекой, что однажды я абсолютно серьезно спросил его, уж не намерен ли он прочесть всю библиотеку, что, разумеется, навлекло на меня несколько грубых замечаний. Однажды он повел меня в библиотеку и показал большой читальный зал. Я был почти
ошеломлен этой огромной массой книг и спросил его, как ему удается брать то, что ему нужно. Он начал объяснять мне, как пользоваться каталогом, что запутало меня еще больше.Когда он читал, вряд ли что-то могло отвлечь его, но иногда он отвлекался сам, потому что как только он открывал книгу и начинал говорить о ней, то я должен был терпеливо слушать независимо от того, интересна мне эта тема или нет. Время от времени в Линце даже чаще, чем в Вене, он всовывал книгу мне в руки и требовал, чтобы я как его друг прочитал ее. Для него не имело значения то, что я должен был сам расширять свой кругозор, потому что ему нужен был кто-то, с кем он мог обсудить книгу, даже если этот кто-то был всего лишь слушателем.
Что касается того, как следует читать книгу, то этой теме он посвятил три страницы в «Майн кампф»: «Я знаю людей, которые бесконечно «читают» книгу за книгой, но которых я не удостою эпитетом «начитанный». Да, у них огромный запас «знаний», но их мозг не знает, как распределить и классифицировать их».
В этом отношении мой друг, без сомнения, сильно превосходил среднего читателя. Чтение начиналось для него, когда он выбирал себе книгу. Адольф особенно чувствовал поэтов и авторов, у которых было что-то ценное сообщить ему. Он никогда не читал книги, чтобы просто провести время; это было чрезвычайно серьезное занятие. У меня не раз складывалось такое впечатление. Как он расстраивался, если я не принимал его чтение всерьез и играл на рояле, когда он занимался!
Интересно было то, как Адольф выбирал книгу. Самой важной была страница, на которой было напечатано содержание. Затем он просматривал всю книгу, не с первой страницы до последней, а извлекал суть. После этого он тщательно упорядочивал ее и классифицировал в своей памяти. Я часто задавал себе вопрос, осталось ли у него еще место в голове, но казалось, чем больше информации он поглощает, тем лучше работает его память. Это было чудом: в его мозге действительно было место для целой библиотеки.
Как я уже упоминал, выдающееся место среди его книг занимали легенды из немецкого героического эпоса. Каким бы ни были его настроение или внешние обстоятельства, он всегда возвращался к ним и читал их снова, хотя уже знал их наизусть. Том, который у него был в Вене, мне кажется, назывался «Легенды о богах и героях: сокровища германо-немецкой мифологии».
В Линце Адольф начал читать классику. О «Фаусте» Гете он однажды заметил, что в нем содержится больше, чем способен постичь человеческий разум. Однажды мы увидели редко исполнявшуюся вторую его часть в Бург-театре с Джозефом Кайнцем в заглавной роли. Адольф был очень взволнован и долго говорил о спектакле. Естественно, что из всех произведений Шиллера «Вильгельм Телль» оказал на него самое сильное воздействие. С другой стороны, и об этом странно рассказывать, ему не очень понравились «Разбойники». На него произвела очень сильное впечатление «Божественная комедия» Данте, хотя, на мой взгляд, он был слишком молод, когда прочел ее. Я знаю, что он интересовался Гердером, и мы вместе смотрели «Минну из Баргельма». Ему нравился отчасти Штифтер, я полагаю, потому, что в его сочинениях он увидел знакомую картину родного ландшафта, тогда как Розеггер произвел на него впечатление «слишком народного».
Время от времени он выбирал книги, которые тогда были в моде, но только чтобы сформировать суждение о тех, кто их читает, а не о самих книгах. Гангхофер ничего для него не значил, в то время как он сильно хвалил Отто Эрнста, с произведениями которого был знаком. Из современных пьес мы видели «Весеннее пробуждение» Франка Ведекинда и «Маэстро из Пальмиры» Вильбрандта. В Вене Адольф прочитал пьесы Ибсена, которые не произвели на него большого впечатления.
Что касается философских трудов, у него всегда при себе был Шопенгауэр, позднее Ницше, хотя я мало об этом знаю, так как он считал этих философов, если можно так выразиться, своим личным делом, частной собственностью, которой не хотел делиться ни с кем. Эта скрытность была, возможно, следствием того, что мы разделяли любовь к музыке, и это давало нам более стоящий общий интерес, чем философия, которая для меня была довольно трудной темой.
В отношении чтения моего друга я хотел бы в заключение подчеркнуть то же самое, о чем я уже упоминал при описании его профессиональных занятий: он читал непомерно много и с помощью своей необыкновенной памяти скопил запас знаний, который был гораздо выше стандартного уровня двадцатилетнего молодого человека, но он избегал какого-либо фактического обсуждения этой темы.
Когда он побуждал меня прочитать какую-либо книгу, он заранее знал, что я никогда не буду ему равным в любом споре, и возможно даже, что он выбирал книги, которые рекомендовал мне прочитать, помня об этом. Его не интересовало ни «еще одно мнение», ни какой бы то ни было спор об этой книге.