G.O.G.R.

Врач визжал убийственно громко, оглашая препараторскую и коридор, порождая бесноватое, дьявольское эхо. Серёгин не успевал записывать всё, что он тараторит, и поэтому включил диктофон.

– Я только подошёл, а он встал на ноги и убрался! – визжал врач, а по спине Серёгина гарцевали кусачие мурашки мистического ужаса. «Верхнелягушинский чёрт»… Да, действительно, этот Генрих Артерран дьявол, он страшен в своих деяниях, и его не убьёт даже пуля… Или нужна золотая пуля?..

Врач бы так до завтра разрывался, повторяя одно и то же по пятнадцать раз, если бы Никанор Семёнов не отрубил все его откровения строгим приказом:

– Молчать!

Врач икнул и опять повалился на пол. Никанор Семёнов повернулся лицом к опешившим Недобежкину и Серёгину, скрестил на груди руки, сдвинул брови и выдержал многозначительную молчаливую паузу. Сейчас он возвышался грозной скалой в неживом свете бестеневой лампы, которую так никто и не выключил. Петру Ивановичу даже почудилось, над его головой с треском полыхают молнии Перуна.

– Слышали? – осведомился Никанор Семёнов сразу у всех.

Майор Кораблинский почувствовал, как вся его милицейская смелость улетучилась, уступив место религиозному ужасу тёмного средневекового холопа. Он едва доковылял до притаившегося в углу низкого стула и водворил на него свою обмякшую, почти парализованную персону. Серёгину тоже захотелось сесть, однако других стульев в препараторской не оказалось. Да и вообще – Серёгин не трус, как этот Кораблинский Грибок.

– Слышали, – Недобежкин тоже пытался сохранить спокойствие. – Но мне лично эти вопли ничего не доказали. Вы могли внушить ему, что угодно. Ладно, давайте, пушите уборщицу!

– «Пушите»? – не понял «терминологию» Никанор Семёнов. – Что значит это «Пушите»? – в его голосе послышалось возмущение, будто бы его оскорбили.

– Заставьте её говорить! – пояснил Недобежкин, изо всех сил стараясь казаться бесстрастным, как памятник Джону Юзу. Но Серёгин отлично понимал, что начальник уже начинает психовать.

Никанор Семёнов промолчал и шагнул к мокрой уборщице, что распласталась на полу и блеяла, блеяла – аж похудела.

Пётр Иванович улучил момент, когда все отвернулись от врача, и как бы ненароком подошёл к нему. Врач уже практически оправился от «порчи»: он сидел, молча и только лупал перепуганными глазами. Но едва к нему приблизился Серёгин – он вцепился ему в воротник дрожащими руками и болезненно простонал:

– Я под статью иду, а вы спрашиваете, есть ли у меня вопросы! Вы понимаете это, или нет??

Никанор Семёнов почему-то внезапно бросил уборщицу, совершил размашистый прыжок и оторвал от Серёгина скрюченные пальцы врача.

– Так, в чём дело? – возмутился Недобежкин, которому не понравилось, что Никанор Семёнов забросил уборщицу блеять в бозе и втуне.

– Я бы не рекомендовал никому трогать его. Если конечно, не хотите превратиться в козу, как он, – предостерёг Никанор Семёнов и усадил врача обратно на пол. – Эта «порча», как вы её называете, может передаваться от человека к человеку.

– Чёрт… – буркнул милицейский начальник, который впервые узнал о заразности «звериной порчи». – Давайте, пушите, наконец, эту уборщицу, а то у меня уже вот такая голова!

Никанор Семёнов вернулся к уборщице, но Пётр Иванович уже не слушал, что она там ему квохтала: он размышлял над словами врача. «Вы спрашиваете, есть ли у меня вопросы?» – простонал ему в ухо забацанный врач. Хотя, Никанор Семёнов ничего не спрашивал у него про «вопросы»… по крайней мере, вслух.

– Я под статью иду… – плакал на полу врач. – Какая вам разница, есть ли у меня вопросы…

Никанор Семёнов постоянно отвлекался от уборщицы и свирепо косился в сторону «попорченного» лекаря. А Пётр Иванович, внимательно наблюдая за этим «уполномоченным Интерпола», ясно видел на его пожилом лице бездну недовольства и злости. Кажется, его очень раздражает плач врача. Интересно, почему?

