G.O.G.R.

– Так, ребятки, – безрадостно сказал им Пётр Иванович. – Прекратите прятаться за врача и давайте отчитываться. Никольцев первый.

Хотя Серёгин и сказал: «Никольцев – первый», все трое разинули рты и начали наперебой выкрикивать каждый своё и высказывать всяческие мнения по поводу фантастических возможностей Семенова.

– Так, я сказал – докладывает Никольцев! – оборвал эмоциональные возгласы «стражей двери» Пётр Иванович. – Значит, Никольцев, а не вся толпа! Как он сбежал?

Никольцев рассказал всё по порядку, а Пётр Иванович, слушая его, приходил к выводу, что, то ли Никольцева загипнотизировали, то ли он пособничает тем, кто помог Семенову сбежать, и врёт. Ну, как можно спрыгнуть с шестого этажа и при этом остаться живым и невредимым? Уж не Семенов ли «Поливаевский мужик»?? – даже такая мысль прокралась в голову Серёгина. Но, нет, «Поливаевского мужика» не бывает. Поливаев пьёт, ему мерещатся черти… Но кто же тогда этот призрачный «милиционер Геннадий»? Зайцев? Мартин Мильтон? Нет, это вообще фантасмагория выходит… Пётр Иванович отринул от себя все эти суеверные догадки и начал осматривать опустевшую палату Семенова. Стекло в окне было разбито, и в палате гуляли прохладные свежие ветры. Дыра огромная – выпрыгивая, Семенов проделал её своим телом. Прямо, как «Поливаевский мужик», или «милиционер Геннадий», когда спасал Ершову от киллеров Чеснока… Опять эти «мужики»! Нет, Пётр Иванович решил больше не думать о них. Он методично облазил палату Семенова. Конечно же, там не нашлось ничего, что могло бы заинтересовать следователя. Как будто бы Ярослав Семенов вдруг ни с того ни с сего взял и сиганул в окошко… По крайней мере, Никольцев так рассказывал. Но можно ли ему доверять? Пётр Иванович уже и не знает, кому доверять, а кому – нет…

– Пятницын, выскреби тут все отпечатки, – распорядился Серёгин. – А ты, Журавлев, пробегись по этажам, поспрашивай уборщиц, вахтёра… Ну, всех, кто по коридорам может ходить и возле двери стоять. Узнай, кто входил сюда и выходил за последний час.

– Есть, – Пятницын бочком вдвинулся в опустевшую палату Семенова, а Журавлев с виноватым видом посеменил на первый этаж.

А Пётр Иванович остановил уборщицу, которая барражировала по этажу со «знаменем» из швабры и тряпки. Уборщица нехотя повернула к Серёгину своё испорченное лишним весом лицо и недовольно осведомилась:

– Вы когда мне убирать дадите? У меня обед, а я тут корячиться должна! Сколько раз уже мне с вашими лунатиками пожрать не дают!

– Милиция, – спокойно сказал Пётр Иванович. – Сейчас вы ответите на пару вопросов и можете идти обедать. Седьмую палату можете не убирать.

– Да? – вопросила уборщица, вскинув голову, словно царица. – А за что же я зарплату получу, милиция?! Я на сдельщине сижу, сколько убрала, столько и отстегнули! Так что вы мне тут не компостируйте мозги!

– Гражданка, – Пётр Иванович старался не раздражаться. – Это необходимо следствию. Скажите, вы видели кого-нибудь сегодня на этом этаже?

Уборщица подкатила глазки к потолку, пожала плечами и вытерла нос кулаком, как вспотевший грузчик.

– Нет, – буркнула она, махнув тряпкой у носа Серёгина. – Только Давыдыч носился тут как мельница, да лунатик из той вон палаты выл.

Уборщица сделала широкую отмашку правой рукой и остановила указующий перст на белой двери палаты номер 3-а. В этой палате с недавнего времени проживал майор Кораблинский, которому на улицах Донецка определили кличку Грибок.

– И что он такое выл? – поинтересовался Серёгин, отстраняясь от достаточно грязной тряпки.

– Статьи какие-то! – выплюнула уборщица. – «Четвёртая, пункт первый»… И ещё чего-то там.

– Ясно, – Пётр Иванович понял, что Грибок «камлал» и рассказывал УК. – Вы можете идти обедать.

