Г.Р.О.М.

Но дальше воспоминаний почему-то не было. Ко мне будто возвращались чувства.

Откачали меня? Нихрена себе, а я уж думал всё, каюк мне пришёл.

Похоже, что да. Я лежал на кровати, в лицо светило солнце, и я чувствовал, что кто-то открыл окно, свежий ветерок дотронулся до лица. Потом вернулись звуки. В соседней комнате очень громко играло радио.

— Мальчик хочет в Тамбов, ты знаешь, чики-чики-чикита…

Глаза пока не открывал. Кто-то говорил совсем рядом, но я почти не слышал голоса. Зато всё ещё слышал радио из соседней комнаты. Песня закончилась, заиграла балалайка, и голос Николая Фоменко чётко произнёс:

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не забеременело! Рекламная служба Русского радио, телефон…

Радио выключили, я кашлянул. А куда в меня попали? Что-то под поясницей мешало, но я потрогал рукой и достал оттуда носок. Какого? Где раны?

— Очухался, Лёха? — спросил звонкий молодой, но в то же время очень знакомый голос.

Я огляделся. Это комната общежития на троих студентов. Одна койка свободна, на другой лежал я, а на третьей — кто-то валялся прямо в одежде

Все кровати пружинные, застелены солдатскими одеялами, у койки напротив меня на стене висел ковёр, у другой — три плаката, с Терминатором, с Рембо и улыбающейся девушкой, у которой из одежды была только шляпа и ковбойские сапоги до колен. Над ними — полка с учебниками по криминологии. В стороне стоял потёртый чехол с гитарой.

Рядом с моей койкой находился старый письменный стол, на котором лежал большой лист оргстекла. На месте, где должна быть четвёртая кровать, стоял шкаф с отломанной дверцей, внутри лежали шмотки и книги.

Рядом со шкафом — тумбочка, густо заклеенная вкладышами от жвачки, на ней телевизор с двойной антенной, на котором рябило изображение со снегом. Но если приглядеться, то можно разглядеть деревенский дом, где здоровенную бутыль самогона распивали два клоуна, один с огромными усами и в фуражке, другой — в костюме моряка…

Это чего, «Каламбур»? Его ещё показывают?

А какого хрена я в общаге? И почему эта комната так похожа на ту, в которой я когда-то жил? Причём я в ней находился не только во время учёбы, но и почти год после неё.

Проживал не совсем легально, забашляв коменданту, чтобы не выгонял. А то жить ведь было негде, родительскую квартиру отняли же, а у дядьки тесно. А потом устроился в МВД, и меня поселили в ментовскую общагу.

— Лёха, ты меня слышишь? — спросил тот же голос. — Давай уже, поднимайся. Ща Юлька у вас на кухне чё-нибудь сгоношит, похаваем. Тушняк у тебя нашли с картохой, м-м-м, давно такое не жрал. Подъём, боец! — раздался смешок. — Где ключи от танка? Хах!

Нет, это нереально, такого не может быть. Глюки это или что другое, но невозможно оказаться здесь после здания суда. Если меня подбили сильно, то увезли бы в больницу, а не сюда. Кто вообще додумался увезти раненого в общагу?

Лежащий на другой кровати человек поднялся и подошёл ко мне. Это темноволосый парень в зелёной спортивной куртке и потёртых джинсах, высокий, но тощий и хилый, соплёй перешибёшь. На ногах старые шанхайки, лёгкая китайская обувь, у нас такую когда-то носили.

Димка? Нет, невозможно, он же умер лет десять назад. Да и он был старше меня на год, чего он вдруг снова такой молодой?

— Хорош валяться, Лёха, кх, — он кашлянул. — Идти пора, а ты поспать решил.

— Да отстань от него, — дверь в комнату открылась, и к нам вошла девушка. — Пусть лежит, головой ударился же! Сходи за хлебом лучше, пока магазин открытый.