«Есть ли у меня вопросы?» – слова врача никак не желали вылетать из головы Серёгина. Они навязчиво крутились, вернее, Серёгин сам их крутил, интуитивно чувствуя, что именно тут, в этом абсурдном вопле, и зарыта вожделенная «золотая собака», разгадка тайны. А потом вдруг вспомнился Кашалот – как он подписывал липовый договор после того, как Тень выдал слова: «Вопросы есть?». Пётр Иванович даже застыл с диктофоном в одной руке и с недописанным протоколом в другой. Всё, мыслительный процесс закончен, и догадки посыпались метеоритным дождём. Серёгину даже показалось на миг, что он контужен, потому что, нырнув в пучину собственных мыслей, он прекратил слышать и писк уборщицы, и рык Недобежкина, и отрывистые вопросы Никанора Семёнова. «Петушиное слово» Ежонкова, врач, «Вопросы есть?», Зайцев. Зайцев когда-то спросил у Серёгина по телефону: «Вопросы есть?»! Кашалот подписал фальшивую бумагу при этих словах! Да Пётр Иванович сам потерял волю, когда сегодня же утром Генрих Артерран осведомился, есть ли у него вопросы!!! Вот она «золотая собака»! Вот оно, «петушиное слово», которое долго и тщетно пытался выделить «суперагент» Ежонков из бестолкового блеяния и дурацких «быков», что выплёвывали ему заколдованные бедняги! «Вопросы есть?» – теперь Серёгин был абсолютно уверен в том, что именно эта короткая ёмкая фразочка и есть панацея от окаянной «звериной порчи».

С виду Серёгин был абсолютно спокоен. Он просто стоял и держал диктофон, и любой смертный человек, не умеющий читать мысли, подумал бы, что Пётр Иванович всего-навсего записывает паническое квохтанье несчастной, испуганной адскими исчадьями уборщицы. С её слов, между прочим, выходила полная ахинея. Уборщица, вращая ошалелыми глазами, убеждала всех вокруг себя в том, что, убирая в мужском туалете, она внезапно узрела не то призрака, не то демона. «Демон» был закутан в «белую рясу», а потом – «вдруг исчез», оставив свою рясу уборщице на долгую память. Никанор Семёнов теперь требовал у неё эту «рясу», а уборщица дрожащей рукой показывала в коридор и божилась, что она лежит там на полу. Кстати, Пётр Иванович, когда пришёл в морг в первый раз, обнаружил в коридоре простыню. Уж не та ли простыня и есть «ряса»? Нет, Пётр Иванович не верит в демонов, и поэтому – склонился к прагматичной версии о том, что простыню уронили, или бросили те, кто похитил труп Генриха Артеррана. Да, именно ПОХИТИЛ, именно ТРУП, а не Генрих Артерран сам ушёл, как утверждает этот сумбурный Никанор Семёнов. А кто мог похитить труп? Зайцев. ЗАЙЦЕВ – вот единственный живой организатор «чёртовой банды». Пытается запугать всех, пустить по ложному следу несуществующих «демонов». Видит, что милиция глупо ведётся на дурацкую «чёртову» провокацию, вот и работает под «беса»: устраивает воскрешения, исчезновения, порчу и так далее. Но Серёгин не такой глупый, как думает Зайцев. Как только Серёгин вернётся в отделение – он разошлёт фотографию Зайцева и ориентировку на него по всем опорным пунктам в городе. И тогда посмотрим, кто победит – чёрт, или милиция.

– Так, тащим этих козликов в отделение! – распорядился Недобежкин дальнейшей судьбой врача и уборщицы, а сам подумал о том, что у него в отделении и без этой «сладкой парочки» козликов предостаточно.

Пётр Иванович запрятал диктофон в карман и отковырнул от пола дрожащего врача. Врач «продавал ды-ды» и лепетал ахинею про расстрел. Серёгин подтолкнул его к выходу, а врач вдруг хлопнулся на колени и принялся горячо умолять о том, чтобы ему не губили жизнь.

– Поднимайся уже! – рассердился Серёгин, который насытился всеми этими сумасшедшими по самые уши.

Врач запротестовал и тогда Пётр Иванович рассердился окончательно и применил силу. Заломив дрожащую руку врача за его взмокшую спину, он вывел его в коридор насильно.

Никанор Семёнов спокойно наблюдал за ним и не проронил ни слова – видимо, наивно полагал, что они не добьются ни зги, ни от врача, ни от уборщицы. Но Серёгин-то вычислил «петушиное слово»! вот, что значит выдержка! Если кто-либо другой закричал бы о сенсационной догадке «во всё воронье горло», то Пётр Иванович предусмотрительно приберёг её на потом.

– Кораблинский, чего расселся? – гремел между тем Недобежкин. – Давай, волоки уборщицу!

Кораблинский же превратился в медузу. Он сидел на стуле, и ему казалось, что у него не тело, а прозрачный хрупкий студень, не ноги и руки, а слабосильные тонкие щупальца. Кого он может поволочь ими – щупальцами этими?! Майор Кораблинский не нашёл в себе сил даже на то, чтобы отлепиться от стула, и так и остался – бестолково восседать.

– Чёрт! – злобно плюнул милицейский начальник и взялся за уборщицу собственной персоной.