– Спасибо, разрешили! – гавкнула уборщица и удалилась, горделиво приосанившись.

Пётр Иванович вздохнул и отправился в палату Семенова – узнать, что там обнаружил Пятницын. Пятницын тем временем ползал под кроватью беглеца и собирал там пыль и паутину. Никольцев крутился у окна и изучал разбитое стекло.

– Его выбили изнутри, – постановил Никольцев. – То есть, он выбил его и выскочил.

– С шестого этажа? – проворчал Серёгин. – Свежо преданьице! Слушай, Никольцев, лучше расскажи правду, кто его забрал?

Никольцев застопорился посреди палаты, повернул к Серёгину одну только голову, выкруглил глазки и изумлённо заявил:

– Да он сам выскочил! Я вообще, на посту сидел! Психиатр этот туда-сюда носился, бурчал, что Грибок ваш шаманит и шаманит… А потом Семенов этот скок! – и там. Пятницын!

– Что? – пыльный Пятницын выглянул из-под кровати и смахнул с кончика носа солидный клок паутины.

– Пятницын! – напустился на него Никольцев. – Ты видел, как Семенов сделал от нас ноги?

– Ну, – ответил Пятницын. – Он в окошко сиганул – и копытами, копытами. Через забор махнул, и нет его…

Пётр Иванович смог сделать только то, что сел на осиротевшую кровать Семенова и подпёр кулаком щеку. Семенов был в плену у чертей почти что год. Мало ли, что они с ним сделали?? Превратили в «Поливаевского мужика»! Чем теперь тут чёрт не шутит? Пётр Иванович достал свой мобильный телефон и позвонил Недобежкину.

====== Глава 45. В игру вступил Смирнянский. ======

Недобежкин тем временем занимался Гохой. Он снова провёл в изолятор своего бывшего коллегу по СБУ Ежонкова. И Ежонков теперь пытался разговорить Гоху новым методом, который он назвал «шоковая терапия». Заключался метод Ежонкова в том, что он сначала просто наблюдал за Гохиным «камланием», а потом – ни с того, ни с сего как крикнет:

– Гоха!

Гоха прекратил подвывать:

– Гогр! Гогр! – уселся на пол и уставился на Ежонкова перепуганными глазами.

Сидевший на пустых нарах Недобежкин пожал плечами: да, Гоха прекратил «гогрить», но он всё равно ничего не сказал.

– Ну? – осведомился Недобежкин.

– Сейчас! – радостно прошептал Ежонков. – Действует!

А Недобежкин снова пожал плечами.

– Ну, давай, – буркнул он без особого энтузиазма.

Ежонков в свою очередь установился напротив Гохи, вперил в него свой пронзительный взгляд «оккультиста» и принялся ждать от Гохи откровений. А Гоха поморгал-поморгал, а потом – вместо откровений – распахнул рот и вымолвил:

– Бе-е-е-е!

– Чёрт! – выплюнул Ежонков, стукнув кулаком по своей коленке.

– Хы-хы! – съехидничал Недобежкин. – Вот тебе твоя «шоковая терапия»! «Сбаранился»!

– Бе-е-е-е! – подтвердил Гоха.

– Эта методика никогда не подводила! – оправдывался Ежонков. – У нас «на кухне» сколько раз так «блаженных» расколдовывали! После «шока» они базарить начинали поголовно все! Ещё нацистские…

– Вяжи! – отрезал Недобежкин и поднялся на ноги. – Всё ясно с твоей терапией! Давай, выползай отсюда, и свяжемся со Смирнянским!

– Зачем? – вопросил Ежонков. – Я сейчас сам!

– «Сам» у нас в огороде хрюкает! – Недобежкин решительно направился к двери. – Белкин! – позвал он. – Давай, отмыкай!

Проворный Белкин быстренько уговорил надёжный замок разблокировать дверь, и Недобежкин покинул «камлающего» Гоху наедине со своим «камланием». Ежонков ещё пытался уговорить Недобежкина остаться и продолжить «терапию», слёзно обещал, что выгорит, и Гоха начнёт говорить, но Недобежкин остался непреклонен, как чугунная сковорода. Он большими шагами прошёл коридор и завернул к своему кабинету, железной рукой направив Ежонкова следовать за собой.