— Пойду у соседей попрошу. Хотя не, ну их, сразу проситься пожрать начнут, халявщики. Пф!

Я уставился на вошедшую, оглядев её снизу вверх. Джинсовая юбка не скрывает длинные стройные ножки в сандалиях, длинная куртка, тоже джинсовая, надета поверх короткой белой маечки, обтягивающей грудь, а живот немного приоткрыт. Большие голубые глаза смотрели на меня, светлые волосы завязаны в пучок, в них торчала заколка.

В одной руке девушка несла сковородку, из которой валил пар, в другой — замызганную кухонную доску. Доску она поставила на стол, отодвинув чьи-то тетрадки, на неё взгромоздила сковородку. Приятно запахло жареной картошкой.

Но я же знаю эту девушку…

— У тебя всё хорошо? — она подошла ко мне и положила тёплую руку мне на лоб. — Горячий. В больницу, может, Лёша?

— Всё нормально, — прохрипел я.

Так это Юлька? Eпрст, точно она! Какого вообще хрена здесь творится? Но ей я ничего этого вслух не сказал. Повернулся набок, почувствовал, как кольнуло в голове, и медленно сел на кровати. Пружины подо мной скрипнули.

Оглядел себя. В футболке с Юрой Хоем из «Сектора Газа» и спортивных штанах с косыми полосками. Сам я не качок, но и не дрыщ, вполне себе в форме. Ощупал макушку, ещё даже причёска какая-то есть, совсем коротко тогда не стригся.

И непонятно откуда взявшаяся, но очень приятная лёгкость в теле, когда ничего не ломит и не болит, если не считать головы. Даже забыл, что так когда-то было. Даже одышки нет, только слабость небольшая.

— А мы подумали, что всё плохо, — сказала Юлька, отходя к столу. — Мы тут перепугались. Димас особенно.

— Ой, не гони, ничего я не напугался, — Димка влетел в комнату с пакетом, в котором что-то лежало. — Скажешь тоже. Так, я выпросил у девчонок из пятой полбулки взаймы, но сказал им, что буду в третьей комнате. Так, надо запереться, чтобы не явились. А то я знаю я вас, девах, — он глянул на Юлю, — вечно на диетах сидите, а как к картошке или салу подпустишь, так всё и сожрёте! Пф!

— Что вообще случилось? — спросил я.

— Так ты упал на крыльце с лестницы! — заявила Юлька. — Мы тебя занесли, соседи твои ещё помогли.

Как тогда? Помню, что-то такое было, споткнулся на чём-то и упал… но это было давным-давно. И если я снова в этом времени, это что, значит, проживать всё по новой? Опять?

— Как вы вообще тут живёте? — девушка оглядела комнату. — Вы когда в последний раз убирались?

— Так, подмогнула бы, — тут же сказал Димка, нарезая половинку белого батона. — Чего тебе делать-то ещё?

Это что получается? У меня пока в жизни был только юридический вуз, а дальше будет работа следователем в милиции. Потом та злосчастная командировка на Северный Кавказ, где я наконец-то понял, что довелось пережить родному брату… но было уже поздно, потому что его самого уже не было в живых.

Потом будет переход в другую структуру, я стану следователем прокуратуры, а затем и Следственного Комитета, когда он появится. При этом будет одна неудачная женитьба, и сразу следом вторая, ещё хуже.

Затем работа на долгие годы, смертельно опасная болячка лёгких от слишком частого курения, и дело против Басмача, с которым я бился очень долго.

И тот выстрел, поставивший точку во всём этом.

И этого ничего не было? Или ещё будет? Или всего этого уже не случится?

Но другой вопрос, самый важный: что с моим братом? Где он? Я никак не могу понять, какой сейчас год. Спросить их? Покрутят пальцем у виска или подумают, что шучу. Да и я сам вижу, над моей кроватью висел календарик. Десятого мая 1998-го года зачёркнуто, а я обычно перечёркивал вчерашний день.